Маленький портной и шляпник

Вот что он заявит. Напрямик, как человек, который не желает оставаться в дураках. Кто все раскрыл, он или не он?

И не просто волей случая, уж он сумеет обратить на это внимание журналистов. Бумажный клочок в манжете брюк, да, конечно! Ну а остальное? А монастырь? Кто подумал о монастыре? Кашудас, и никто другой! Так что настоятельница Святая Урсула обязана ему жизнью. И мадам д'Отбуа, которая живет в загородном замке и очень богата, тоже...

Он шагал быстро. Бежал. Время от времени оглядывался назад. Уже видна была его мастерская. Он стремительно вошел в дом Ему хотелось крикнуть:

– Я выиграл двадцать тысяч франков!

Он взобрался на антресоли. Зажег свет. Бросился к окну, чтобы задернуть занавески.

Да так и застыл на месте, не в силах сдержать дрожь в коленях. Занавески на окнах напротив были до конца раздвинуты, чего раньше никогда не случалось. В комнате горел свет. Видна была большая кровать из орехового дерева, белое покрывало, красная перина. Еще виднелся зеркальный шкаф, туалетный столик, два кресла, покрытые ковриками, и увеличенные фотографии на стене.

На перине лежала деревянная болванка.

А посреди комнаты стояли двое мужчин и мирно разговаривали: комиссар Мику и Альфред, молодой рыжий приказчик из шляпного магазина.

Наверное, в комнате был затхлый воздух, потому что они не только отдернули занавески, но и раскрыли окна.

– Господин комиссар...
– позвал Кашудас через улицу, распахнув свое окно.

– Минутку, приятель...

– Идите. Я все знаю...

– Я тоже.

Неправда. Это невозможно. Хотя, да. Внимательно всмотревшись в одну из фотографий, висящую чуть правее кровати, Кашудас узнал группу девушек из монастыря.

Взглянув вниз, он увидел у двери полицейского. Сбежав с лестницы, Кашудас пересек улицу.

– Куда ты?
– крикнула ему жена.

Отстаивать свои двадцать тысяч франков!

– Что вам угодно?

– Меня ждет комиссар...

Он прошел в мастерскую шляпника, поднялся по винтовой лестнице. Он слышал голоса. Голос комиссара:

– И когда же у вас создалось впечатление, что мадам Лаббе нет в живых?

Пронзительный женский голос:

– Я давно уже догадывалась... Я догадывалась, но не подозревала... Главное, из- за рыбы...

То была служанка, которую Кашудас не мог видеть из окна, так как ее скрывала стена.

– Из-за какой рыбы?

– Да из-за всякой - селедки, мерлана, трески...

– Объясните...

– Она не могла есть рыбу...

– Почему?

– Она ее не переносила... Бывают такие люди... У меня вот крапивница от клубники и помидоров... Я их ем, потому что люблю, особенно клубнику, но потом всю ночь чешусь...

– Ну, и что дальше?

– Вы обещаете, что я получу свои двадцать тысяч франков?

Кашудаса, стоящего у порога, охватило тоскливое чувство.

– Учитывая, что вы первая нас известили...

– Знаете, я была в нерешительности, ведь всегда боишься ошибиться... Не говоря уже о том, что и я женщина старая... Понимаете? Конечно, мне понадобилось мужество, чтобы по-прежнему приходить сюда... И хоть я говорила себе, что мне он вряд ли посмеет причинить зло, все-таки больше пятнадцати лет у них проработала...

– А что рыба?..

– Ах да, совсем забыла... Так вот! В первый раз, когда я для него приготовила рыбу, а для госпожи хотела сделать мясо, он сказал, что не стоит, что она будет есть то же, что и он... Он сам относил ей еду...

– Я знаю... Он был скуп?

– Скорее, расчетлив...

– Что вы хотите, Кашудас?

– Ничего, господин комиссар... Я все знал...

– Что мадам Лаббе мертва?

– Нет, но что настоятельница Святая Урсула и мадам д'Отбуа...

– Что вы мне рассказываете?

– Он собирался их убить...

– Почему?

Но зачем что-то объяснять, зачем показывать фотографию выстроенных в ряд девушек с медалями на груди теперь, когда нечего и надеяться, что он получит двадцать тысяч франков?

Если бы еще можно было поделить? Он в нерешительности приглядывался к старой служанке, но понял, что она ни за что не согласится.

– И еще веревочка...

– Какая веревочка?

– Та, которую я обнаружила на днях, когда наводила порядок в его мастерской. Он не желал, чтобы я там убирала. Я сделала это в его отсутствие, потому что в комнате было очень грязно. И за шляпами увидела свисавшую с потолка веревочку. Я потянула за нее и услышала тот же звук, как если бы госпожа стучала сверху в пол своей палкой... Тогда я вам и написала...

– Как там мой костюм, Кашудас?

– Будет готов, господин комиссар... А что вы сделали с шляпником?

– Я оставил двух своих людей у "Кафе де ла Пэ" на тот случай, если он вдруг прервет партию... Письмо этой доброй женщины мы получили сегодня утром... Остается теперь найти тело мадам Лаббе; возможно, оно спрятано в погребе или закопано в саду...

Его обнаружили спустя час не а саду, а в погребе, где оно покоилось под слоем бетона. Теперь в доме шляпника было людно - местный комиссар, следователь, заместитель прокурора, два врача - один из них завсегдатай "Кафе де ла Пэ", - не считая разных бездельников, которые одному богу известно как проникли в дом.

Люди сновали по всему дому, все трогали, все ящики были открыты, а их содержимое вывалено, матрасы и подушки вспороты. В семь часов на улице собралось более тысячи человек, а в восемь - жандармерия была вынуждена сдерживать взбешенную толпу, в ярости кричавшую: "Смерть ему!"

Господин Лаббе тоже находился здесь, невозмутимый и важный, у него был слегка отсутствующий вид, на запястьях - наручники.

– Начали вы с того, что убили свою жену...

Он пожал плечами.

– Вы задушили ее, как и остальных...

Здесь он уточнил:

– Не как остальных... Руками... Она слишком страдала...

– А точнее, вам надоело ухаживать за ней...

– Если угодно... Вы слишком глупы...

– Затем вы принялись убивать подруг вашей жены. Почему?

Пожатие плечами. Молчание.

– Потому что они имели привычку время от времени навещать ее, не могли же вы каждый раз говорить, что она не желает никого видеть.

– Если хотите... Раз вы считаете себя хитрее всех!

Шляпник встретился взглядом с Кашудасом, он словно призывал маленького портного в свидетели. Кашудас даже покраснел. Он стыдился этой своеобразной близости, которая возникла между ними.