Мальчишки-ежики

— Это та, рыночная! — стал уверять Гурко. — У ней тоже один глаз был в белом пятне, другой — в черном. Где-нибудь и двуколка спрятана.

Но ни двуколки, ни ее следов мальчишки нигде не нашли.

У водослива Гурко вытащил из кустов спрятанный кузовок. Рыба, уложенная на осоку, выглядела свежей, но в дневной жаре могла испортиться.

— Надо потроха вытащить и головы отрезать, — сказал Нико. — Вот тебе, Ромка, нож. Займись чисткой, только не мочи рыбу. А мы проберемся к огороду мельника и поглядим, что он делает.

Братья Зарухно ушли, а Ромка занялся неприятным делом: соскоблив чешую, вспарывал ножом рыбьи животы, вытаскивал неприятно пахнувшие внутренности и отрезал головы. Откуда-то налетели синие мухи. Они садились на грязные руки, словно куры, копались в потрохах. От них приходилось укрывать рыбу крапивой и отбиваться веткой.

Когда неочищенной рыбы оставалось немного, появился Нико.

— Мельник только что из дому выкатился, — сказал он. — Гурко пойдет сзади, узнает, куда этот кабан направился.

Нико помог Ромке дочистить рыбу, уложить в кузовок и прикрыть лопухами. Потом они вдвоем спустились к речке, вымыли руки и, раздевшись догола, выкупались.

В это время на запруде появился человек в потрепанной соломенной шляпе. Усевшись на мостик у водослива, он стал разматывать леску на складной бамбуковой удочке.

— Агент, — шепнул Нико. — Теперь нам можно уходить. Надо только предупредить его.

Нико подошел к удильщику и спросил:

— Вы Николая Викторовича знаете?

— Угу, — буркнул тот, не поднимая головы.

— Мельника сейчас нет дома, — продолжал Нико. — В кустах пасутся две лошади. Пегая — чужая, у Ян Яныча такой не было.

— Ясно, — чуть слышно ответил удильщик. — А вы уходите, нечего тут крутиться.

Подхватив кузовок, мальчишки кустами вышли на дорогу и направились к дому Громачевых.

У калитки их встретил встревоженный Димка.

— К нам мельник приходил, — шепотом, как величайший секрет, сообщил он. — Анну Антоновну спрашивал. Я ему не сказал, что она на рынке.

— Он и без тебя знает, — нахмурясь, ответил Ромка. — Видно, фискалить пошел.

— Ты куда-нибудь смотайся, чтоб под горячую руку не попасть, — посоветовал Нико.

— Домой-то все равно вернешься, — обреченно сказал Ромка. — Анна не простит.

— Хочешь, я тебе всю рыбу оставлю? — предложил Нико. — Знаешь, как это на хозяек действует?

— Нет, не надо, — запротестовал Ромка. — Отдай только мою долю.

Выложив на крыльцо чуть не половину рыбы, Нико ушел. А Дима, видя потускневшие глаза брата, без лишних разговоров разогрел на примусе суп, вытащил на стол хлеб, миски, ложки.

Ромка, хотя был голоден, все же обедал без всякого аппетита и не без тоски соображал: не надеть ли ему на себя побольше одежек для смягчения ударов ремня? Соседские мальчишки советовали во время порки орать во все горло, тогда не так чувствительны удары. Но он помнил: крик Анну еще больше злит. Значит, лучше молчать и напрягать все мышцы. Когда мускулы твердеют — боль остается на поверхности, не проникает внутрь.

Анна пришла с рынка раньше обычного. По розовым пятнам, выступившим на ее лице и шее, мальчишки поняли, что она явно не в духе. Бросив корзинку и сумку в сенях, мачеха скинула с себя рыночную одежду и, как бы готовясь к стирке, надела старенький легкий сарафан. Потом она прошла к забору, отломала длинную верхушку желтой акации и, очистив ее от мелких веток и листьев, вернулась в комнату с довольно толстым хлыстом.

Ромка с Димкой, наблюдавшие за ней, уселись за книги и сделали вид, что они весь день были такими паиньками.

— А ну-ка, Димка, проваливай отсюда! — сказала Анна. — Мне надо с Ромкой поговорить.

В нетерпении мачеха не стала ждать, когда Димка уберет книги на место. Схватив мальчишку за плечо, она грубо вытолкала его за дверь. Затем, щелкнув хлыстом по столу, приступила к допросу:

— Ты почему мне ничего не сказал про Веню-сапожника и побежал в милицию?.. Кто тебе позволил ездить с агентом и возводить на Ян Яныча напраслину?

— А зачем он Веню столкнул? — буркнул Ромка.

— Ян Яныч столкнул? — возмутилась Анна. — Ты это и агенту сказал?

— А что же, я врать буду?

— Он еще оправдывается! Ах ты, гадина паршивая! Да без Ян Яныча мы бы с голоду сдохли. Тебе бы ему руки целовать, а не выдумывать черт знает что!.. На первый раз я только одну шкуру с тебя спущу…

И она принялась хлестать по худым мальчишеским плечам узластым и колючим хлыстом. Ромка, сжавшись в комок, из всех сил напрягал мышцы. Все же жгучая боль словно кипятком обжигала его.

— Вот тебе… Вот тебе, подлец! — распаляя себя при каждом ударе, выкрикивала Анна. — За старое… и за новое… На! На!..

Не слыша воплей и мольбы о пощаде, мачеха била по голове, икрам, локтям…

Ромка, не в силах терпеть боль, расслабил мышцы и, дав волю слезам, закричал:

— Сама подлая, не смей драться… не смей!

Он попытался вырвать из рук Анны хлыст, но рослая мачеха с такой силой рванула его, что выдрала на Ромкиных ладонях клочки кожи. Не давая мальчишке опомниться, она пинком сбила его с ног, и, придавив коленом к полу, принялась стегать по спине, голове, ушам…

— Я покажу тебе «подлую»! — задыхаясь, грозилась она. — Изувечу паршивца… ты у меня кровью изойдешь!..

Угрозы были не пустыми. У Ромки уже гудело в голове, саднило лицо и ныли кости Извиваясь, он с трудом вывернулся из-под мачехи и, вскочив на ноги, завопил:

— Не имеешь права бить! Ты мне никто… Уходи к своим бандитам!

— Что?.. Ты что сказал, ублюдок! — Злобные глаза ее сузились, лицо налилось кровью, в уголках рта выступила слюна. — Убью!

Ромка ринулся напролом, стремясь вырваться на улицу, но споткнулся… Упав, ударился лицом об угол кровати и разбил губы и нос. Мачеха продолжала хлестать его, пока не размочалила свой хлыст. Отбросив остатки хлыста, она схватила попавшуюся под руки палку и пустила в ход ее…

Дима, видевший небывалое избиение в открытую дверь из сеней, в первые минуты от страха и жалости дрожал и в голос плакал. Но когда Анна толстой палкой ударила брата по окровавленному лицу, он не вынес этого и очертя голову бросился на выручку. Прыжком повиснув на руках взбесившейся мачехи, он стал упрашивать: