Мальчик с гусями

– Я тебе уши нарву!
– погрозила Наташа.

Гуси загоготали, зашипели, двинулись на нее.

– Руки вверх!
– сказал хулиган Витя. Но стрелять не стал, побил яблоко о забор и принялся из него сок высасывать, наверно, такой кислый, что у Наташи скулы свело и по всему организму прошла дрожь.

– Как тебя земля держит?
– спросила Наташа.

– А я на заборе, - объяснил хулиган Витя.

Разноцветные дома поглядывали на Наташу с холмов и пригорков, а также угоров и косогоров. И сараи. И сараюшки. Они как бы приглашали ее зайти, заглянуть, приобщиться. Но она торопилась, одинокая и замкнутая в себе.

Наташа перешла мост, поднялась по тропинке на косогор, где росли сосны. Она хотела пойти на Девушкину гору, чтобы посидеть там и погрустить на скамейке, но почему-то раздумала и, прислонясь спиной к сосне, стала глядеть на реку.

"Наверно, меня хорошо видно с моста, - подумала она мимолетно. Наверное, я в белых брюках и желтой блузке-безрукавке красиво смотрюсь возле сосны. Как у художника Дейнеки".

Чувствовала себя Наташа очень одиноко. Она бы ни за что не созналась, но чувство одиночества, этакой отринутости, доставляло ей щемящее наслаждение, - оно как бы поднимало ее над всем миром.

"Наверно, у той сосны я буду выглядеть еще эффектнее. Там мох серебристей и сама сосна ярче".

Река сверху казалась чернильно-синей. Мост розовым. Песок желтым в сиреневых тенях. Ольха была густо-зеленой, почти что черной. "Как у художника Гогена, - подумала Наташа.
– Только орхидей не хватает. Да и откуда у нас орхидеи? Цветы у нас мелкие, даже не цветы, а нелепость. Одним словом, полевые". От этой мысли она почувствовала себя еще более одинокой. Приготовилась эффектно заплакать, запрокинув голову и глядя в небо, но тут услышала слова:

– Здравствуйте, милая барышня. Скажите, пожалуйста, как мне пройти на кладбище?

Наташа остроумно съязвила, сказав:

– Неужели вам уже приспела пора?
– Повернулась, чтобы, окинув спрашивающего этаким уничтожающим взглядом, добавить: "Действительно, пора, мой друг, пора".

Перед ней стоял мусье Александр, который, если вы помните, приехал в Горбы на французском автомобиле.

– Извините, милая барышня, я хочу справиться, как мне пройти на кладбище.

Наташа сразу смекнула, что перед ней либо артист МХАТа, либо иностранец.

– Это вниз, - сказала она.
– Потом снова вверх.

– Я понимаю, - мусье Александр согласно кивнул.
– Здесь в Горбах все так - сначала вниз, потом вверх... Вы бы не согласились меня проводить?

Наташа почувствовала прилив благородной вежливости.

– Пожалуйста, - сказала она.
– С большим удовольствием.

Мусье Александр не тронулся сразу, он еще постоял немного, глядя на реку, на желтый песок, розовый мост и густо-зеленые, почти черные кусты ольшаника, разросшиеся возле моста.

– Видите ли, - сказал он, сутулясь.
– Чтобы постичь красоту, нужно своими глазами увидеть крупный бриллиант. Пусть даже на чужом пальце. Так говорит моя мама.

– Наверное, она права, - согласилась Наташа.
– Я никогда не видела бриллиантов, ни крупных, ни мелких.

Мусье Александр посмотрел на нее странно и, как показалось Наташе, слегка насмешливо.

"Буржуй окаянный", - мысленно обругала его Наташа. Но идти по поселку и ловить на себе любопытные взгляды жителей Наташе было приятно. "Давайте, давайте, - говорила она про себя.
– Сочините что-нибудь невероятное, сплетники толстопятые". В самом людном месте, возле универмага, Наташа, собрав все свои познания, сказала мусье Александру по-французски:

– Сегодня не жарко.

– Да, день чудесный, - ответил он ей.
– Мне кажется, сегодня что-то произойдет.

Г л а в а в о с ь м а я

КЛАДБИЩЕ

На кладбище тесно стояли вязы, дубы и липы. Росла бузина, растение непременное в местах, означенных ушедшей жизнью. Березы на кладбище не росли: береза не любит крутой земли, а кладбище в Горбах по непонятной причине как бы катилось с отлогого косогора и самыми тяжелыми могилами упиралось в стену, сложенную из валунов и прошитую спекшимся за века известковым раствором, в который, как зерна, были вдавлены мелкие камушки. Если постоять на кладбище и внимательнее приглядеться, то возникает в голове другой образ, такой, что не скатывалось кладбище с крутого косогора, а, напротив, как и дома живых, с низкого места взбиралось наверх, освобождаясь по дороге от тяжкого камня плит и сени крестов, и утвердилось там легкими кровельными обелисками, простодушно красными, открытыми и бесхитростными. Затем кладбище снова сошло с вершины, как бы откатилось, и расцвело хитроумной вязью железных оградок, крашенных под серебро.

Мусье Александр ходил по заросшим дорожкам ближе к стене. Он держал в руках план, нарисованный на бумажке.

– Где-то здесь похоронена моя бабушка. Вы не знаете?

– Я не в курсе, - сказала Наташа.

Кладбище охватило ее тоской. Она попыталась представить себе образ мамы, но в ее воображении возникли балерина Уланова и старинная киноартистка Вера Холодная.

– Ага, вот она!
– воскликнул мусье Александр.
– Моя бабушка!

Он опустился на одно колено возле могилы, которая представляла собой тяжелую известняковую плиту с железным кованым крестом. В вершине креста, как лицо, и в концах перекладины, как раскрытые ладони, напряженно темнели медные бляхи с изображением символов святой троицы.

"Почему я не замечала этого креста раньше?
– подумала Наташа. Хорошо бы эти бляхи повесить в будущей моей квартире, в городе Ленинграде. А может быть, и в Москве". Наташа задумалась, где лучше...

Мусье Александр долго молчал, склонив голову. Потом вздохнул, достал из кармана белоснежный платок с монограммой, нагреб в него земли с изголовья могилы, завязал и, положив в прозрачный пакет, спрятал в карман.

Он поднялся. Отряхнул колено. Улыбнулся смущенно:

– Мама просила. Сказала: "Ты едешь на родину. Привези мне землю с бабушкиной могилы".
– И, как бы извиняясь, добавил: - Мама совсем состарилась...

Загалдели гуси.

На дорожку вылез хулиган Витя.

– Это Григорий. Это Макар. Это Захар. Это Юрий, - сказал хулиган Витя.

Каждый из четырех гусей, услыхав свое имя, солидно откликнулся.

– Здравствуйте, - сказал хулиган Витя мусье Александру.
– Они у меня как собаки. Даже лучше. Хочете, я им скажу - и они пойдут на вас воевать?

Наташа возмутилась:

– Во-первых - хотите. А во-вторых, я тебе все-таки уши нарву.

Хулиган Витя глянул на нее недоверчиво. Был он в трусах и в просторной растянутой майке, не прикрывавшей его тощее тело. Коленки побитые. Большие уши шелушились. Нос облупился. Хулиган Витя ткнул рукой в железный бурый от ржавчины крест.

– Я знаю, - сказал он.
– Вы из Парижа. Экскурсанты хотели отколупать от этого креста бляхи. Я не дал... Вот была кутерьма, как они от гусей удирали...
– Хулиган Витя захохотал.

– У тебя зубов нет, - сказал мусье Александр и засмеялся тоже.

– Я их сам повыдергал суровой ниткой. Раскачаю сначала, потом обвяжу суровой ниткой - и как дерну!
– Хулиган Витя широко открыл рот и забрался в него грязными пальцами. Он шарил там, как в кармане. Что-то нащупал. Сказал, сплюнув: - Бугорочки уже. Новые проклевываются. Хотите пощупайте.
– Он распахнул рот во всю ширь, и мусье Александр заглянул туда серьезно и с интересом.