Маленькие дети
Шрифт:
Вот уже несколько недель на каждой вечерней пробежке Джин приставала к Саре с вопросами о «Госпоже Бовари». Купила ли она книгу? Начала ли ее читать? Обдумала ли хоть немного ответы на пять вопросов, которые предложили для обсуждения «младшим сестренкам».
Еще пару дней назад на все эти вопросы она могла ответить только «нет». Чувствуя, что ею пытаются манипулировать (Сара хорошо помнила, она не давала официального согласия становиться «младшей сестренкой» Джин), она инстинктивно избегала романа, надеясь, что какие-нибудь неожиданно возникшие обстоятельства спасут ее от досадной повинности: может, Ричард отправится в неожиданную командировку, или простудится Люси, или сама Сара вдруг ослепнет и попадет под автобус.
Ее пугал не столько дамский читательский кружок, сколько сам роман. Сара читала «Госпожу Бовари» в колледже на семинаре под названием
4
Изабелла Арчер — героиня романа Г. Джеймса «Женский портрет».
Даже если бы Саре вдруг самой захотелось перечитать эту депрессивную литературу, сделать это оказалось бы очень нелегко. Несмотря на отчетливый сюжет, «Госпожа Бовари», как и большинство романов девятнадцатого века, был написан неторопливо и плотно. Для того чтобы вникнуть в эту густую, медленно льющуюся прозу, требовались время и серьезная концентрация. У Сары же, с тех пор как начался ее роман с Тоддом, развилось что-то вроде детского синдрома дефицита внимания. Она брала в руки газету, читала два каких-нибудь абзаца, а потом слова на странице становились непонятными, сливались и вовсе исчезали, и они с Тоддом уже путешествовали где-то — только вдвоем, никаких детей и полная свобода, — смеялись, стиснутые людьми в переполненном автобусе в Индии, или пили шампанское в купе поезда, мчащегося по Европе, или неизвестно куда ехали в красной открытой машине и хором подпевали радио. Встряхнув головой, Сара опять вглядывалась в газету и пыталась заново прочесть те же два абзаца, но видела только, как они с Тоддом бродят вдоль полок какого-то супермаркета и складывают в тележку прекрасные органические продукты — свежую пасту, парных цыплят, выросших не в инкубаторе, а на зеленом лугу, запретные, но соблазнительные десерты, австралийское вино. Сара снова пыталась прочитать статью, но только сильнее раздражалась. Какое ей дело до акулы, нападающей на людей во Флориде, отключений электричества в Калифорнии или страстной любви Джорджа Буша к своему техасскому ранчо? Какое ей дело до всего этого, если думать хочется только о том, как они с Тоддом стоят на балконе красивого особняка вроде тех, что показывают в старых фильмах, и его рука, задирая юбку, медленно крадется вверх по ее бедру, и они оба смотрят на запад, где прячется за холмы золотой диск солнца? В конце концов она отбрасывала газету и включала телевизор, под который было легче мечтать.
Понимая, что в таком состоянии Флобера ей никогда не одолеть, Сара решила, что в последний день просто пробежит роман глазами, чтобы вспомнить сюжет, наспех набросает несколько очевидных вопросов, а на собрании кружка постарается в основном помалкивать. Однако в субботу утром произошло событие, серьезно расстроившее и испугавшее ее. Пытаясь хоть чем-нибудь отвлечься, она взяла в руки «Госпожу Бовари» и вскоре поняла, что читает совсем не тот роман, который помнила до сего дня.
— Как выглядит твоя жена?
Этот вопрос вроде бы удивил Тодда, насколько Сара могла судить, не видя его лица, ибо в тот момент, когда она его задала, он как раз облизывал ее пупок.
— Моя жена?
— Ну да, та женщина, которая живет в твоем доме, — Сара попыталась превратить в шутку вопрос, вот уже несколько дней не дающий ей покоя, — и каждую ночь спит в твоей кровати.
— Как она выглядит? — с сомнением повторил Тодд.
— Ну да, мне просто интересно.
После нескольких попыток уклониться от ответа. Тодд все-таки описал внешность Кэти так, словно заполнял полицейский
протокол: рост сто семьдесят четыре сантиметра, волосы темные прямые, глаза карие, никаких особых примет вроде шрамов или татуировок. Сару это не удовлетворило.— Она красивая?
Тодд задумался, а Сара возликовала, сочтя это хорошим знаком.
— Наверное, да, — наконец кивнул он. — Объективно говоря.
— Она очень красивая?
— Сара, мы ведь женаты, я к ней привык — мне трудно судить.
— А другие мужчины? Они оглядываются, когда она идет по улице?
— Смотря какие мужчины.
— У тебя есть ее фотография?
Откровенно пытаясь отвлечь ее, Тодд проложил поцелуями влажную дорожку от ямки у основания горла до солнечного сплетения. Потом он осторожно оттянул одну чашечку купальника, освободил левую грудь и легко прикоснулся языком к соску, пробуждая его от дневной дремы.
— Покажи мне, — продолжала настаивать Сара. — Ты же наверняка носишь ее в бумажнике.
— Господи! — Тодд поднял голову и удивленно посмотрел на нее. — Почему тебя это так волнует?
Сара почувствовала, как от стыда стало горячо щекам. Она понимала, что эта ревность, испытываемая к женщине, которую она никогда не видела и которая не сделала ей ничего плохого, — очень дурной знак.
— Не знаю, — призналась она, с удивлением чувствуя, что вот-вот расплачется. — Я и сама не рада.
Тодд прижал палец к губам, предлагая ей помолчать. Не спуская с Сары глаз, он свободной рукой скользнул за край ее плавок, пробрался между бедер и, осторожно обхватив ее снизу, слегка сжал пальцы. Удовольствие, которое доставило ей это прикосновение, оказалось настолько острым, что застало ее врасплох, как случалось каждый раз, когда Тодд дотрагивался до нее там, внизу. Она развела ноги пошире.
— Она очень красивая, — признался Тодд, скользнув в нее сначала одним, а потом и другим пальцем. Сара громко ахнула. — Но красота не имеет никакого значения.
Тогда, целиком отдавшись наслаждению, Сара едва расслышала его слова и только ночью, лежа без сна, вспомнила о них. Красота не имеет никакого значения. Наверное, он хотел ее успокоить, но в три часа ночи все приобретает совсем иной смысл. Он женат на красивой женщине, на очень красивой женщине, и спит сейчас рядом с ней, и их ноги переплелись под одеялом. А сама Сара? Лежит в темноте без сна, прислушиваясь к сиплому, осточертевшему дыханию Человека, которого уже не считает своим мужем. Красота не имеет никакого значения. Такую откровенную глупость может придумать только человек, с детства привыкший принимать свою собственную красоту как данность.
По выходным Ричард любил поспать подольше. Он еще был в постели, когда субботним утром Сара вышла из дому, предварительно усадив Люси перед телевизором, вручив ей коробку кукурузных хлопьев и велев в случае чего будить папу.
— А маме надо сбегать по делам, — объяснила она.
Сначала ей пришлось заехать в «Старбакс» и совершить таким образом путешествие в прошлое, которого она обычно старалась избегать. Даже через несколько лет после того, как Сара перестала здесь работать, один только взгляд на этот стильный бордовый с бежевым интерьер — на мешки с кофе, на полки, полные сверкающих приборов, на сонных посетителей, выстроившихся в очередь, словно пациенты в дорогой клинике для наркоманов, — надолго выбивал ее из колеи, будто взбалтывал густой осадок неприятных воспоминаний, обычно хранящихся на самом дне памяти. (То же самое происходило со зданием школы, где она когда-то училась. Как правило, Сара изобретала любые предлоги только для того, чтобы не проезжать мимо.) Но этой ночью она плохо спала и проснулась с назойливой головной болью, спасти от которой могла только хорошая доза кофеина.
— Маккиато, — сделала Сара заказ стоящей за прилавком панкообразной девушке с угольно-черной челкой и пирсингом в языке.
— Маккиато, — повторила та минутой позже, ставя на прилавок большую бумажную чашку.
— Не расстраивайся, — грустно улыбнулась ей Сара, — ты же не вечно будешь здесь работать.
Девушка настороженно взглянула на клиентку, словно ожидая от нее неприятностей, и пожала плечами:
— Здесь не так уж плохо.
В телефонной книге Сара уже давно нашла адрес Тодда: Ангелина-уэй, 24. Она остановила машину на другой стороне улицы у дома номер девятнадцать, выбрав по возможности незаметное место в тени большого клена. Прихлебывая кофе, она слушала по радио выпуск новостей и не сводила глаз с дома, в котором жил ее любовник.