Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна

– Ну, полагаю, с некоторой натяжкой можно сказать и так… – пожал плечами архивист.

– А если бы из нее сделали модификатор? Антиген? Чтобы передавать только идею, без физических проявлений. Чтобы заражать мысли, но не тела.

– Грегор, я даже представить не могу, чтобы кто-то во всем Священном Империуме обладал талантом и средствами, чтобы сотворить такое. Даже самые одаренные магосы Материа Медика.

– Если только Терзание само не захотело этого, – продолжил рассуждать Эйзенхорн. – Взяло, к примеру, одаренного магоса Материа Медика и показало ему, как это можно сделать. Трансформировало его разум, чтобы он придумал необходимые процедуры.

– Я бы сказал, что вирусу пришлось бы трансформировать разум человека, лишь затем, чтобы тот захотел все это делать, – уточнил Эмос.

– Разумеется, – кивнул инквизитор. Как же в подобных условиях человек смог бы бороться с антигеном? Как бы он смог остановить скверну внутри себя?

– Боюсь, что никак, – покачал головой архивист. – Если уж Терзание сломило волю и иммунитет Астартес…

– Оно просто добирается до того, что уже скрыто в глубинах, – произнес Рейвенор, сидящий по ту сторону пламени. – Оно сжигает волю и обнажает то, что под ней. Истину, если говорить просто. Болезнь не делает из человека еретика. Она просто убирает все лишнее и выставляет напоказ того еретика, которым он всегда был.

Тит Эндор подхватил Кару, и они, заливаясь смехом, закружились в танце, игривом и жарком зендове, прямо на старых походных одеялах, разложенных вокруг костра. Музыки не было. Они танцевали под треск дров, размеренный ритмичный стрекот невидимых насекомых, тиканье старых часов, шелест беззвучных слов. Мидас хлопал в ладоши. Нейл открыл бутылку. Эйзенхорн проводил взглядом наемника, когда тот поднялся, обошел костер и наполнил стакан Рейвенора. Тот посмотрел на Нейла и улыбнулся. Они вместе посмеялись над какой-то шуткой.

– Преданность – занятная вещь, – сказал Натан Иншабель, усевшийся на камне поблизости. Он повернул к Эйзенхорну освещенное огнем лицо: – Правда ведь?

– Да, – ответил инквизитор.

– Она так сильна и вместе с тем непостоянна, – продолжил Иншабель. – Достаточно сильна, чтобы довести человека до гибели, но при этом столь непостоянна, что может переходить от одного человека к другому. И передаваться по наследству. На генном уровне, я думаю, как идея, которая не хочет умирать. И так преданность переживает человека и переходит, скажем, к его сыну или дочери. И этот ребенок тоже будет столь же предан и встретит такой же конец.

– Не совсем так, папа, – возразила Тэйя, сидящая на песке у ног отца. – Человек посвящает свою жизнь идее, идеалу. Ты служишь тому, во что веришь. Ты сам меня этому учил.

– Это он меня научил, – ответил Натан, указывая на Эйзенхорна фужером.

Тэйя Иншабель посмотрела на инквизитора своими фиолетовыми глазами:

– Это ведь правда, сударь?

– Я всегда считал именно так, – мягко ответил Эйзенхорн.

– Я умер за тебя, – сказал Натан. – Я стал мишенью, потому что ты был мишенью и, соответственно, все, кто находился рядом, попадали под прицел. По факту, я оказался наживкой. Как и вся твоя свита. Меня убили, чтобы ты вылез на свет. Ой, только не надо на меня так смотреть! Это неважно. Я тебя не виню. Наша работа – не из простых. Я пришел сюда не для того, чтобы бередить твое чувство вины.

– А оно у него есть? – рассмеялся Эндор, проносясь мимо вместе с Карой.

Натан хмыкнул и положил руку на голову дочери:

– Я так гордился, когда она пошла по моим стопам. Гордился наследием. Мое дитя поступило на службу ордосам. На службу тебе, как и я…

Он перевел взгляд на Эйзенхорна:

– Каков отец, такова и дочь. Она тоже стала наживкой. Гоблека знал, что делает, правда ведь? Он знал, как вытащить тебя из теней. Как сыграть на твоих чувствах.

– Да ладно тебе, Натан! – взревел Эндор, проносясь в обратном направлении. – У него и чувств-то никаких нет!

– Или все было наоборот? – спросил Иншабель.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Эйзенхорн.

– Ты послал ее за Гоблекой, – пожал плечами Натан. – Знал, что он выяснит, кто она такая. Семейные связи, наследие. Отец и дочь, давшие клятву верности старому ублюдку. Он не смог бы сопротивляться желанию убить ее и использовать как наживку. И выдал бы себя. Какой хитроумный способ заставить Горана Гоблеку из Когнитэ раскрыть свое местонахождение!

– Все было не так, – сказал Эйзенхорн.

– Нет, не так, папа! – закричала Тэйя.

– Он отдал ее медведю, – продолжил Натан, глядя старому инквизитору прямо в глаза. – Бросил в клетку, еще живую. Но, конечно, сначала он попробовал на ней антиген и смотрел, как она днями напролет вопит, переживая Терзание. Еще один провалившийся эксперимент. К медведям ее.

– Натан… – начал Эйзенхорн.

– Мой ребенок, Грегор, моя дочь. Ты использовал ее, чтобы потакать своей одержимости. Использовал и выбросил.

– Как и всех нас! – воскликнул Нейл, поднимая бокал.

Все присоединились к тосту и повторили слова наемника.

– Что же за человек так поступает с друзьями? – спросила Лорес Виббен, стоявшая на самом краю области, освещенной костром, и смотревшая в пламя.

– С друзьями – никто, Виббен, – сказал Мидас.

– У тебя ведь тоже была дочь.

– И я уверен, что она в любой момент может к нам присоединиться, – произнес Бетанкор, пригубив бокал. – Я прав, Грегор? Моя милая малышка Медея. Она ведь наверняка вскоре придет на вечеринку?

Эйзенхорн отвернулся от костра. Нестерпимый жар все еще жег его изнутри. Инквизитор ушел прочь от маленького лагеря в синеватый мрак ночной пустыни. Луна смотрела на него с небосвода. Из-за спины доносились смех и голоса.

– Грегор! – Тит Эндор бросился следом. – Грегор, куда же ты?

– Мне здесь не место.

– Не говори глупостей. Ты – главная причина, по которой все собрались, – заявил Эндор.

– Это все Терзание, – процедил Эйзенхорн. – Это глубинная скверна антигена вгрызается в мой разум. Бред. Коллапсирующие воспоминания. Разложение психики. Уничтожение воли.

– Эй, у нас у всех бывают плохие дни… – протянул Эндор. – Это не твоя вина, просто так сложились обстоятельства.

– Тит?

– Да, Грегор?

– Старик Хапшант…

– А что он? Да упокоит Трон его кости, – сказал Эндор и глотнул из бутылки джойлика, которую взял с собой.

– Почему он выбрал именно нас на роль дознавателей тогда, много лет назад?

– Потому что мы были самыми лучшими! – Эндор, дурачась, воздел руки и несколько раз проскакал вокруг Эйзенхорна.

– Тит, я серьезно.