Мальчик, который упал на Землю

– Ты собираешься хоть когда-нибудь меня простить, Люс?

Травяные просторы тянулись до искусственного пруда, там и сям их украшали архитектурные излишества. Мягкий запах влажной земли плыл над свежевскопанными клумбами.

– Я столько ползал на коленях, что все там себе уже ободрал.

– Да просто ты взял и явился из ниоткуда... ну и да, вскрылись старые раны. По правде говоря, они и не затягивались. Ты разбил мне сердце, выродок. Хоть знаешь теперь, каково это.

– Одри мне сердца не разбила. Оно разбито лишь из-за того, что я бросил единственную женщину, которую по-настоящему любил... Видимо, шок, подавленность, горечь за ребенка, которого мы привели в мир, а вдобавок – убийственное осознание, что все, в чем когда-то был уверен, больше не существует... А ты все отказывалась принять диагноз Мерлина, без конца таскала его по врачам. Мне казалось, ты от меня закрылась. Когда я встретил Одри, она была такая счастливая, светящаяся. А наша жизнь – такая беспросветная. Теперь-то я понимаю, что мое увлечение ею было всего лишь результатом отставания в развитии. Подростковой фантазией. Когда ей исполнилось тридцать, день рождения отмечали втайне от всех. Представляешь? Подозреваю, дату рождения Одри ее мать держала в секрете даже от нее.

Я почувствовала, как изнутри к губам поднимается улыбка. Попыталась проглотить ее, но все было так привычно – прогуливаться по этим наманикюренным садам его фамильного дома, мимо закоулков и норок, где мы прятались, а однажды даже занимались любовью на залитом луной пруду. Куда бы я ни посмотрела, везде сидели в засаде приятные воспоминания.

– Хотел я быть холостым патроном, – пошутил Джереми, – но уход отца показал мне, как важно принадлежать чему-то. Я хочу принадлежать сыну, жене, дому. Я хочу быть ответственным отцом. Не папочкой-балбесом из ситкомов или рекламы еды для микроволновки, который только и умеет что изумленно таращиться в буфет. Я хочу делать кукол из носков – ладно, уже поздновато, но ты поняла, о чем я.

– Прям Сократ, ты погляди, – съязвила я, маскируя растерянность.

Перемены в нем поражали воображение. От смеси чувств все внутри саднило. Я оценивающе разглядывала его. Он это все искренне?

– Я совершил ошибку. Худшую в жизни, – скорбно признался Джереми.

Лужайку присыпало блестящим конфетти влажной листвы цвета пережженной карамели. Резко обернувшись ко мне, Джереми потерял равновесие, поскользнулся на покатом склоне и сполз вниз на попе, обдирая траву. Я закудахтала от смеха – простертый поверженный экс у моих ног.

– Возьми меня назад, – униженно попросил он. – Такого, как я, ты больше не найдешь.

– Вот поэтому-то и радуюсь, что у тебя нет брата-близнеца, – ответила я кисло. Но сама улыбалась от уха до уха.

– Серьезно, Люс, мы могли бы начать заново. Словно опять женаты, только будет нам счастье, мы будем разговаривать и хотеть друг друга.

Он потянулся ко мне, сдернул вниз на мшистый берег и прижал теплой сильной ногой к заваленной листьями траве. Я была в равной мере взвинчена, встревожена и возбуждена.

– Потише, дружок. Ты, может, и сильнее меня, но не забудь, я знаю, где все твои старые спортивные травмы. – И я ущипнула его под коленом так, что он ойкнул.

Мы опасливо переглянулись. Уже вроде бы не враги, как дальше вести разговор – непонятно. Мне в голову ударил джин. Кратко вспыхнула давняя нежность – будто чиркнули спичкой.

– Не представляешь, как мне было трудно, – буркнула я. Горло мне омыло горечью.

Джереми сжал мое лицо в ладонях.

– Знаю. – Голос звучал мелодией гладких гласных. – Прости, прости меня, Люси... – Теперь он растирал мне пальцы. – Я ненавижу себя за то, что сделал с тобой.

Моя предубежденность против Джереми подтаяла в пламени его взгляда. Может, он и правда превратился в того человека, которого я когда-то полюбила? И тут он запел «Американский пирог» – от начала и до конца, слово в слово. Рука его сместилась мне на бедро. Как все это знакомо. Рядом с ним – как вернуться в дом, покинутый десятки лет назад: вроде все забыто, но, оказывается, еще помнишь, где какие выключатели, какие доски в полу скрипят, какие окна заедает. Я невольно забралась еще глубже в его объятия, вдохнула знакомый запах, по-детски уложила голову ему в изгиб локтя, а он прижал горячие губы к моей шее – и мурашки размером с родимое пятно покрыли мне руки и плечи, а меня всю осадили нагие воспоминания.

Меня головокружительно рвало со всех якорей. Где-то в глубинах оторопелого мозга смутно подумалось, как хорошо было бы нажать на горячую кнопку с номером Арчи. Но вместо этого мои губы завороженно поплыли ко рту моего бывшего мужа.

Глава 17 Буженина в мужском бутерброде

Дорога самопознания начинается с первого шага. Равно как и падение с лестницы. Как раз об этом я думала, когда поздно вечером Джереми привез нас домой и я заметила тревогу у Арчи на лице. Как только Мерлин сиганул наверх спать, поклявшись улечься в обнимку с крикетной клюшкой, «чтобы утро было удачным», мой бойфренд красноречиво изрек:

– Ну и как этот злоебучий, лживый, блудливый, двуликий мудак?

– Мог бы просто сказать «твой бывший».

– А он по-прежнему таков? – спросил Арчи сварливо.

– Уж поверь мне, «бывший» тут не для красного словца, – ответила я.

Да, поцелуй Джереми застал меня врасплох, но потом я отстранилась, напомнив себе, что мой бывший муж в силах очаровать кого и что угодно – от оцелота до бабы на чайник.

– А как там эта хоругвеносная, топоромордая бой-бабища? У женщины без пороков обычно куча малоприятных добродетелей, верняк. Эта горгона, наверное, считает, что грешно заниматься бессмысленным сексом по воскресеньям.

– С твоими сексуальными наклонностями это преступление в любой день недели, – подначила я и ущипнула его за попу.

– Очевидно, мне надо больше тренироваться.

Арчи затолкал эти слова мне в самое ухо. Он упоенно ласкал мне шею и горло, и желание затрепетало у меня под кожей. Он расстегнул на мне лифчик, обхватил губами сосок и принялся целовать, как он всегда это делал – опьянительно медленно. Ноги у меня внезапно стали ватными от влечения, но старый рокер очень вовремя вскинул меня на плечо. Пока Арчи укладывал меня на кровать, я стаскивала с него трусы – фасонистые «калвин-кляйны», но мне было уже наплевать, в моем-то состоянии, будь он хоть в затрапезных кальсонах. И тут мой мародер вдруг замер.

– Лу... – Голос Арчи – и так на полтона ниже, чем у других мужчин, – сгустился еще больше, а его хозяин погрузился в неведомые воды сантимента. – После того как Кимми меня бросила, я и не думал, что смогу полюбить другую женщину, – признался он, ныряя в Жюль-Верновы глубины.

– Я не верю в любовь, – отбилась я, пытаясь вытащить его на поверхность. – Я не верю в эволюцию. Если б эволюция существовала, у матерей развились бы глаза на затылке, десять рук и атрофировался сон.

– Разве можно взять и сказать, что не веришь в любовь? Любовь – она как Южная Америка. Нельзя доверять туристическим буклетам. Надо туда съездить и погулять там самому.

Я взглянула на него снизу вверх – пират, грудь колесом – и решила, что он мне тоже нравится. Очень. Не знаю, с чего вдруг он меня очаровал, но я просто лучилась во внезапном свете его угрюмого обожания. Если любовь – лекарство, Арчи стал моим круглосуточным провизором. Как утешительны были его теплые объятия – каждую ночь, целый месяц. Я нерешительно повинилась за тот случайный поцелуй. Арчи помолчал пару секунд, после чего сказал, что это нормально – питать остатки чувств к своим бывшим.