Мальчишка с бастиона

–  По-нял, - неуверенно протянул Николка и продолжал, читая уже клеймо на цапфе своей мортир-ки: - Слово, добро, ять… Сде… Сделано…

Послышался голос сигнального:

–  Прапорщика Тополчанова к командиру редута!

–  Я сейчас приду, Николка, - сказал Тополчанов и обратился к Ковальчуку: - Проследите за учёбой, Степан Иванович.

Прапорщик ушёл, Ковальчук подошёл вплотную к мальчишке. Колька спросил у матрооа:

–  Дядя Степан, а почему тут «-ять», а не «есть»?

Ковальчук посмотрел на слово, вмятое в торец цапфы, и задумался, припоминая свою учёбу с приходским учителем.

–  Тут, понимаешь, браток, - после длительной паузы произнёс он, - завсегда пишуть «ять». А от взять, к примеру, «вечер», так тут надобно «есть» становить.

Однако ежели написать «ветер», тут как раз «ять» и выскакивает.

Николка растерянно спросил:

–  Но почему же, дядя Степан?

Тот помедлил, а потом недовольно пробурчал:

–  Чого почему?.. А я почём знаю, почему? Велено так писать, от и пиши. Понял?

–  Угу, - покорно кивнул Колька.

Подошёл Тополчанов:

–  Что ж, Ника, пойдём к новым орудиям - там я тебе новые буковки покажу.

Они вернулись к полевым орудиям. Возле пушки в это время стояли Берг и лейтенант Шварц. Они о чём-то говорили, поглядывая иногда в сторону вражеских укреплений.

Увидев подходящего к ним мальчика, лейтенант нарочито (громко оказал:

–  Юнга Пищенко! Подите сюда.

Колька вытянулся и, печатая шаг, подошёл к командиру редута.

–  Вольно!
– не дав раскрыть рта, сказал Михаил Павлович. Улыбаясь про себя, он с удовлетворением поглядывал на ладно скроенного, подтянутого мальчугана. Потом мягко оказал:

–  Ты просился сегодня в город. Ежели часам к шести заварухи не будет - пойдёшь.

–  Слушаюсь, ваше благородие!
– радостно прокричал Колька.

С утра он просил своего унтер-офицера пустить его в увольнение. У Голубоглаэки сегодня день рождения. Антонина Саввишна наказывала ему прийти. Унтер обещал испросить разрешения у командира. «Значит, всё в порядке! Всё в порядке!!!
– ликовал про себя Колька.
– А заварухи не будет - это точно, раз с утра помалкивают!..»

Лейтенант попрощался с Бергом и ушёл к себе в землянку, а Александр Маврикиевич, отойдя шага на два, вынул из кителя блокнот и начал что-то чертить там.

Тополчанов дёрнул ликующего Кольку за руку и деловито сказал:

–  Очнись, Ника! В увольнение пойдёшь - не сомневайся. А пока давай слушай.

Прапорщик остановился у первого орудия.

–  Эта кириллица, что тебе непонятна была, «фитой» зовётся. Понял?

–  Понял, - не раздумывая, ответил Колька.

Тополчанов недоверчиво посмотрел на него, но продолжал настойчиво:

–  А ещё есть «ижица»… Запомни: «миропомазанье» - тут «ижица».

–  Миропомазание, - радостно повторил Колька, - тут, значит, ета… как её?

Фита…

Тополчанов насупил брови.

–  Нет, не фита, а… а… ижица, - заметив суровый взгляд прапорщика, быстро поправился Колька.
– Я ведь слухаю, ваше благородие… хрест святой - слухаю…

–  И он наклонился к стволу.

–  Вот что, Ника, - сказал Тополчанов, - погляжу я, настроение у тебя нынче возвышенное, не до ижицы тебе. Да и мне некогда, лучше завтра продолжим занятия.

А сейчас, коли есть охота, позанимайся с Ковальчуком. Как я погляжу, он быстрей тебя всё усвоил.

Тополчанов ушёл. Колька тоже хотел сбежать, но на его плечо легла тяжёлая рука Ковальчука.

–  Давай слагай, - грозно приказал он.

Колька покорно подошёл к пушке.

–  Он… то… есть… ук… фу…

–  Эн нет, - перебил его Степан, - давай ещё раз. Заруби соби на носи: фита…

Фита, - повторил он настойчиво. И неожиданно добавил: - Ты, браток, запомни: корень ученья горек, да плод сладок. Подивись зорче сюды, - он ткнул пальцем в ствол орудия, - тут не «Алёна» написано, а другое слово. Поняв?

Николка покраснел до кончика носа, но ничего не ответил.

А Ковальчук продолжал:

–  Мий вучитель, як дошлы до этих самых ижиц и фиты, усе приговаривал: «фита да ижица - розга к телу ближится». И бил после кажной буковки и кажной цифири. Да як бил! Ты, браток, того не розумиешь!..

–  Знаю, - сказал Николка, - меня тётка Маланья била нещадно и тож приговаривала, только всё матерно. Папаня не бил - на корабле да на корабле, неколи было. А мамка - та болельщица была, у неё сил лупить не хватало…

Подошёл незаметно Берг и долгое время наблюдал за необычным занятием. Потом негромко спросил:

–  Как давно вы занялись сим делом?

Они вскочили и вытянулись перед инженером.

–  С полмесяца как будет!
– отрапортовал Ковальчук.
– Их благородие Тополчанов содействует, - и тут же добавил, - тильки хранцуз мешае, ваше благородие.

–  Это верно, мешает, - улыбнулся поручик.
– Однако успехи имеются?
– повернулся он к Кольке.

–  Да вот, нову пушку разбираем, Александр Маврикиевич, - ответил за мальчика Ковальчук.

Берг взглянул на литые буквы орудия и сказал, внимательно глядя на Пищенко:

–  Хочу послушать, Николка!

–  Фита, ук, люди… Фул-тон… За-вод… - чётко выговаривал Колька.

Берг отошёл к рядом стоящей мортире и, указывая на цапфу, оказал голосом, в котором слышалось явное удивление: - А вот это прочтёшь?

–  Покой, ук… Пу, - начал Колька. Прапорщик ласково подбадривал: «Так, так, так…» - Пушка-карронад, - прочитал мальчик.
– Вес 118 пуд… 1827 года…

Берг протянул мальчугану руку.

–  Молодец, Пищенко… молодец! Сначала аз да буки, а там и науки!
– офицер повернулся к Степану.
– Верно я говорю, Степан Иванович?

–  Так точно, ваше благородие. Мальчонка он смекалистый. Ещё месячишко - и буде окорострильно читать… Ему б после войны учиться пойти, - понизив голос, сказал Ковальчук, - от в науки и вышел бы.

–  Пойдёт, обязательно пойдёт!
– ответил поручик.
– Дай бог ему и нам всем уцелеть… Обязательно поможем!

И зашагал по блиндажному ходу к офицерской землянке пятого бастиона. Колька и Степан задумчиво глядели ему вслед. Потом Степан сказал: