Мальчик из контейнера

Коля смотрел, широко раскрыв глаза, на свою новую воспитательницу, и в этом взгляде было все: и вопрос, и надежда, и любопытство, и тревога.

За столом мальчишка вел себя уверенно. Поерзав на жестком высоком стуле, он основательно уселся, сжал ложку в кулак и окунул ее в манную кашу. После каши выпил стакан малинового киселя, привычно утер губы тыльной стороной ладони и посмотрел на Валентину Ивановну.

– Еще чего-то хочешь? – спросила она, перебирая в памяти, чем еще может порадовать ребенка.

– Ябоська, – сказал Коля.

Валентина Ивановна не сразу поняла, что «ябоська» – это яблочко. Поняв, засмеялась, и достала из холодильника мандаринку.

В час дня Коля, хорошо пообедавши, уснул на приготовленной для него постели. Уснул быстро и крепко. Валентина Ивановна несколько раз подходила к его кроватке и подолгу смотрела на него. Разные мысли вихрились в голове. И упрек тем мамам, которые так просто избавляются от нежеланных деток, как старый ботинок выкидывают их в мусорный ящик или рассовывают по детским домам, тут же стерев их из своей короткой памяти. Это ж каким чудовищем надо быть, чтобы живое существо взять и убить! Убить своего ребенка! Нет таких зверей, которые бы не заботились о своих зверенышах. Рискуя жизнью, волчица приходит к логову, чтобы увести волчат от охотников. Маленькая птаха отводит от своего гнезда, изображая из себя подранка, не способного летать. Мечется лисица вокруг норы с лисятами, чуя охотников с собаками… И только человек, наделенный разумом, почему-то поступает неразумно. Животными руководят инстинкты, а человек, выходит, приобретя разум, потерял нужные, данные ему природой, инстинкты? Потерял инстинкты, а разум исковеркан? Так, куда же придет человечество, убивающее своих детей, свое потомство? Придет! Оно уже пришло, дальше идти некуда! Роковая черта позади! Что впереди? Пропасть? Превращение человека в существо без чести, совести, разума, даже без инстинктов. Инстинкт сохранения жизни размыт, инстинкт размножения доведен до абсурда, до извращения. Нет, не совершенен человек, заключила Валентина Ивановна, он слабое подобие тех сил, которым предназначено менять мир к лучшему.

Как по звонку проснулся Коля. Молча встал, как умел, поправил одеяльце на постели, положил сверху подушку, взбив ее предварительно.

Валентина Ивановна глядела на него, и ей было до слез жаль эту кроху, приученную к дисциплине с пеленок. «Маленький солдатик, – прожгло болью сердце, – бедное дитя! Вместо мамы с поцелуями – серая казарма!»

– Пойдем, маленький, – взяла она Колю на руки, прижала к себе, тягостно вздохнула и понесла к туалету.

После ужина они уселись на диван, при этом Коля прижался к теплому боку Валентины Ивановны и ждал чего-то нового, что должно ему понравиться так же, как и все, что уже было в этом доме.

– Почитаем сказочки, – сказала Валентина Ивановна. – Ты любишь сказочки?

Интуитивно мальчишка понимал, что от него чего-то хотят, а чего – понять не мог.

– Про трех поросят почитаем?

Коля молчал, и только глаза его говорили: конечно, почитаем.

– Жили-были три поросенка, – тихим вкрадчивым голосом начала Валентина Ивановна, – три брата. Наф-Наф, Ниф-Ниф и Нуф-Нуф. Посмотри-ка сюда. Вот этот – Наф-Наф, скажи: Наф-Наф! Наф-Наф!

Коля молчал. Губы его пытались что-то произнести, но тщетно. От напряжения часто моргал, глаза наполнились слезами.

«Сказки подождут! – решила Валентина Ивановна. – Надо что-то другое придумать!»

Начала с простого: она подзывала мальчишку к себе, повторяя неоднократно: «Иди ко мне!» «Иди сюда!» «Подай книгу!» «Дай руку, пойдем пить молочко!»

Коля как зачарованный смотрел в глаза своему учителю, желая больше увидеть, чем понять, чего от него она добивается. Кивок головой – правильно, поворот из стороны в сторону – не угадал!

Мальчишка на удивление оказался смышленым. Скоро в общении у них не было проблем – простые команды и просьбы исполнялись точно. А вот разговаривать на равных пока не получалось.

Первые два дня, что Коля провел у Валентины Ивановны, показали живучесть их союза. И уже в детском доме, среди недели, при встрече они спешили друг к другу. Валентина Ивановна подхватывала на руки Колю, крепко обнимала и целовала его на зависть всем другим детишкам… Коля обнимал Валентину Ивановну за шею своими маленькими, но крепкими ручонками и прямо млел от блаженства.

Валентина Ивановна стала замечать, как мальчишка меняется на глазах. Только что был не уверен, боязлив, и в один момент, вдруг почувствовав защиту со стороны, приобрел уверенность. И все же тревога в глазах его была. Боязнь потерять свалившуюся на него удачу еще жила в нем. Как мог, оберегал он свое счастье. Как-то при очередной встрече, когда вместе с Колей к Валентине Ивановне бросилась девочка, убежденная, что радость на всех одна, и протянула к ней свои руки, то Коля, зло глянув на соперницу, так ее толкнул, что она упала и заплакала. Валентина Ивановна была в смятении, она не знала, как поступить, как разрешить этот казус. Приголубить девочку – травмировать психику Коли, отдалить девочку – посеять в ее маленькой душе обиду. Она сгребла обоих, подняла, прижала их крепко и стояла так посреди зала, как изваяние.

– Бери уж и эту, – весело сказала нянечка, проходившая мимо. – Будет вам веселье в доме!

Внизу живота, видать, от непомерной тяжести, полоснула острая боль, только чудом удалось удержать, не выронить детей.

На следующие выходные домой Валентина Ивановна шла в сопровождении Коли и Киры.

Сероглазая, смуглая Кира была полной противоположностью Коли не только по цвету кожи, но и по характеру. Она была неудержима во всем, кружилась волчком на одном месте, потом хватала первую попавшуюся на глаза вещь и неслась с нею куда-то, так же внезапно избавлялась от нее. И говорила, говорила, говорила. Смеялась и говорила.

«Может, так лучше, – рассуждала Валентина Ивановна, – они понимают друг друга лучше, чем я их. Такое активное общение быстрее подтянет их до уровня домашних детей. Только надо вовремя подсказывать им правила игры, вселять в их души жизненные принципы».

Коля пережил ревность быстро и без остатка. Он убедился, что Кира не противник ему в борьбе за счастье быть рядом с этой большой и доброй тетей, и этого ему было достаточно. Игрушек было мало, но ссор из-за них никогда не возникало.

Зима 1977 года выдалась не суровой, но снежной. Дети и взрослые с улицы насыпали большой холм из снега, и на нем вечерами было видимо-невидимо визжащей мелюзги. Как муравьев на куче. Визг, смех, крик до глубоких сумерек. Валентина Ивановна купила одни санки, на вторые денег не было, и думала, что ссоры и даже драки из-за этих санок им не избежать. Но получилось как никогда удачно: Коля и Кира, сидя на санках, так крепко держались друг за дружку, что, казалось, сидит один человечек. И тянули санки в гору тоже дружно.

Удалось ли каким детям не болеть никогда, не известно. Известно, что все они болеют. Да так болеют, что взрослые говорят с горечью: лучше бы мне умереть, чем ему болеть. Болезнь ребенка – страшное испытание для взрослых. Видеть больного, непривычно неподвижного и молчаливого ребенка с обожженными горячкой губами или смертельно бледного – худшего горя не придумаешь.

Случилось такое и в семье Валентины Ивановны. Первым заболел Коля. Началось с легкого покашливания, а потом подскочила температура до 39. Его перевела, уже врач, Валентина Ивановна в отдельный, инфекционный, бокс. Ангина. Вместе с Колей попали туда еще два мальчика и девочка. А через двое суток там оказалась и Кира. Валентина Ивановна перешла жить в детский дом. Бессонные ночи, уход за больными, лекарства, уколы, профилактика выбили ее из колеи, и если бы не воспитательницы и нянечки, которым в связи с карантином ввели в обязанность дежурить днем и ночью, то она бы не вынесла такой нагрузки. Почернела, осунулась, но держалась стойко. Если удавалось прикорнуть, то предупреждала, чтобы в случае чего ее будили без всяких проволочек.

Все дети были ей милы, за всех она переживала, а за Колю и Киру в особенности. Да и они с появлением своей мамы (они уже так ее называли) тянули к ней руки, не спускали с нее молящих глаз.

Положив руку на лоб Коли, чтобы определить температуру, она почувствовала, как его маленькая рука схватила ее за палец и сжала что было сил.

– Все будет хорошо, сынок, – прошептала она, сглотнув ком.

И это позади.

Жизнь действительно стала веселей и интересней. Забота о малых перечеркнула многое из прежней жизни Валентины Ивановны. Ей уже не было тоскливо одной в долгую зимнюю ночь, она думала о детях, о их будущем. Планировала им будущее. Колю она видела только военным летчиком, как муж и зять. А вот чем увлечь эту проказницу и непоседу, терялась в догадках. То она ее видела балериной, то врачом, то учителем, то гимнасткой, и везде она была на своем месте; а как будет на самом деле – кто это сейчас знает.