Магнит

Но на самом деле, это маленькое происшествие пугало. Оно означало, что Хейли начала брать верх.

— Это уже что-то из ряда вон выходящее, — заметила Сидни. — Она не может просто взять и успокоиться?

— Я не знаю, — ответила я. — А вдруг я просто сошла с ума, и всё это мне кажется? Вдруг нет никаких голосов?

Подруга молча посмотрела на меня, выдержав паузу.

— Ага, и трупы тебе кажутся, и похороны, правда? — Она невесело фыркнула. — Нет, Чарли. Если тут кто и сошёл с ума, то сразу весь город. По одиночке здесь свихнуться невозможно.

Мы ещё немного помолчали. Но долго сохранять тишину было невозможно — она звенела, резала уши и кричала во весь свой тусклый голос.

— Зачем она это сделала? — спросила я, не требуя ответа. — Зачем она стала ходить на эти шабаши? Ведь это не один раз случилось, я её регулярно перед её родителями покрывала. Зачем я именно в то день решила узнать, что происходит? Зачем она взяла с собой мобильник, зачем мы с Джейком выследили её, зачем вообще мы — с Джейком, зачем…

А дальше — истерические всхлипывания, не несущие никакой смысловой нагрузки. Несущие только отчаяние, разочарование и разрушение всего, что попадается под руку. Прежде всего — души. Своей.

Сидни пытается меня успокоить, Сидни понимает, что это бесполезно, Сидни бежит к шкафчику с лекарствами, Сидни достаёт валерьянку. Сидни наливает стакан воды, в другой стаканчик поменьше — эту кошачью отраву. Сидни подходит ко мне, садится на корточки, хочет, чтобы я выпила, а я — одним махом — выбиваю стаканчик из её руки. Я кричу.

Я кричу, вскакиваю с места, пробегаю мимо оторопевшей Сид в коридор медицинского блока, где меня ловит медсестра. Я вырываюсь. Рычу, отбиваюсь.

И в этот момент не совсем понимаю: я — это я или кто-то ещё? Я — это я, или та марионетка? Я — это всё ещё Шарлотта Боунс, или я — это уже Хейли Коллинз?..

Меня пытаются усадить хотя бы на пол, но я и сама съезжаю по стенке, хрюкая носом. А потом снова кричу, уже более озлобленно. И снова вскакиваю, словно желая залезть на потолок.

Будь у меня когти, всё бы здесь уже было изодрано. Будь у меня клыки, всё бы здесь уже было искусано. Но у меня нет клыков, когтей, рогов, копыт, ещё чёрт знает чего. У меня есть только сумасшедшая подруга, которая выбрала меня своим орудием. У меня есть мёртвая подруга, которая решила перевести на свою сторону всех живых. У меня есть подруга, которая решила убить весь город.

И вот я уже не слышу, что мне говорят, ни единого слова из тех, что пытаются мне донести ненароком, пока я кричу и молчу, я — одновременно. Я просто закрываю глаза и слепну, и глохну, и слушаю только один голос, который снова проснулся во мне.

— Покой обретают только мертвецы.

— Намёк на мою близящуюся смерть? — нервно смеясь, интересуюсь я. Глаз я при этом не открываю — наверное, Сидни и медсестра не понимают, что сейчас происходит. Вернее, первая, может, и понимает, но не вторая.

— Ты безумна, Чарли. Ты неспокойна. Но я знаю, что тебя успокоит.

— Смерть, — снова слетает слово с моего языка. Смерть, смерть, смерть. Даже у самого слова железноватый привкус крови, обжигающий нёбо.

— Нет, Чарли, не смерть. Смерть недостойна тебя. Тебя успокоит встреча.

— С кем? — продолжая трястись и душась от смеха и слёз, спросила я. — С психотерапевтом?

— Со мной.

И после этих слов я буквально чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Я лечу на дно, как Алиса падала в кроличьей норе, только её впереди ждали необычные приключения, а что ждало меня? Меня ждала моя личная тьма, ждала с распростёртыми объятиями.

И именно в эти объятия я и летела.

***

Очнулась я дома.

Честно говоря, мне уже надоело приходить в себя. Или выходить из себя. Надоело ли мне существовать в принципе? Спорный вопрос, отвечать на который я не осмелюсь.

Мама моя была здоровски напугана. Она вилась вокруг меня, не зная, что ей лучше сделать — подоткнуть мне одеяло, сварить мне чаю с вареньем или просто отстать от меня.

В детстве она часто на меня кричала, потому что я была непослушной. С годами это прошло. Теперь у нас отношения… странные. Такое ощущение, будто во мне есть какой-то замок, открывающийся одним единственным ключом. Который она потеряла.

Но в то же время она уверена, что таких, как я, ещё надо поискать. В хорошем смысле. Она считает, что я могу быть примером для своих ровесников. Про Бри она почему-то всё время забывает. Ну, забывает, и ладно, что с неё взять.

— Лотти, ты переутомилась, — прощебетала она. Я еле сдержалась, чтобы не сделать вид, будто меня сейчас стошнит.

— Всё в порядке, мам, правда, — отмахнулась я бессовестной ложью.

— Солнышко моё, ну нельзя так урабатываться, — продолжала она. Урабатываться? Такое слово вообще есть?

Знала б она, что тут происходит на самом деле.

— Тебе что-нибудь принести? — не отставала она с вопросами. Я молча отвернулась. Мать вздохнула и, наконец-то поняв, что ничего мне от неё сейчас не нужно, покинула комнату.

Тогда я выбралась из-под одеяла и встала голыми ступнями на холодный пол. Медленно подошла к своему столу, над которым висела доска для фотографий, замёток и прочей чепухи.

Нахмурилась.

По самому центру висела наша с Хейли фотография, которая была в единственном экземпляре и хранилась в своё время у неё, а не у меня. Мы улыбались. Нам здесь было лет двенадцать, не больше. Снят кадр был в спортивном центре. Да, в своё время мы обе увлекались спортом и ходили на занятия по волейболу. Не скажу, чтобы она делала какие-то успехи в этом направлении. Ну а мне это просто наскучило.

А возле фотографии была прикреплена маленькая записочка, которую сначала можно было и не заметить.

Я протянула руку и осторожно открепила её, стараясь не повредить. Развернула.

Обомлела.

Ты же помнишь это место? Встретимся там, подружка. Только не опаздывай.

— Хейли.

Меньше секунды мне потребовалось на то, чтобы осознать: записка написана самой Хейли и написана она сегодня. Получается, Хейли жива? Или это очередной фокус, обман, очередная выдумка?

А потом во мне что-то щёлкнуло. И что-то словно кольнуло в глаза.

Я — или не совсем я — всунула записку в карман джинсов, открыла шкаф, выудила оттуда свою кожаную куртку. Подошла к столику с зеркалом, взяла расчёску, причесалась. Посмотрела на своё отражение и злорадно ухмыльнулась. И в глазах словно что-то блеснуло.

Потом тоже вышла из комнаты. Проверила, что делала мама. Сидела и читала какую-то книгу. Значит, она меня не слышала.

Ноги повели меня на кухню, руки потянулись к ящику со столовыми приборами, открыли его и выудили из него один единственный предмет. Одно единственное оружие.