Малакай и я
Шрифт:
— Нет... нет... — Я держала его, качаясь взад и вперед.
— Ты не спасешь его. Возьми меня за руку. Они наступают!
— ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ! — кричала я, отбиваясь от его руки. И когда он двинулся схватить меня, я вытащила нож и прижала к горлу. — Ты не спасешь меня! Уходи! УХОДИ!
Банджоко все стоял, но когда увидел дым, поднимающийся из деревни, медленно попятился.
— Адаезе...
Несмотря на него, я прижалась к Обинне и снова стала раскачиваться взад и вперед.
4-е июля 1781 — Гуанахуато, Новая Испания
—
Карлос прыгнул со своего балкона на мой и подхватил меня, оттаскивая от отца, который в диком изумлении смотрел на меня, когда стал отходить назад и выронил нож.
— Папа... — Я хотела рассказать ему... спросить, почему... но не смогла, и мои ноги ослабли, когда Карлос опустил меня на пол, крича моему отцу:
— Помощь! Приведи помощь!
Он прижал руки к моей груди, пытаясь остановить кровь. Больно... всюду боль. Я тронула его окровавленную руку.
— Я...увижу тебя... снова.
— АНА, НЕТ! Прошу. Прошу, не надо... АНА!
Я чувствовала, как на лицо мне падают его слезы.
***
— А-а-а... — закричала я, отрываясь от него. Я вся дрожала и пыталась дышать, пыталась стоять, но ничего из этого не способна была сделать. Все во мне отдавало болью. Он крепко прижался ко мне.
— Все хорошо, все хорошо. Я рядом, — шептал он. — Я всегда был рядом, Эстер. И всегда буду.
Голова опустела, и боль прекратилась.
ГЛАВА 17. БЛИЦ
ЭСТЕР
Оглядываясь, я села в своей кровати, словно восстав из могилы. К счастью, я увидела огромные окна своей комнаты, в которую проникали яркие огни города. Я сидела в центре своей постели, все еще одетая в золотое с бусинами платье с... с бала. Я пробежалась пальцами по вышивке, и в памяти стали оживать все события этого вечера, и чем больше я вспоминала, тем выше поднимались пальцы, пока не коснулись губ.
— Черт!
Я быстро оглянулась на дверь, медленно сползла с кровати и на носочках пересекла комнату. Попыталась тихо открыть дверь, но забыла, как скверно и громко она скрипела — как мера предосторожности для деда, чтобы я не могла просто так проскользнуть. Я зажмурила глаза, словно это помогло бы мне исчезнуть.
— Тебе не нужно красться, это твой дом, — сказал он, и я тут же узнала его голос.
Я открыла глаза, дабы убедиться, что уши не сыграли со мной злую шутку, и да, вот он стоит на моей кухне в том, что осталось от его костюма: черные брюки, белая рубашка с закатанными рукавами, расстегнутая на воротнике, и развязанный галстук-бабочка. В руках он держал мою желтую кружку.
— Прости, не хотел тебя разбудить. Искал кофе, — усмехнулся он сам себе.
Я смотрела на него долю мгновения, а затем шагнула обратно в комнату и закрыла дверь. Держась за ручку двери, я глубоко вдохнула.
Раз.
Два.
Три.
Когда я открыла дверь, он все еще стоял там и смотрел на меня, подняв брови.
— Рад видеть, что ты по-прежнему немного того.
— Как... ты... у меня вопросы, — проговорила
я, вылезая из комнаты.— Можно я сначала выпью кофе? — Он показал мне кружку.
— В этом доме нет кофе... погоди, нет! Во-первых, как ты попал в мою квартиру?
— У меня есть ключ. И что значит, у тебя нет кофе? — Он посмотрел на меня, как на чокнутую, хотя о нем самом ничего не было слышно несколько месяцев! А теперь он стоял в моей квартире... стоп.
— Откуда у тебя ключ? — спросила я, подходя к нему.
Малакай пожал плечами, двигаясь обратно на кухню.
— Альфред дал мне на всякий случай. Я решил, что если его внучка снова у меня на руках в отключке, это подходящий повод воспользоваться ключом.
Отключка.
Я снова вспомнила...
— Да, мы целовались. И да, ты отключилась, — сказал он, осматривая шкафчики в поисках кофе. — И я привез тебя домой, не избежав множества взглядов и некоторых вопросов от охраны музея, твоего ассистента, твоего водителя... всех их ты проспала. Об этой части в кино почему-то не рассказывают.
Болела голова.
Сидя на стуле перед кухонной стойкой, я обхватила руками голову.
— Так и знал! — обрадовался он, когда заглянул в дедушкину очень старую коробку из-под хлопьев с изюмом и победоносно вытащил оттуда пачку кофе. — Альфред всегда стыдил меня за пристрастие к кофе. Не может такого быть, чтобы у него самого ничего не было.
Несмотря на усталость и замешательство, я рассмеялась.
— Старик скрывал его от меня. Я говорила, чтобы привыкал пить без кофеина! А он всегда отвечал...
— В кофе нет смысла, если в нем нет кофеина, — закончил Малакай. Поворачиваясь ко мне, он указал на прибор, висевший над кухонной стойкой. — Можно я поеду домой к своим чашкам? — спросил он, передразнивая. — Ты об этих котелках говорила? Тех, которые висят как украшение?
— Эй! — Я показала на него пальцем. — Все было не так!
— А как?
— У тебя не было чашек, а ближайший ресторан в нескольких милях и без доставки! А тут я могу сделать теплый суп за несколько минут.
— Так и зачем вообще чашки...
— Потому что я в любое время могу что-то приготовить.
Он снял одну и показал мне сияющее дно из нержавеющей стали.
— Любое время — это когда? Потому что эти, кажется, никогда не были на плите.
Я пригляделась к нему, но он только самодовольно усмехнулся в своем стиле и отошел к раковине наполнить чашку водой. Я недолго смотрела на него. Он так легко передвигался по моей кухне, словно был тут тысячу раз. Был таким расслабленным... и счастливым. Он больше не шагал так, словно нес на своих плечах бремя целого мира. Казалось, что он обычный парень, который просто хотел сварить кофе дома у своей девушки.
Но он не был обычным парнем.
А я не была его девушкой.
— Ты поцеловал меня! — произнесла я, и Малакай замер на мгновение, но так и остался стоять ко мне спиной. — Ты сказал, что совершил ошибку и поцеловал меня.
— Поцеловал, — ответил он тише и намного серьезнее, когда переливал кофе в кипящую воду.
— Малакай, — я глубоко вдохнула, — это безумие! Ты не можешь вот так просто появляться! Ты не можешь так просто... говорить все, что ты сказал, и притворяться, что все нормально! Я не... Я не та, кто ты думаешь, и...