Мал золотник…; Туман спустился c гор
Шрифт:
У порога отцовской комнаты Селим увидел маленькие детские чувячки. Сердце его учащённо забилось, будто он пробежал несколько километров. «Неужели мой сын? Каков он?.. А что сказать ей при встрече? Как повести себя с ней? Как с обычной гостьей… Дать понять своим равнодушием, безразличием, что мы просто знакомые, бывшие фронтовые друзья. И только?..»
Все эти мысли промелькнули в сознании Селима, пока он снимал у двери туфли: Амир-Ашраф никому не позволял входить обутым в свою комнату.
Услышав, что приехал сын, Амир-Ашраф с нетерпением ждал его, держа на коленях внука.
Селим распахнул
– Здравствуй, папа!
– Здравствуй, сын мой! Да будет добрым час твоего приезда!
Увидев вошедшего незнакомого мужчину, Амирчик прижался к старику и, вытянув пальчик, произнёс:
– Дядя писол…
– Ну, что теперь скажешь, сынок? Чей ребёнок? – улыбнулся Амир-Ашраф.
Селим молчал. Мальчик был очень похож на него. Амирчик заёрзал на коленях деда:
– Дядя писол… Дядя писол…
– Это не дядя, а твой папа, – склонившись над внуком, сказал Амир-Ашраф.
Селим присел на корточки перед сыном и ласково зашептал:
– Да, я не дядя, я твой папа, иди ко мне. – Он хотел взять его на руки, но сын закричал:
– Нет, нет! Мой папа – деда.
Амир-Ашраф прижал одной рукой внука к груди, другой стал гладить его по головке:
– Ты хороший мальчик. Моя мальчик, умный мальчик. Иди к папа, папа тоже хороший дядя.
Амирчик неохотно сполз с колен деда.
Глаза Селима радостно заблестели. Подхватив сына на руки, он закружился с ним по комнате.
– Ты папа-дядя… Ты папа-дядя… – закричал весело Амирчик.
– Нет, я твой настоящий, родной папа. Понимаешь, родной? – Селим то подбрасывал сына, то прижимал его к груди, целовал в губки, в щёчки. – Ты мой сынок, а я – твой папа. Понимаешь?
– Понимаес… Ты дядя-папа…
– Ничего, привыкнет, – сказал Амир-Ашраф, усаживая внука снова к себе на колени.
Селим сел напротив. Он не сводил глаз с сына. «Надо же, всё в нём моё. Такие же, как у меня, брови, глаза, нос, ямочка на подбородке… Да, никто не усомнится, что это мой сын… – И вдруг он с ужасом подумал: – А ведь Марина могла умереть, не сказав мне о сыне. Что было бы тогда с ребёнком? Рос бы в детдоме, среди чужих людей, не зная, что у него есть отец, есть дедушка, бабушка, дядя, тётя…»
От этой мысли Селиму стало не по себе.
Он вспомнил разбитый снарядами дом в каком-то белорусском городке. В подвале этого дома ютились осиротевшие дети. Худенькие, измождённые, одетые в тряпьё. Бойцы окружили их, развязали вещевые мешки, начали доставать консервы, хлеб, сахар. У старшины оказалась плитка шоколада, он разломил её на кусочки и стал угощать малышей. Одна из девочек вдруг скривилась и, выплюнув коричневую жижицу, прошептала: «Кака!» Остальные малыши тоже стали выплёвывать шоколад.
Бойцы удивлённо переглянулись. А пожилой сержант-украинец присел на корточки перед ребятишками и, вытирая носовым платком коричневые потёки на подбородках детей, сокрушённо вздохнул:
– Да хиба ж воны знають, що таке цей шоколад. Им як нам, абы хлиб був…
Селим тогда был потрясён этой сценой. Она долго стояла у него перед глазами. И вот сейчас всплыла в памяти снова…
Нет, с его сыном такого не могло случиться. Сейчас не война. В детском
доме он был бы и сыт, и одет. У него всё было бы. Всё, кроме отца и родственников. И никто никогда не смог бы ему их заменить… Ну что ж, сын теперь под надёжной крышей. Он будет окружён и лаской, и теплом, и заботой… А вот как быть с ней, с его матерью?..Селим представил молоденькую, молчаливую санитарку Марину, которая мотыльком порхала по госпиталю, не зная устали.
Он проникся к ней тогда просто уважением. Он не клялся в любви и ничего ей не обещал. Нет, он не сможет жениться на Марине, хотя их теперь и связывает сын. Не сможет, потому что любит другую…
Мысли Селима прервала мать. Тихо открыв дверь, она вошла в комнату, молча расстелила на ковре скатерть, поставила на неё поднос с голубцами и так же молча вышла.
Амирчик спрыгнул с колен деда, наклонился над подносом:
– Хочу кусать…
– Сейчас будем кушать, сынок, – улыбнулся Селим.
Вошёл Керим. Амирчик тут же подбежал к нему:
– Поели кусать.
– Пошли, джигит, пошли.
Усадив Амира-младшего к себе на колени, Керим стал кормить его голубцами. Ужинали молча. Притих даже внук. Набегался за день, устал. Умму внесла чайник. Селим отодвинул свой стакан в сторону.
– Мне не надо, я не буду пить. – Он встал, вышел в кухню.
Мать сидела, прижавшись спиной к стене, и о чём-то думала. Увидев сына, тепло посмотрела на него, улыбнулась, но ничего не сказала.
– Где она? – тихо спросил Селим.
– В комнате Умму.
– Что же делать будем?
– Не знаю, сынок, тебе видней.
– Ну и дела, – протянул Селим и, выйдя из кухни, направился в кунацкую.
Всё это время Марина не выходила из комнаты. Отказалась она и от ужина, когда Зухра позвала её к столу. Умму принесла ей хлеба и голубцов. Но Марина не прикоснулась к еде. Затаив дыхание она прислушивалась к каждому шагу в доме и думала только об одном: придёт Селим или не придёт?..
Вдруг раздался стук в дверь. Марина вся съежилась.
– Да, да. Я здесь. Входите, – дрожащим голосом произнесла она.
Вошёл Керим с сыном Амиром.
– Укладывай ребёнка, – сказал он и вышел.
Марина раздела сына, уложила его в кровать. Амирчик что-то щебетал, но она не слышала его. «Придёт или не придёт?.. Придёт или не придёт?..» – шептала Марина, и ей казалось, что голос её гремит на всю комнату, на весь дом.
Но Селим не слышал её. Войдя в кунацкую, он разделся, лёг в постель и предался своим думам. «Что же делать? Как выбраться из этих дебрей? Что сказать, посоветовать Марине? Как объяснить всё Фариде?..»
Ночь давно уже укрыла аул чёрным покрывалом, но в доме Амира-Ашрафа всё ещё горел свет.
«Надо было давно женить Селима на местной девушке, – вздыхала Зухра. – Тогда этой иноверки не было бы в доме. И старик не сходил бы с ума…»
«Неужели Селим такой неблагодарный? – думал Амир-Ашраф. – Даже не поздравил с приездом мать своего сына. А ведь когда-то шептал ей нежные слова, обнимал её, ласкал. А может, он и сейчас горит желанием пойти к ней, но стесняется нас, родителей?..»
Марина продолжала ждать Селима. Она чувствовала себя виноватой перед ним – приехала без его ведома, без его согласия – и хотела скорее всё ему объяснить.