Маленький горбун

Де Нансе обнял ее и нежно сказал:

– Довольно, моя дорогая. Ты слишком скромна относительно себя и слишком многое видишь в других отношениях. Правда, сперва я полюбил тебя и стал звать к нам ради Франсуа, но очень скоро полюбил за тебя саму, и после Франсуа тебя я люблю больше всех на свете. Мой мальчик это знает, мы часто говорим о тебе, и оба очень тебя любим.

Христина бросилась ему на шею.

– Ах как все это хорошо! – воскликнула она. – Как я довольна, как я счастлива и как люблю вас! Если бы вы знали только, как мне неприятно говорить вам «господин де Нансе». Мне всегда хочется назвать вас папой.

– Никогда не делай этого, дитя мое, – серьезно сказал де Нансе. – Это было бы нехорошо.

– Почему нехорошо? – удивилась Христина.

– Потому что, делая это, ты точно обвиняла бы своего родного отца. Это значило бы: де Нансе для меня лучше моего настоящего папы, и я его люблю больше, чем родного отца.

– Да ведь это же правда.

– Молчи, Христиночка, молчи. Никогда не говори так.

Христина стояла, не говоря ни слова и прислонившись головой к плечу де Нансе.

– О чем ты думаешь, Христиночка?

– О том, что я стала очень счастлива с тех пор, как узнала вас и Франсуа. Он такой добрый!

Де Нансе улыбнулся и сказал:

– Да, он очень добрый, только смотри, он все-таки, пожалуй, рассердится на тебя, ему уже давно хочется поиграть с тобой, а приходится только стоять и смотреть на нас.

– Тебе скучно, Франсуа? – спросила Христина.

– Ни чуточки, – ответил мальчик. – Я люблю слушать, как ты говоришь папе приятные вещи и как он отвечает тебе.

– Ты пойдешь завтра к Морису?

– Да, конечно, я обещал ему.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Очень хотел бы, если папа проводит тебя.

– Нет, – сказал де Нансе, – я тебя не возьму.

– Почему? – спросила Христина.

– У меня есть на то свои причины, – ответил он, – и тебе незачем знать о них.

– Ведь я хотела идти только, чтобы Франсуа не было слишком скучно. Ведь я их терпеть не могу… То есть… не очень люблю, – поправилась она.

– Хорошо, что ты поправилась, – заметил де Нансе, – недобро и нехорошо ненавидеть кого бы то ни было. Ну, а теперь, дети мои, уходите, вы мешаете мне писать.

Франсуа и Христина побежали к Изабелле и принялись играть подле нее. Скоро пришел Паоло Перонни и позвал Франсуа заниматься. Детям пришлось проститься до следующего дня.

Глава XVI. Перемены в Морисе

На следующий день, еще до появления Христины, которая обыкновенно приходила около трех часов, окончив уроки с Паоло, Франсуа вместе с отцом отправился в усадьбу Сибран. Как и накануне, мальчик один прошел во второй этаж в комнату Мориса и Адольфа, которые очень удивились, снова увидев его. Лицо Мориса вспыхнуло, и он, казалось, хотел заговорить, но не произнес ни слова.

– Здравствуй, Морис, здравствуй, Адольф, – сказал Франсуа. – Надеюсь, сегодня вам немного лучше? Вы оба не такие бледные, как вчера, и ваши глаза живее. Я не останусь у вас долго… как вчера. Я вам расскажу только, что семья Гибер завтра переедет в Аржентан. Там они нашли очень симпатичный дом, а их усадьбу будут перестраивать. Кажется, они ничего не потеряют, потому что из страхового общества им выдадут много денег. Ну, до свидания, мой бедный Морис, до свидания, Адольф! Я постоянно молюсь о вашем исцелении.

Франсуа дружески кивнул им головой и пошел к двери.

– Франсуа, – слабым голосом позвал Морис.

Маленький де Нансе быстро подошел к его постели.

– Прости меня, Франсуа, – сказал Морис. – Прости Адольфа. Ты добрый, хороший, очень хороший. А мы были злы, особенно я. Как я наказан, Франсуа! Если бы ты знал, как все у меня болит. И постоянно, все время. Все эти повязки, все эти тиски так жмут меня, не дают двинуться, у меня нет ни минуты отдыха.

– Бедный мой Морис, – сердечно произнес Франсуа. – Как ужасно, что случилось это страшное несчастье! Мне грустно, страшно грустно, что я не в силах тебе помочь. Но если бы я мог хоть немножко развлечь тебя и Адольфа, я бы каждый день приходил к вам.

– Приходи, добрый, славный Франсуа, – попросил Морис. – Приходи каждый день и сиди у нас подольше.

– Ну, значит, до завтра, мой милый Морис, до завтра, Адольф!

Едва он вышел, как печальные глаза Мориса обратились к Адольфу.

– Почему ты ничего не сказал ему? – спросил он брата. – Неужели тебя не тронула доброта славного Франсуа, с которым мы обращались так дурно? Ведь еще третьего дня мы грубо молчали, когда он пришел, между тем, несмотря на нашу невежливость, он хочет продолжать бывать у нас.

– Я ненавижу этого гадкого горбуна, – заявил Адольф, – все горбатые злы, ты прежде сам говорил это.

– Я говорил необдуманно и дурно, – заметил Морис. – Франсуа очень добр.

– Разве можно сказать, какой он, – продолжал Адольф, – злой или добрый?

– То, что он делает для нас, доказывает, что он добр. Пожалуйста, если Франсуа придет к нам завтра, будь с ним повежливее и скажи ему хоть несколько слов.

Адольф ничего не ответил. Усталый Морис тоже замолчал.

По дороге домой Франсуа радостно пересказал отцу все, что ему говорил Морис. Де Нансе тоже был доволен и заметил сыну, что доброта и снисходительность всегда сильнее суровости и строгости.

– Продолжай свое доброе дело, дружочек, – прибавил он, – может быть, Морис совсем исправится. Право, самое высшее счастье сделать злого добрым.

Христина пришла в восторг, узнав обо всем, и принялась упрашивать Франсуа постараться смягчить также и Адольфа.

Франсуа каждый день бывал у больных мальчиков. Через месяц Адольф поправился от ожогов, но, несмотря на просьбы Мориса, несмотря на неисчерпаемую доброту Франсуа, он не смягчился к маленькому де Нансе, доброта и приветливость горбатого мальчика не тронули его. Бедный Морис, пораженный великодушием Франсуа, напротив, стал терпеливее и мягче и с каждым днем покорялся своей судьбе все больше и больше. Через два месяца доктор позволил ему встать.

Но едва бедняжка поднялся с постели, тотчас же от слабости опустился на прежнее место. Вторая, более счастливая попытка, позволила ему удержаться на ногах. Он повернулся к зеркалу и пришел в ужас: Морис увидел, что его ноги сведены, вывернуты и сильно укорочены, одно плечо выдалось вперед и поднялось выше другого, спина сгорбилась… На лице, ранее скрытом повязками, теперь виднелись пятна и шрамы от ожогов. У Адольфа на лице тоже остались следы, но гораздо менее заметные.

Несчастный Морис громко закричал от ужаса и почти без сил упал на кровать. Жизель Сибран бросилась подле него на колени, закрыв лицо руками, отец быстро вышел из комнаты, чтобы скрыть от сына свое горе.