Маленький Большой человек

Большая часть нашего пути пролегала по жиденькому ручейку, что весьма кстати стекал в Роузбад откуда-то сверху и тем самым послужил нам единственно надежным ориентиром в этой глухой вороньей ночи. Темень стояла такая, что хоть глаз выколи, вытянешь руку — пальцев не видать, вот задним и приходилось скакать: хочешь — на плеск воды, а не хочешь — води носом, где пыль погуще; подавать же голос было строжайше запрещено — якобы в обеспечение скрытности нашего маневра. Ну да насчёт скрытности Кастер пожалуй, что погорячился — отдал приказ скорей для очистки совести, чем для выполнения. Знаете, что бывает, когда на марше теряются целые отряды? Объясняю: кто — кружкой по котелку, кто — ложкой по карабину; кто свистит, кто шипит, кто ухает; ну, а кто и ругнется — куда ж без этого? — хоть и сдавленно, но достаточно выразительно, чтобы откликнулись… При такой мороке проскакали мы всего-то миль шесть, пока, значит, не развиднелось и мы не оказались у подножья хребта. Здесь мы и сделали наш последний привал, и было это в половину третьего ночи. Что ж, погоня за индейцами подошла к концу. С первыми лучами солнца мы должны были пересечь наш последний рубеж перед атакой. Этим рубежом и считался водораздел меж долинами Роузбад, где пока что находились мы, и Литтл Бигхорн, где спали ни о чём не подозревавшие Лакоты. Так по крайней мере виделась оперативная обстановка с нашей стороны. Не скажу, что всеми, за всех ручаться не могу; главное — так она виделась человеку, от которого в высшей степени теперь зависела наша общая полковая судьба.

Вот и место для привала было выбрано с таким расчётом, чтобы — ни-ни! — чтобы — не дай Бог! — не потревожить индейский сон. Весь полк загнали в глубокий овраг и шепотом передали приказ: спешиться и ждать рассвета.

Надо ли говорить, что, как и большинство бойцов, я не то что спешился, а просто-таки плюхнулся на землю, как тот обозный тюк; ткнулся головой о камень, кое-как примостился и давай считать слонов. Считаю-считаю, считаю-считаю, а потом вижу: сколько их не считай, а все без толку. Ну я и бросил. Сел, огляделся, смотрю — а не только я, кажись, никто не спит! Кто-то ещё ворочается, кто-то за водичкой пошёл, а кто, как и я, сидит — глазами лупает, окрестности изучает. Хотя изучать особенно нечего.

Кстати, о Волчьих Горах: не знаю, кто им выдумал такое название, но до настоящих гор им, как говорится ещё расти да расти; на самом деле, они просто «плохая земля» в том смысле, какой в это слово вкладывают индейцы. Нет здесь ни головоломных круч, ни заоблачных вершин, а так — все больше холмы разнообразных калибров, балки да овраги — унылые, в общем, места; особенно при том, что и почва для растительности не слишком любезная, потому как есть — щелочная.

Естественно, то есть, с точки зрения законов природы, вода в ручье тоже была не сахар — не вода, а щелочь едкая; и совершенно закономерно, из тех же соображений, пить её отказались даже кони, а те, кто попробовал (я имею в виду рекрутов), те горько о том пожалели: кофе, сваренный на такой воде — напиток незабываемый по своим бодрящим качествам, язык от него облазит, как змея в линьку… Так что я очень даже поцимаю, от чего некоторые наши новобранцы вдруг пошли на нарушение дисциплины, устроив нам индейскую пляску с воплями и улюлюканьем. По всему поэтому, я думаю, что ежели кому из крепконервных и удалось поначалу заснуть, то пробужденье попортило нервы изрядно. А вот Кастер, тот за эти два дня, по-моему, не только не спал, но даже и не присел, если не считать лошадь. Более того — я даже не заметил, чтобы он завтракал, обедал или ужинал. И уж, само собой, занимался наружностью. Грязная щетина была уже достаточно отросшей, чтобы придать прославленному генералу вид завсегдатая третьесортного салуна в какой-нибудь дыре типа Канзас-сити. Его сорочка, всегда отличавшаяся ослепительной белизной, теперь могла успешно соперничать цветом с дорожной пылью. Но, тем не менее, генерал не утратил изысканности манер и того внутреннего свечения, которое многих заставляло вытягиваться в струнку даже когда Крепкий Зад не мог видеть этого подобострастного рвения, а газетного репортера мистера Келлога это свечение влекло к его источнику как мотылька к пламени свечи.

Мне вдруг захотелось немедленно, ещё до рассвета, повидать Лавендера, Кровавого Тесака и Боттса, хотя мы с ним расстались совсем недавно. Какое-то смутное чувство, по мере приближения рассвета перераставшее в безнадежную уверенность, дало мне понять, что при свете дня мы уже не увидимся.

Я уже было собрался отправиться на поиски своих приятелей, как вдруг весь лагерь в считанные секунды превратился в суетливо копошащийся муравейник, обитатели которого, чертыхаясь и лязгая оружием, занимали свои места в походной колонне. Тогда я помчался искать своего патрона и вскоре услышал его спокойный голос, которым он отвечал на неуместные вопросы репортера Келлога.

— Да-да, не дожидаясь подхода вспомогательных сил, — твёрдо произнес он, — я решил ещё до рассвета войти в долину Литтл-Биг-Хорн и с первыми лучами рассвета э… достичь, цели операции, застигнув противника врасплох, ибо, как говорили древние, кто предупрежден, тот вооружён…

В это время ему подвели Викторию, он вскочил в седло и помчался в голову колонны.

Взгромоздясь на своего пони, я через некоторое время присоединился к нему, вернее, к многочисленной толпе офицеров и разведчиков, которые густо облепили героя, видимо, желая погреться в лучах славы, которая воссияет с «первыми лучами рассвета», как, конечно же, зафиксировал в своем отчете для газеты мистер Келлог.

После стремительного ночного марша мы вошли в долину Литтл Бигхорн. Встречал нас разведчик Боуэр, который не без гордости сообщил генералу, что обследовал все холмы, окружающие долину, что под их прикрытием может разместиться целая армия и никому вокруг и в голову не придет, что…

Кастер нетерпеливо кивнул и отъехал в сторону, наблюдая как колонна вползает в долину и закручивается там плотными змеиными кольцами.

И вот, едва лишь хвост этой гигантской змеи подтянулся к туловищу и растворился в нем, на востоке начала заниматься заря. Серая предрассветная дымка сначала порозовела, затем цвета начали постепенно делиться на красное и голубое и по наполненной людьми и животными долине скользнул первый золотой луч…

Кастер выпрямился в седле, слегка тронул шпорами бока Виктории и направил её к небольшому взгорку, чтобы оттуда, видимо, скомандовать нечто, которое непременно должно было войти в историю Соединённых Штатов, но его голос вдруг потонул, растворился в жутком вое такой фантастической силы, что он не только перекрыл историческую команду генерала, но и привел в полную панику весь цвет кавалерии вышеупомянутой страны.

Глава 28. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Первым опомнился Боуэр. На своем приземистом пони он достал рослую Викторию и схватил её под уздцы. Вокруг уже свистели индейские пули, и на плече у него сквозь куртку из оленьей кожи проступило тёмное пятно. Он был ранен, но, похоже, сгоряча этого даже не заметил.

Между тем, кое-кто из наших — из тех, кто уже догадался что к чему, — не дожидаясь команды, открыл ответный огонь. Залпа не получилось, но в наших обстоятельствах то было лучшее, что они могли сделать: какое-никакое, но то было действие, и оно вырвало из бездействия остальных. Голосом и жестами Кук вновь пытался бросить людей в седло. Было ясно, что если мы сейчас же не выберемся из лощины хоть куда-нибудь, на оперативный простор — ну, где могла бы маневрировать конница, — то прямо тут, в лощине, нас всех и положат. Вместе с лошадьми.

К тому моменту вышел из оцепенения и сам Кастер. Он повторил свою команду; на сей раз сигнал выдался как надо, и уже в следующее мгновение мы лавиной мчались вниз по Медсин Тейл и доскакали почти до самой воды. Индейцы, большинство из которых были спешившись, откатились назад и даже оказались в реке. От сотен всадников, а ещё большего числа пеших, брод забурлил как кипящий котел; но даром, что и река была неширока, и брод мелок — пешим вода по грудь, в то единственное решающее мгновение он был настолько запружен телами — и людскими, и конскими, что проскочить на ту сторону нам уже не удалось.

По счастью, справа под углом в 45° открылась ложбинка, и мы тут же кинули лошадей туда. Под плотным индейским огнем мы вихрем промчались вдоль поросшего густой травой берега, влетели в ложбинку и выскочили на высокий голый хребет. Хребет подымался на север, и где-то в миле от нас виднелась его наивысшая точка; туда-то, к вершине, Кастер и направил остатки своего полка — и то верно: лучшего места для обороны было и не сыскать. Роковым стечением обстоятельств оно-то и станет нашим «последним бастионом».

Впрочем, в той дикой скачке по косогору ни о каком «последнем бастионе» Кастер, конечно, и не думал, — он просто совершал удачный маневр: хоть и временно, но выводил людей из под обстрела, потеряв при этом всего лишь несколько человек, да и тех, можно сказать, ещё у брода. Отдавая ему должное, надо признать, что при той, казалось бы, всеобщей неразберихе, что творилась у реки, он совершил почти что невозможное: он сохранил управление войсками. Оглянувшись на скаку, я вдруг с удивлением обнаружил, что мы все ещё соблюдаем строй: скачем в колонну по четыре.