Макарыч
Шрифт:
— Однако к ему надоть наведатца.
— Как же ты? Он в городе! Разве сыщешь? Поди, люду там, как в муравейнике.
— Язык-то на што? Сыщу!
— Пошто один собираешься?
— Ты тут будь. При избе. Я там скоро. Порасспрошаю и в обрат.
Через пару дней Макарыч приехал в Оху. Кольку нашел быстро. Тот глазам не поверил.
— Отец! Ты?
— Не черт жа с рогами! Аль не признал?
— Вот здорово!
— То тибе ведомо. Решил поглянуть, как ты тут по науке живешь.
— Как добрался? Давно из дома?
— Два дня.
— Ладно, хорошо, что приехал.
— Не знал, што далеко так забрался. Неспривычно мине тут. Город чужой, неведомай. Да и отвык я в тайге от люду.
— Как дома-то?
— А-а-а-а, сам ведаишь. Все так жа. Да и сам не так давно уехал. Я ить к те с разговором.
— С каким? — насторожился Колька.
— Ты не боись. Поспрашать надумал, оставят тя при нас, коли мы с Марьей сюды переберемси? Надоело мине одному. Глядишь, куды приткнусь. Работать стану. Так втрех и жили б, а?
Колька задумался.
— Помехой не станим. Не пужайси. На кусок нам я заработаю, — продолжил Макарыч.
— Да не о том ты! Вся беда в том, что меня в городе не оставят.
— Почем знаишь?
— Тут у многих городских старики живут. А ребят всех в тайгу отправили. Меня и тем более пошлют. Я не здешний. Да у нас с таким не считаются. Геологу что в городе делать?
— Да, — незадачливо почесал затылок лесник: — Знать, Марья была права. Наперед тибе такое сказывала. И откуда выведала, каналья? Ну да што нонче… Поди, покажь мине, иде тут похарчитца можно. Гляжу, ты на столе заместо хлеба книжки держишь. А ими сыт не станишь. Пошли в харчевню. Али как их тут у вас зовут? На полное брюхо все веселей. Глядишь, в голову разумное придет. Не зря ж я сюды приперси.
Они вышли на улицу. Сновали по ней мальчишки в промасленных робах.
— Такие махонький, а работають, — удивлялся Макарыч.
— На железной дороге, — сказал Колька.
И, подтверждая его слова, рядом по рельсам пошел паровоз.
— Эй! Погоди! — закричал, замахал руками машинисту лесник и, подбежав, попросил: — Слухай, черт немазанай! Тутукни! Уж сколь годов паровозново голосу не слыхал. На вот, возьми червонец. И гуд н и! Слышь?
Машинист отстранил десятку. Нажал на сигнал. Звонкое ржание гудка перекрыло голоса и шум города. Макарыч, щурясь, поглаживал бороду, улыбался.
— У-у-у-у, — взвизгнул паровоз.
— Да иди жа ты! Стал, что стенка перед козлом. Мослы отчекрыжу, — заругался машинист.
— Пошли, отец, — позвал Колька.
Макарычу вспомнилось, как во сие на каторге слышал он гудок паровозный. Будто увозил его на материк. Но это Дарья, бокастая тачка, волокла его в карьер…
— Эх. жисть! Што хвост собачий. Облезла. Обвисла, книзу потянулась, к земле, — грустно проговорил лесник, переступая рельсы.
В столовой было шумно. Пахло щами. Макарыч крутнулся на месте. Поглядел на большой хвост очереди. Потянул Кольку за рукав.
— Айда в обрат! Там я привез кой-чего. Марья передала тибе. Тут не надоть. Покуда дождесси, охота пропадеть. А у мине и так кишки, ровно колокола на пасху гудять. Да и едово казенное моя утроба не почитаить.
Они вернулись в общежитие. Макарыч пошел умыться. Колька вытаскивал из его рюкзака свертки, банки. Как вдруг услышал шум, — из-за двери доносилось возмущенное:
— Холера те, ослу, в бок! Индюк шшипанай! Хто таких в свет пущаить, идолов окаянных? Ишь, как животину острамил!
Колька вышел.
Макарыч стоял перед парнем. У ног того вертелась постриженная подо льва махонькая собачонка. Только на голове и кончике хвоста безжалостные ножницы оставили коротенькие жидкие волосенки. Собачонка жалась к ногам хозяина, прята л ась от холода. Скулила.
— Какое кому дело? Моя собака, что хочу, то и делаю с ней, — огрызнулся было парень.
— Пошто сибе чуб не испохабил? Нашел над кем изголятца. Боле дурь девать стало некуда, — обратившись к Кольке, спросил: — Ей тож в науке ходить?
— Как будто…
— С-сукин выродок. Заместо дела мужичьево, срамное занятие удумал. На што таких тут держат? На войну б ево! Там быстро б мозги вправили.
— Да ладно тебе, отец.
— Чево ладняишь? Аль вам боле делать нече?
— Пошли в комнату. Чего ругаешься? Все не переделаешь.
— Не в том соль. Дурака и гроб не сделаит умным. Животину на што одурачил? Под сибе подогнал.
— Ты, дед, насчет дурака полегше, — не выдержал хозяин собаки.
— А то што?
— Увидишь…
Макарыч подступил к парню вплотную. Прижал к стене. Тот оказался на голову ниже лесника.
— Я ить ворон пуганай. Не стращай. В грех не вводи. Бездельем в жисть не замалси. Хочь годов поболе тваво. Не погляну, што ученай, живо дурь выбью с башки.
Парень вывернулся из-под руки лесника, заторопился по коридору.
— И охота была тебе с ним задираться? — вырвалось невольно у Кольки.
— Я в тайге хронту подмогаю. Ноги иножды не тянут. Хочь живьем в землю лезь! Кабы не ты да Марья, кончился бы мой век. Потому и тяну. Худо ли, бедно ли — не лежу в зимовье. И на войну поставляю, што могу. Вона бумага мине за то пришла с благодарствием. Тут жа эдакий лоб дитем тешитца!
Не понравилось Макарычу в городе. Хотя не был в нем много лет. Раздумал перебираться. Заговорил о другом.
— Знать, поотвык я от еитих мест. Не по нутру приходитца. Людно, ругливо, холодно тут, куды не суньси — горе али сквалыжничество. Давай-ко ты к нам ближе. Можа статца, сгожусь я тибе, — предложил лесник.
— Это зависит не от меня. Куда распределят, туда и поеду.
— А хто определить?
— Это в техникуме станет известно.
— Дак сам просись к мине ближе! Ушами не хлопай. Вместях легше станить.