Малахов курган
Шрифт:
Веня хорошо знал, где и что находится на Малаховом кургане, и хотел сразу попасть на правую батарею, которой командовал мичман Нефедов-второй; на вал этой батареи Веня вместе с другими тоже таскал землю и считал ее своей. Больше того: юнга 36-го флотского экипажа Вениамин Могученко считал себя приписанным к орудийной прислуге третьей пушки на батарее, той самой пушки, которую Веня помог втащить на курган. В орудийной прислуге «третьего» были свои: Стрёма и Михаил. Вчера, засыпая, Веня думал о том, что, если у «номера третьего» убьет комендора, он выхватит из его разбитой руки пальник и станет на место товарища.
… Веня не узнавал знакомого места. В едком непроницаемом дыму он видел только то, что у него под ногами.
Веня очнулся от криков: «Воды! Воды давай! Сюда давай!» Так надрывно кричат в дыму пожарные праздно стоящей толпе.
Солнце, еще невысокое, бледно светило сквозь дым, но все же припекало. По солнцу Веня понял, что заблудился и лежит во рву под валом. Он вскарабкался на вал и сел на гребень. У него под ногами ладили пушку: пробанили, зарядили, забили пыж [245] , дослали снаряд, забили второй пыж.
– Орудие к борту!
Матросы с дружным криком накатили орудие.
245
Пыж – стержень с пучком пеньки или ткани на конце для забивки заряда в ружье, заряжающееся с дула.
У Вени стучали зубы. Он скатился с гребня вала и сел на банкет [246] . Пушка ударила и отпрыгнула, блеснув огнем.
– Откуда, юнга?
– У англичан был! – ответил юнга, стуча зубами.
– Ха-ха-ха!
– Хлопчик, брысь!
– Пошел домой! – услышал Веня знакомый голос.
К нему склонилось в дыму чье-то знакомое лицо. На черном лице сверкали озорные глаза.
– Что, юнга, холодно?
– У меня лихорадка… – ответил Веня.
– Лихорадка?! Проглоти натощак три зернышка перцу. Как рукой снимет.
246
Банкет – здесь: небольшое возвышение с внутренней стороны вала или бруствера.
Ни к кому не обращаясь, Веня сказал:
– Пойду домой, съем три зернышка перцу. Я ведь ничуточки не боюсь, только вот лихорадка…
– Беги, беги, хлопчик! Да не оглядывайся, а то «оно» тебя догонит…
Веня спрыгнул с банкета и медленно пошел. Зубы еще стучали. Веня держался в густом дыму так, чтобы солнце светило в спину, и скоро выбрался на скат кургана. Здесь дыма было меньше. Снова грохнул, сотрясая землю, пушечный залп.
– Воды, воды давай! – услышал Веня после залпа далекий крик с кургана.
Сладкая вода
Зубы у Вени перестали стучать, когда он вошел в дом.
– Что скоро оборотился? – спросила Веню мать. – Али на улице страшнее?
– Маменька! Дай мне три зернышка перцу.
– Зачем, милый?
– Съесть. У меня лихорадка.
– Ой ли?
– Верно. Мичман Нефедов велел натощак три зернышка перцу съесть.
Мать достала из поставца [247] коробочку и дала Вене три зернышка перцу. Веня разгрыз одно зернышко. Во рту у юнги загорелось… Он задышал открытым ртом, выдувая горечь.
247
Поставец –
здесь: невысокий шкаф для посуды (устар.).– А ты не грызи, а глотай, глупый.
– Не глотается! – ответил Веня.
Ему захотелось пить, и он вспомнил крик: «Воды, воды давай!»
– Вы тут рассиживаете, – проворчал Веня, – а на бастионе матросики пить хотят. Воды нет – горло промочить. Все инда охрипли.
– Неужто ты на бастионе был?
– А где же еще? Где мне полагается быть? Я бы и не вернулся, да мне приказано: «Вели бабам хоть ведро воды принести».
Ольга выбежала из дома с криком: «Воды давай!»
Круглый колодец при доме Могученко во всей Корабельной слободе славился холодной сладкой водой. Он был очень глубок. Над колодцем, обрамленным камнем, был прилажен на деревянном наклонном брусе блок для выкачивания воды.
Вслед за Ольгой и Веней к колодцу, бренча пустыми ведрами, побежали Анна и Маринка. Блок, визжа, завертелся. Бадья с плеском ударялась о воду.
– Я, я буду тащить! – кричал Веня, не выпуская из рук конец веревки.
– Тащи!
Когда бадья показалась над краем колодца, Ольга подхватила ее и налила ведра. Обе сестры побежали со двора к кургану.
– Девушки! – крикнула им вслед Анна. – Ведер-то у нас больше нет! Пошумите шабрёнок [248] . Пускай с ведрами идут…
248
Пошуметь шабрёнок – позвать соседок (ст. – рус.).
– Есть пошуметь шабрёнок! – на бегу ответила Маринка.
– Напоишь их такой водой! Постой-ка, сынок! – сказала Анна, попробовав колодезной воды из горсти.
Анна спустилась в погреб под домом и выкатила оттуда большую кадушку.
– Не должна бы рассохнуться. Давай, сынок, попробуем налить.
Блок завизжал. Бадья упала с плеском в воду. Веня закинул веревку через плечо и пошел от колодца. Веревка больно давила на ключицу. Мальчик подложил под веревку свою матросскую шапку. Вдвоем с матерью они наполнили кадушку. Вода сочилась между клепками тонкими струйками. Пазы между клепками почернели от влаги, но вода убывала мало.
– Ничего, забухнет! – сказала Анна, ушла в дом и вскоре вернулась оттуда с туго набитым мешком на плече и квасной веселкой [249] в руке.
– Чего это ты, маменька, квас, что ли, затирать собралась? – спросил Веня.
– Лучше квасу, милый, будет, лучше пива, лучше браги, лучше всякого вина!
Приговаривая так, Анна насыпала из мешка в кадушку соли и начала ее размешивать веселкой. Попробовала и похвалила:
– Ох, хороша стала вода!
И Веня попробовал – не понравилось, сплюнул:
249
Веселка – длинная деревянная лопатка для размешивания теста, кваса и т. д.
– Голая соль!
– В том-то и смак! В таком жару сладкой водой не напьешься… Пить станут – хвалить будут.
Вернувшись с пустыми ведрами, Маринка и Ольга дробно затараторили, зачерпывая воду из кадки:
– Ах, маменька, вот где пекло-то! Бомбы лопаются, ядра по земле катаются… На башне все пушки подбило. Мертвые тела везде лежат. Раненых несут, несут – нет конца! Которые и сами идут.
– Ох, Никола милостивый! Вот беда! А Павел Степаныч на кургане был?
– Крестный Хонин, слышь, на Пятом бастионе действует, – сказала Ольга.