Мальчишник в зоне смерти

— Ступорозное состояние. Полный коллапс, — констатировал Манатов, потом без затей залез замершему в карман.

— Что будем делать дальше? — поинтересовался Мошонкин. — Так и будем мужиков щупать?

— Нет, будем в кабинки к переодевающимся девицам заглядывать! — парировал Манатов.

— Да кто заглядывал? — возмутился десантник. — Я просто пляж изучаю на предмет появления Диего.

Вмешавшийся Картазаев направил перепалку в конструктивное русло, хоть зрелище разлегшихся тут и там полуобнаженных женских тел, с которыми по идее они могли делать все, что душе угодно, вызывал некоторый трепет.

— Какие ваши дальнейшие действия, профессор? — спросил он.

— Здесь в город одна дорога, — Манатов указал рукой вдоль по аллее. — Диего не мог миновать ее. На пляже ему делать нечего. Пойдем за ним.

— Город большой. Там ему легко затеряться, — засомневался Мошонкин.

— Не надо отчаиваться, Вася, — хлопнул его по плечу Манатов. — Придумаем что-нибудь.

— Еще раз дотронешься до меня, получишь по физиономии, профессор, — предупредил десантник. — Для тебя я не Вася, а Василий Иванович!

Не успели они сделать и пары шагов, как внезапно стало темно. Картазаев подумал, что наступила ночь, но когда хотел позвать товарищей по несчастью, то понял, что язык ему не повинуется. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

"Спокойно", — сказал он себе. Если это конец, то нечего и переживать. Можно только мечтать о такой смерти. Чик и ты уже на небесах, где правит бал уже совсем другая ФСБ. Небесная. И самый главный там архангел.

Когда темнота немного прояснилась, полковник обнаружил, что остался один. Все его попутчики куда-то запропастились. Мало того, исчезли все замершие.

— Куда все делись? — подумал полковник безо всякой надежды на то, что услышит ответ.

Но ответ пришел. Вокруг зашелестело, зашипело, и, казалось, сама земля исторгла ответ:

— Им страшно.

— Чего они боятся? — спросил Картазаев уже вслух.

— А ты не боишься? Ты знаешь, что такое настоящий страх?

— Ты хочешь меня напугать?

— У меня нет желаний, потому что ОНИ уже вышли.

— Кто они? — спросил Картазаев и очнулся.

Он лежал на асфальте там, где его настигла мгновенная потеря сознания. Попутчики были не в лучшем положении.

— Должно было случиться нечто подобное, — успокоил Манатов. — В Лубаантун просто так не приходят. В институте с самого начала предполагали наличие некоего барьера.

— Часы пошли, — констатировал Картазаев. — Причем та шкала, где градуировка на трое суток.

— Похоже, начался отсчет, — глубокомысленно заметил Манатов.

— А потом что? — испуганно спросила Дина.

— Два потока времени. Скорости разные, разные направления, нас попросту размажет.

— Опять вы девушку пугаете, — встрял Мошонкин. — И что все профессора такие дураки?

— Не профессора, а профессоры! — взвизгнул Манатов.

— Я думаю, все будет несколько иначе, — прекратил очередную перепалку Картазаев.

Он вспомнил странную фразу, услышанную им в забытьи: "Они уже вышли!" Но когда он хотел сказать о том, что догадался о ком идет речь, то вдруг понял, что опять не может говорить. На этот раз речь касалась только одного слова. Сделав пару безрезультатных попыток произнести запретное, он махнул на затею рукой. Единственное, что его обнадежило это то, что в языке майя слово "гулы" с самого начала являлось табу.

Значит, гулы уже вышли, подытожил Картазаев. Вопрос кто они уже не актуален. Гораздо важнее, сколько им идти. Трое суток, ответил он сам себе. За это время надо найти Диего и выпытать у него, что он затеял. Узнать, как он собирался выжить в этом материализовавшемся кошмаре, и выжить самим, воспользовавшись его информацией, а самого по возможности убить.

Вот такая диспозиция.

До города оказалось не больше километра. Едва попутчики свернули за холм, покрытый аккуратно постриженной травой, как перед ними возникли первые дома.

— Узнаете родной город, профессор? — поинтересовался Картазаев.

— Вне всяких сомнения, это Алга. Мы выходим на пересечение Приморского и Столичного проспектов. Все как обычно, исключая замерших.

— А танки у вас в городе тоже дело обычное? — спросил вдруг Мошонкин.

Центр перекрестка занимала приземистая коробка танка "Т-72".Дуло грозно вытянуто параллельно земле. В остальном перекресток выглядел как обычно. На стоп-линии застыло несколько машин. На светофоре загорелся красный зрачок, и судя по всему, надолго.

Мошонкин вспрыгнул на броню, открыл люк и заглянул внутрь. Картазаев с Манатовым переглянулись.

— Как тебе это удалось? — спросил полковник. — Там муху не мог сдвинуть, а тут тяжеленный бронированный люк.

Мошонкин даже отпрянул.

— В самом деле, — заметил он. — Как-то само собой вышло. Я и забыл, что здесь ничего с места не стронешь.

Картазаев приказал ему в таком случае обыскать машину, а сам обратился с тем же вопросом к профессору.

— Скорее всего, воздействие темпоральной остановки на живые и неживые материальные тела разнится по своему абсолютному значению, — пожал тот плечами.

— Короче, профессор. Что все это может значить?

— Жизнь крепче сидит в пространстве, вот что это значит. Если взять потенциальную энергию полена и Буратино, то получается, что веселый деревянный человечек в энергетическом отношении несоизмеримо более емкий, чем полено, из которого его выточили. Хоть это и нонсенс конечно. Масса полена же больше, — возразил сам себе профессор. — Возможно, речь идет о величинах, не поддающихся определению с помощью наших приборов.

— Опять религия? — поморщился Картазаев. — Чтобы выжить, надо оставаться реалистами.

— Я говорю о любви, — поправился Манатов. — Создавая Буратино, папа Карло вложил в него любовь, всю свою душу. Сколько это в энергетическом отношении? И какими приборами это можно измерить? Похоже, Кукулькану это удалось безо всяких приборов, — и он добавил. — Только не передавайте, пожалуста, моих слов Василию Ивановичу, а то он и так меня ненавидит, а будет еще и надсмехаться.

— Зря вы о нем такого невысокого мнения, профессор. Мошонкин парень верный. Может так статься, что он еще спасет вам жизнь.