Максим Горький

26 мая 1936-го он решил вернуться в Москву. В вагоне стояла удушающая жара. Время от времени для проветривания приходилось открывать окно. Горький задыхался. Несколько раз для облегчения состояния он прибегал к кислородным ингаляциям. Немного свежести он надеялся найти в Москве. Однако в городе тоже стоял зной. Улицы овевал горячий ветер. Горький укрылся в своем загородном доме.

Не успев приехать, он слег с тяжелым гриппом. Плохое состояние его легких и сердца вызывали тревогу. Врачи Левин и Плетнев сменяли друг друга у его постели, не оставляя ни на минуту, но изгнать болезнь не могли. С 6 июня все газеты публиковали бюллетени о состоянии здоровья писателя. Но чтобы не волновать Горького, специально для него выпускался отдельный номер «Правды», где о его болезни и речи не было. Тысячи писем приходили и попадали в руки Крючкова. Все желали великому человеку, ставшему духовным отцом народа, скорейшего выздоровления. Поскольку лежа он задыхался, и дни, и ночи Горький проводил в кресле. На пороге смерти он горевал главным образом потому, что не успел закончить свой роман «Жизнь Клима Самгина». Иногда, однако, им овладевало желание действовать, бороться. «Жить бы и жить. Каждый новый день несет чудо. А будущее такое, что никакая фантазия не предвосхитит… Рано мы умираем, слишком рано!»

Собирая последние силы, он записывал карандашом, на клочках бумаги, свои впечатления от болезни: «Вещи тяжелеют книги карандаш стакан и все кажется меньше чем было». И о «Климе Самгине»: «Конец романа – конец героя – конец автора». 16 июня ему неожиданно полегчало и, пожимая руки своим врачам, он сказал им: «По-видимому, выскочу». Однако облегчение было непродолжительным. Температура снова поднялась. Открылось кровохарканье. В бреду он прерывисто говорил об опасностях, которые принесет мировой конфликт: будут войны… нужно готовиться… В воскресенье, 18 июня 1936 года, он полностью потерял сознание. В одиннадцать часов десять минут утра жизнь его прервалась. Вызванный по телефону художник Корин поспешил к его одру, чтобы выполнить карандашный портрет усопшего. Он нашел его распростертым на кровати, затянутым в светло-голубую рубаху, очень исхудавшим и словно помолодевшим. За его спиной уже дожидался мастер, чтобы снять посмертную маску Максима Горького.

Тут же газеты и радио известили от имени правительства и партии «о смерти великого русского писателя, гениального художника слова, беззаветного друга трудящихся, борца за победу коммунизма». Сталин отдал распоряжение о национальном трауре. Гроб Горького был выставлен в Колонном зале Дома союзов, и к нему был приставлен почетный караул, в котором стояли первые люди государства – Сталин, Хрущев, Микоян… Тысячи людей в слезах теснились у его бренных останков. Затем тело его кремировали. 20 июня на Красной площади состоялась церемония торжественного прощания. Сталин носил траур – черную повязку на рукаве. Раздавались артиллерийские залпы, оркестры играли «Интернационал», парадным шагом маршировали войска. Урна с прахом писателя была замурована в нише Кремлевской стены, позади Мавзолея Ленина, рядом с урнами всех великих пионеров революции. На трибуне друг друга сменяли многочисленные ораторы. Отдавая последнюю дань уважения своему знаменитому коллеге, Алексей Толстой сказал в своей речи: «У великих людей не две даты их бытия в истории – рождение и смерть, а только одна дата: их рождение».

Приехавший в Москву специально, чтобы принять участие в похоронах, Андре Жид также взял в этот день слово на Красной площади: «Товарищи, смерть Максима Горького повергла в печаль не только Россию, но и весь мир. В наших умах судьбу культуры мы связываем с СССР. Мы будем его защищать. Максим Горький отдал свой голос тем, кто до него не мог быть услышанным… Максим Горький навсегда принадлежит истории. Он занимает свое место среди достойнейших». [62]

Уход Горького оставил подавленным весь русский народ. Несмотря на усилия пропаганды, вовсе не его речи и политические статьи остались в памяти людей, а тяжелые, волнующие страницы «Детства», «В людях», «Моих университетов», ярко набросанные портреты нескольких великих писателей – Толстого, Чехова, Короленко, Андреева…

62

Серж Виктор. Воспоминания революционера.

В отличие от многих авторов, которые на второй день после смерти теряют свою популярность, Горькому угасание любви соотечественников познать не пришлось. Возведенному в ранг идола еще при жизни, после того как его голос умолк, ему стали поклоняться еще более рьяно. Но внезапно поползли слухи, взбудоражившие общественность. Конец Горького казался подозрительным. Враги советского строя вполне могли убить его. Неожиданный арест Ягоды, снятого со своего поста главы ГПУ, окончательно всполошил людей. Наконец, 3 марта 1938 года, спустя более двадцати месяцев со времени смерти Горького, официальная советская пресса объявила, что перед Верховным судом СССР предстанут многие деятели, уличенные в государственной измене, контактах с зарубежными странами, вредительстве, заговоре против устоев государства и террористических актах. Среди жертв этих террористических актов фигурировали Максим Горький и его сын Макс, якобы убитые медиками по приказу начальника ГПУ Ягоды и троцкистов-правоуклонистов. Рядом с Ягодой и его ужасными агентами фигурировали, на скамье подсудимых, Рыков, один из ближайших друзей Ленина, Раковский и Крестинский, бывшие послы СССР, Бухарин, выдающийся теоретик большевизма, составивший программу партии… Это был третий по счету процесс такого рода. Как и в предшествовавших, метили через этих «пособников» в укрывшегося за границей Троцкого. Как указывалось в обвинительном акте, «Иуда Троцкий», главный начальник шпионов, снова устроил заговор против лучших слуг народа. Учитывая, что Горький был преданным другом Сталина, он потребовал убрать писателя. Осуществление этого преступления было доверено, под надзором Ягоды, секретарю Крючкову, которому поручено было вызвать у Горького любым способом простуду или другую болезнь, и врачам Левину и Плетневу, которые должны были ускорить агонию своего пациента, вместо того чтобы вылечить его. Та же «ликвидация» была уготована и безобидному весельчаку Максу.

Как водилось в таких случаях при правлении Сталина, обвиняемые «добровольно» признали свою виновность. Допрашиваемые прокурором Вышинским, они даже изложили свои бесчестные намерения во всех подробностях. Невероятность, абсурдность вменяемого им в вину не волновала их. Лишенные всякой воли, они пересказывали заученный в камере урок. Особенно усердно в своей вине каялись врачи. Да, они сделали все для того, чтобы Горький простудился, работая в своем саду, в Крыму, да, они «употребляли лечение, противоположное характеру болезни», да, они знали, что выполняют политический, антиреволюционный заказ…

В своем заключении прокурор Вышинский назвал виновных зловонной кучкой человеческих отбросов. Вердикт, вынесенный после десятидневного судебного процесса, был ужасен: восемнадцать обвиняемых, среди которых Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, доктор Левин, секретарь Крючков, были приговорены к расстрелу, и приговор был приведен в исполнение безотлагательно; трое из обвиняемых, среди которых был профессор Плетнев, отделались долгим тюремным заключением.

Однако тот же профессор Плетнев, в лагере, к которому был приговорен на 25 лет, признается в 1948 году Бригитте Герланд, работавшей фельдшером лагерного лазарета под началом Плетнева, что Горький был убит по приказу Сталина. Выйдя на свободу, Бригитта Герланд опубликовала его свидетельство, по которому Горький, приведенный в ужас атмосферой террора, царившей в Советской России при Сталине, мечтал о возвращении в Италию, пугая Сталина разоблачительным выступлением против режима. С целью пресечь все подобные попытки Сталин прислал Горькому роскошную коробку конфет, «светло-розовую бонбоньерку», убранную яркой шелковой лентой. «Одним словом – красота, а не бонбоньерка, – рассказывал Плетнев Бригитте. – Она стояла на ночном столике у кровати Горького, который любил угощать своих посетителей. На этот раз он щедро одарил конфетами двух санитаров, которые при нем работали, и сам съел несколько конфет. Через час у всех троих начались мучительные желудочные боли, еще через час наступила смерть. Было немедленно произведено вскрытие. Результат? Он соответствовал нашим самым худшим опасениям. Все трое умерли от яда. Мы, врачи, молчали. Даже тогда, когда из Кремля была продиктована совершенно лживая официальная версия о смерти Горького, мы не противоречили. Но наше молчание нас не спасло. По Москве поползли слухи о том, что Горького убили. Сосо его отравил. Эти слухи были очень неприятны Сталину. Нужно было отвлечь внимание народа, отвести его в другую сторону, найти других виновников. Проще всего было, конечно, обвинить в этом преступлении врачей. Врачей бросили в тюрьму по обвинению в отравлении Горького. С какой целью врачи отравили Горького? Глупый вопрос. Ну, конечно, по поручению фашистов и капиталистических монополий». [63]

63

Цитируется Юрием Анненковым, «Дневники моих встреч. Цикл трагедий». (Впервые свидетельство Плетнева в изложении журналистки Бригитты Герланд было опубликовано в 1954 году в журнале «Социалистический вестник». – Прим. перев.)

Указывая на Сталина как на единственного виновного в смерти Горького, Плетнев присоединятся к версии Троцкого и всех тех, кто видел в хозяине Кремля не бдительного вождя, а кровавого диктатора. Конечно же, в Советской России никто не осмеливался повторить это обвинение, даже вполголоса, даже в кругу близких друзей, из страха немедленного ареста.

В действительности, заказал ли Сталин убийство и приписал его другим или сделал политическое преступление из естественной смерти – ему удался пропагандистский урок, преподнесенный массам. В любом случае, со временем поднятая шумиха уступила место здоровому скептицизму. Несмотря на утверждения официальной прессы, многие здравомыслящие люди, даже в СССР, считали сталинскую версию убийства Горького врачами маловероятной. В возрасте шестидесяти восьми лет, страдавший туберкулезом, физически истощенный, усталый, он имел все шансы получить воспаление легких без всякого криминального вмешательства своего окружения. Вскоре это последнее предположение стало уже почти уверенностью. Затеяв гротескное и трагическое дело «правоуклонистов и троцкистов», Сталин хотел добиться устранения тех, чья популярность в партии казалась ему опасной для его личного блистательного шествия. Смерть самого крупного советского писателя показалась ему превосходным предлогом для драматизации борьбы. Ничто так не электризует толпу, как упоминание именитого трупа.

Так, даже в могиле Горький, наивный, непримиримый и преданный, продолжал служить власти.

Библиография

Из огромной библиографии Горького я указываю только основные работы, использованные мною при написании книги.

Андреева М. Ф. Переписка, воспоминания. М., 1961

Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Советский композитор, 1991

Бабаян Е. Юность Горького. М., 1973

Бялик Б. А. Судьба Максима Горького. М., Художественная литература, 1968

Быковцева Л. Горький в Москве. М., Московский рабочий, 1972

Горький Максим. Полное собрание сочинений. В 40 т. М., Наука, 1968—1982

Несвоевременные мысли. М., Советский писатель, 1990

Неизданная переписка с Андреевым. М., 1968

Переписка с зарубежными писателями. М., 1960

Письма к Е. П. Пешковой. В 2 т. М., 1955

Письма, воспоминания, документы. «Литературное наследие», 1969

Максим Горький в воспоминаниях современников. В 2 т. М., Художественная литература, 1982

Горький и советские писатели, неизданная переписка. М., издательство АН СССР, 1963

М. Горький и сын. М., Наука, 1971

Горький, Чехов. Переписка. М., 1951

Гречнев В. Горький в Петербурге-Ленинграде. Л., 1968

Груздев И. Горький. М., Молодая гвардия, 1958

Иванов В. Переписка с Горьким. М., Советский писатель, 1969