Мальчишник

Пушкина отпевали в церкви Спаса Конюшенного ведомства, хотя вначале отпевать должны были в Исаакиевском соборе при Адмиралтействе. Не произошло, не состоялось — запретили.

Утром многие приглашенные на отпевание и желавшие отдать последний долг Пушкину являлись в Адмиралтейство, с удивлением находили двери запертыми и не могли найти никого для объяснения такого обстоятельства. В это время происходило отпевание в Конюшенной церкви, куда приезжавших пускали по билетам.

Из «Современной Летописи», 1863, № 18.

Муж внучки Кутузова, графини Дарьи, австрийский посланник при русском дворе, граф Фикельмон, явился на похороны при всех орденах.

В засмоленном, укрытом предохранительными досками гробу в феврале месяце Александр Сергеевич Пушкин «покидал город, где его убили». Александру Ивановичу Тургеневу — другу семьи Пушкиных — выпало ввести «поэта в святилище наук» — Лицей. Ему же выпало проводить его «до жилища смерти».

Псковскому гражданскому губернатору был приказ — не допускать всякую встречу, всякую церемонию в Святых Горах.

О похоронах Лермонтова была сделана запись в метрической книге пятигорской Скорбященской церкви летом 1841 года: «погребение пето не было». И младший, словно предчувствуя подобное, написал: «У бога счастья не прошу и молча зло переношу».

Лермонтову в Пятигорске положили камень с надписью «Михаілъ», как временный знак его могилы. У Пушкина на могиле тоже вначале был временный знак — простой крест с надписью «Пушкинъ».

Вернулся Лермонтов с Кавказа почти через год после первых похорон на пятигорском кладбище, тоже в засмоленном, укрытом свинцом гробу. Лермонтов тоже покидал город, где его убили. В Пензу гражданскому губернатору прибыло уведомление, что государь, снисходя на просьбу помещицы Арсеньевой, урожденной Столыпиной, изъявил высочайшее соизволение на перевоз из Пятигорска тела умершего там прошедшего года внука Михаила Лермонтова в принадлежащее ей село Тарханы Пензенской губернии для погребения на фамильном кладбище.

Даже мертвых поэтов везли под надзором. Были оформлены полицейские листы на пропуск тела до места предания оного земле, с приказом выдать последний лист тому, под чьим надзором тело везено будет.

В оркестре погасла еще одна свеча — ушел еще один музыкант. Взял свой инструмент валторну и ушел. Потом ушел флейтист и тоже погасил свечу: так замыслил исполнять симфонию Гайдн.

Музыка должна сама собой замолкнуть, угаснуть, как и свечи на пюпитрах.

В 1836 году Пушкина занимает мысль о смерти: он покупает место для могилы в Святогорском монастыре рядом с могилой матери и другими Ганнибалами. Лермонтова тоже одолевает мысль о смерти. Известному прозаику Соллогубу говорит:

— Убьют меня, Владимир!

И в одном из стихотворений: «…но я без страха жду довременный конец».

«Эта русская разудалая голова так и рвется на нож», — с беспокойством отмечал Белинский. И Пушкин — эта русская разудалая голова тоже то и дело рвалась на нож: «холопом и шутом не буду и у царя небесного». «Молодость убила его… — сказал о Лермонтове современник. — Если б мог оставить службу и удалиться, как он хотел, в деревню…»

Лермонтов удалиться в деревню не успел. Мечтал уехать в деревню, в тишину и Пушкин — «брошу службу, займусь рифмой». Тоже не успел, не смог.

Герцен летом 1842 года сделал запись в дневнике: «У нас так, все выходящее из обыкновенного порядка гибнет — Пушкин, Лермонтов впереди…»

После смерти Пушкина внучка Кутузова графиня Дарья:

— Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло мрачное и глубокое отчаяние.

Петр Кириллович Шугаев собрал и записал рассказы тарханских старожилов:

— Когда в Тарханах стало известно о несчастном исходе дуэли Михаила Юрьевича с Мартыновым, то по всему селу был неподдельный плач. Бабушке сообщили, что он умер; с ней сделался припадок, и она была несколько часов без памяти, после чего долгое время страдала бессонницей, для чего приглашались по ночам дворовые девушки, на переменках, для сказывания сказок…

Ее внук МишЫнька оставил землю и теперь уже навсегда исчез в царстве фей. И в царство фей, царство сказок погрузилась его бабушка. Сказки ей сказывали долго, более полугода.

Вещий дар унес и Пушкин, скрылась его душа, может быть, в далекой изначальной Африке, полной семейных преданий и легенд.

Музыканты по-прежнему один за другим гасят свечи и уходят. Уходят и уносят скрипки, гобои, трубы. Свечи горят уже отдельными островками, и с этих островков и доносится музыка.

…Лермонтов в пятнадцать лет на испытании в искусствах с большим успехом исполнил на скрипке аллегро из Маурерова концерта. Пушкин любил звонких гуслей беглый звон. Оба слушали известного в 1830 годах русского гитариста и композитора Высотского.

Знатоки русской гитары говорили о Высотском, что он «поражал слушателей не одной необыкновенной техникой своей игры он поражал их своим вдохновением, богатством своей музыкальной фантазии». Гитара была «живою выразительницею его душевного настроения, его мыслей».

Лермонтов посвятил Высотскому стихотворение «Звуки»:

Что за звуки! … . . . . . . . . . . . . И в душе опять они рождают Сны веселых лет И в одежду жизни одевают Все, чего уж нет.

16 июля 1986 года в музее на Молчановке был составлен документ в том, что заведующая музеем Ленцова Валентина Брониславовна от Братинцева Бориса Анатольевича, реставратора музея имени Глинки, принимает в дар музею гитару первой половины XIX века в хорошей сохранности. Лермонтов играл на гитаре? Почти с полной уверенностью можно сказать — да. И научился играть у Высотского.

После оформления акта мы, то есть Валентина Брониславовна, старший научный сотрудник музея Светлана Андреевна Бойко, реставратор Братинцев и я, поднялись в кабинет поэта и положили с краю на диван гитару. Гриф у гитары — наподобие лиры с перламутровой отделкой. В музее имени Глинки хранится гитара, которую, возможно, держал в руках Пушкин, принадлежала — цыганке Тане. Об этом нам рассказал старейший цыганский певец Ром-Лебедев.

…Сны веселых лет. Одежда жизни. Все, чего уж нет.

Оркестранты ушли, кроме двух скрипачей, и зазвучали теперь только две единственные скрипки — первая и вторая… вторая и первая. И горели только две свечи.

Александр Блок:

«Пушкин и Лермонтов» слышим мы все сознательней, повторялось прежде тоже, но бессознательно… Пушкин и Лермонтов… если не Лермонтов, то Пушкин и обратно.

Пушкин и Лермонтов встретились, сошлись. От века до века. И «возгремели» в сердцах людей. И скрипки встретились, сошлись и не погаснут их свечи: на дуэль с Дантесом выйдет Жанно (Жанно — так звали в Лицее Ивана Пущина). Он же Большой Жанно и просто Ванечка. «Мой первый друг, мой друг бесценный!» «Товарищ милый, друг прямой!» Это Пушкин написал о Ванечке. «Если бы при мне должна была случиться несчастная его история… то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России…» А это написал Ванечка о своем первом лицейском друге. Но был тогда декабрист Иван Пущин в ссылке, в Сибири. «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать». «О Пущин мой!», «О Пущин дорогой!» Это «предсмертный голос друга», «последний вздох», который дошел до Жанно «с лишком через двадцать лет!».