Маленький человек, что же дальше?

— Вы же видите, здесь совсем нет выбора. Кто покупает у Манделя?

— Примерь-ка этот, Франц.

— Нет, я больше ничего примерять не стану, вы меня просто каким-то дураком делаете.

— Что это значит, Франц? Кому нужен костюм — тебе или мне?

— Тебе.

— Нет, тебе.

— Но ведь это ты сказала, что у Залигера есть костюм, а я в своем смокинге просто смешон.

— Разрешите, сударыня, предложить вам еще вот этот? Очень скромный, исключительно элегантный! — Пиннеберг решился делать ставку на Эльзу, на блондинку.

— Этот, по-моему, право, недурен. Что он стоит?

— Шестьдесят. Но это что-то особенное. Для понимающего.

— Очень дорого.

— Вечно ты попадаешься, Эльза! Он же нам его уже показывал.

— Дорогая моя, я не глупей тебя. Ну, Франц, пожалуйста, примерь еще раз.

— Нет, — сердито говорит муж. — Не нужно мне никакого костюма. Это ты говоришь, что он мне нужен.

— Ну, Франц, прошу тебя…

— У Обермейера мы за это время десять костюмов успели бы купить.

— Ну, Франц, теперь изволь примерить пиджак.

— Да он его уже примерял!

— Не этот!

— Именно этот!

— Если вы начнете здесь ссориться, я уйду.

— Я тоже. Эльза хочет во что бы то ни стало настоять на своем.

Вся компания настроилась уйти, ничего не купив. Дамы подпускают друг другу шпильки, а пиджаки тем временем переходят из рук в руки, летают туда-сюда, с прилавка на вешалку, с вешалки на прилавок.

— У Обермейера…

— Мама, прошу тебя!

— Значит, идем к Обермейеру.

— Только потом не говорите, что я вас туда потащила!

— А кто же еще?

— Нет, я…

Напрасны все попытки Пиннеберга вставить хоть слово. Наконец, доведенный до крайности, он озирается вокруг, видит Гейльбута, Гейльбут поймал его взгляд… Это крик о помощи.

И в ту же минуту Пиннеберг решается на отчаянный шаг:

— Будьте добры, примерьте еще вот этот, — обращается он к господину.

И надевает на него шестидесятимарковый пиджак, вызвавший столько споров, а надев, тут же заявляет:

— Простите, я вам не то предлагал, — и замирает в восхищении: — Вот этот вам к лицу.

— Ну, Эльза, если ты имела в виду этот пиджак…

— Я все время говорила, этот пиджак…

— Франц, теперь сам скажи…

— Сколько он стоит?

— Шестьдесят, сударыня.

— Но, дети, за шестьдесят это просто безумие, по теперешним временам шестьдесят… Если уж вы обязательно решили купить у Манделя…

Мягкий, но уверенный голос за спиной у Пиннеберга произносит:

— Вы остановились на этом пиджаке, господа? Наша самая элегантная модель.

Молчание.

Дамы смотрят на господина Гейльбута. Господин Гейльбут стоит перед ними — высокий элегантный брюнет.

— Вещь стоящая, — выдержав паузу, прибавляет Гейльбут. Затем он кланяется и проходит дальше, скрывается, исчезает за одной из вешалок. Уж не был ли это сам господин Мандель?

— За шестьдесят марок можно требовать, чтобы это была вещь, — недовольным голосом говорит старуха, но уже не таким недовольным.

— А тебе нравится, Франц? — спрашивает белокурая Эльза. — В конце концов тебе его носить.

— Пожалуй, да, — говорит Франц.

— Если бы еще подходящие брюки…— подает голос золовка.

Но с брюками дело обстоит не так трагично. Ведь очень скоро сходятся во вкусах, выбирают даже дорогие брюки. Чек выписан в общей сложности больше, чем на девяносто пять марок, старая дама еще ворчит: «Я вам говорю, у Обермейера…» Но никто ее уже не слушает.

Возле кассы Пиннеберг провожает их поклоном, особым поклоном. Затем возвращается к прилавку, он горд, как полководец после выигранного сражения, и измотан, как солдат после того же сражения. У полки с брюками стоит Гейльбут и поджидает Пиннеберга.

— Спасибо, — говорит Пиннеберг. — Вы меня выручили.

— Нет, Пиннеберг, — говорит Гейльбут. — Вы бы и сами их не упустили. Вы бы не упустили. Вы — прирожденный продавец.

О ТРЕХ ТИПАХ ПРОДАВЦОВ. КАКОЙ ТИП НРАВИТСЯ ЗАМЕСТИТЕЛЮ ЗАВЕДУЮЩЕГО ИЕНЕКЕ. ПРИГЛАШЕНИЕ НА ЧАЙ.

Сердце Пиннеберга разрывалось от счастья. — Вы в самом деле так думаете, Гейльбут? В самом деле думаете, что я прирожденный продавец?

— Вы же сани это знаете, Пиннеберг. Вам нравится продавать.

— Мне нравится иметь дело с людьми, — говорит Пиннеберг. — Мне хочется докопаться, что это за люди, с какой стороны к ним лучше подойти и как уговорить их на покупку. — Он глубоко вздыхает. — Это верно, я редко упускаю покупателя.

— Это я заметил, — говорит Гейльбут.

— А потом разве это покупатели? Это настоящие жмоты, разве они пришли для того, чтобы купить? Они только приценяются, на все фыркают да выжимаются.

— Таким никто не продаст, — говорит Гейльбут.

— Вы продадите, — уверяет его Пиннеберг, — обязательно продадите.

— Может быть. Нет, не продам. А может быть, иной раз и продам, потому что я внушаю людям страх.

— Видите ли, вы очень импонируете людям, — говорит Пиннеберг. — При вас они стесняются так задаваться, как им хотелось бы. — Он смеется. — А при мне ни один дурак не стесняется. Я всегда должен влезть к ним в душу, угадать, что они хотят. Вот поэтому я отлично знаю, как они теперь будут злиться, что купили такой дорогой костюм. Будут сваливать друг на друга, и никто не будет знать, зачем они его купили.

— Ну, а вы, Пиннеберг, как считаете, почему они его купили? — спрашивает Гейльбут.

Пиннеберг в полном смущении. Он лихорадочно думает.

— Гм, сейчас я тоже уже не пойму… Они все сразу трещали, перебивали друг друга… Гейльбут улыбается.

— Ну вот, теперь вы смеетесь. Теперь вы смеетесь надо мной. Но сейчас я уже понял: потому что вы импонировали им.

— Вздор, — говорит Гейльбут. — Чистейший вздор, Пиннеберг.Вы сами отлично знаете, что люди покупают не поэтому: это только несколько ускорило дело…