«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949

Те, кто действительно хотел читать, писать и говорить по-немецки, прекрасно знали: научиться этому в группах, где занятия проходили на невысоком уровне, практически невозможно 75 . Выучиться можно только самостоятельно, желательно с репетитором. Однако командование, превратив занятия языком в служебную обязанность, пресекало любые попытки брать частные уроки у преподавателей-немцев. О чем они там говорят на своих индивидуальных занятиях с нашими офицерами, поди разберись. Таких легкомысленных учеников «выявляли». Военные цензоры, например, сообщали политработникам о тех, кто имел неосторожность похвастаться в письмах родным: «…я два раза в неделю занимаюсь немецким языком, моя учительница немка», «…по немецкому языку здесь занимаюсь с профессором, который владеет хорошо русским языком, да и каждый день приходит ко мне» 76 . Энтузиастов-самоучек вызывали на партбюро и допрашивали с пристрастием 77 . Выучили язык лишь те, кто сам стремился к этому по самым разным причинам, начиная с интереса к Германии, ее культуре и заканчивая склонностью к запрещенным гешефтам с немцами. А некоторые и вовсе ограничивались словариком слов этак «на 20», который составили их товарищи для знакомства с немецкими фрау 78 .

75

ГА РФ. Ф. Р-7375. Оп. 3. Д. 79. Л. 75.

76

ГА РФ. Ф. Р-7317. Оп. 10. Д. 29. Л. 101–103.

77

ГА РФ. Ф. Р-5704. Оп. 1. Д. 110. Л. 43.

78

ГА РФ. Ф. Р-7103. Оп. 1. Д. 52. Л. 208.

Подозрительный контингент

Коль скоро большинство строевых офицеров, попавших на службу в СВАГ, особенно в комендатуры, не только не имело оккупационного опыта, что понятно, но и не знало Германии и немецкого языка, их оккупационные компетенции пришлось достраивать за счет осевших в Германии бывших военнопленных и репатриантов. Тех, кого сталинский режим уже давно объявил неблагонадежными, если не предателями. Поначалу эта проблема мало кого волновала. Первое время после войны к советским правилам при подборе кадров относились несколько легкомысленно. Но уже в августе 1945 года (первым из высшего оккупационного руководства) забил тревогу начальник СВА федеральной земли Тюрингия генерал-полковник В. И. Чуйков. Он был возмущен, что «подлежащие репатриации» (их еще в мае следовало в десятидневный срок проверить и отправить по месту жительства) находят себе «пристанище и укрывательство» на работах в военных комендатурах. А военные коменданты, демонстрируя «недопустимую мягкотелость и притупление чувства политической бдительности», оставляют «подозрительные элементы» при комендатурах. Чуйков потребовал в течение трех дней отправить на сборные и фильтрационные пункты всех без исключения репатриантов. Но вся его начальственная строгость куда-то испарилась, когда речь зашла о делах насущных. В том же приказе, признав безвыходность кадровой ситуации, он разрешил использовать в качестве переводчиков и машинисток советских граждан-репатриантов, «проживавших в СССР в границах 1940 года (за исключением т. н. русских немцев)» 79 . Прекрасно понимая ситуацию с кадрами, Чуйков-прагматик очертил границы бдительности, разрешив выбирать из числа неблагонадежных наименее подозрительных.

79

ГА РФ. Ф. Р-7184. Оп. 1. Д. 3. Л. 9–10.

Даже у идеального военного коменданта подполковника Лубенцова, главного героя романа Э. Казакевича «Дом на площади», переводчицами работали две девушки из числа репатрианток. Они имели доступ и к служебным тайнам комендатуры. Крайне щепетильный во всех отношениях главный герой Казакевича не видел в подобной ситуации никакого криминала. Хотя по правилам обеих девушек следовало отправить на проверку в фильтрационный лагерь, а без проверки – к работе не допускать. В весьма достоверном, в том числе в деталях и частностях, романе Казакевича нашлось место и для разложившегося барахольщика и перебежчика на Запад, и для карьериста, готового по первому намеку начальства осуждать главного героя на собрании актива, и принципиального, но ограниченного службиста. Другими словами, автор прекрасно знал оккупационные реалии. По некоторым сведениям, до демобилизации (в 1946 году) писатель сам служил в комендатуре города Галле 80 . Одним словом, будучи человеком весьма осведомленным, Казакевич не стал бы вводить в повествование двух героинь с сомнительным прошлым (у одной из них было и вполне сомнительное настоящее, что не помешало ее работе в комендатуре), если бы не был уверен, что сразу после войны это была вполне заурядная практика. Тем более не рискнул бы его подполковник Лубенцов приватно общаться с немецким бургомистром и жить в его доме, если бы подобный «небдительный» порядок вещей не был достаточно широко распространен в первые месяцы после войны, когда соображения оперативности и целесообразности доминировали. Во время работы над романом Казакевич мог и не знать, что подобное частное общение, как и проживание у немцев, прием на работу репатриантов или скрытное использование пожилого эмигранта в качестве посредника были впоследствии категорически запрещены. Но без подобных нарушений СВАГ в силу острейшего кадрового голода просто не смог бы начать свою деятельность, запутавшись в паутине советских предубеждений. Мало того, в октябре 1945 года управлениям СВА официально разрешили зачислять репатриантов на вольнонаемные должности. Каждое управление теперь могло законным образом оформить на работу от 150 до 200 человек 81 .

80

Биография Эммануила Казакевича.(дата обращения 10.09.2020).

81

ГА РФ. Ф. Р-7212. Оп. 1. Д. 7. Л. 58.

Военные коменданты дорожили этими людьми, раз уж решились принять их на работу, и расставались с ними неохотно, особенно с теми, кто имел хорошее образование или полезную специальность. Известны случаи, когда репатриантов-сотрудников комендатур, подлежавших «удалению» и не получивших допуск к работе, скрывали от начальственного глаза, докладывая об отправке в лагерь на фильтрацию 82 . Некоторые руководители были готовы для пользы дела даже пойти на обман – рапортовали, что у репатриантов с допусками все в порядке. Хитрецов ловили за руку и за «неправдивые доклады» наказывали 83 . Но где было взять проверенных – переводчиков, шоферов, делопроизводителей, писарей, машинисток? Не удивительно, что установленные в октябре 1945 года и подтвержденные в марте 1946-го лимиты «на репатриантов» были превышены почти в два раза 84 .

82

ГА РФ. Ф. Р-7184. Оп. 1. Д. 12. Л. 175.

83

ГА РФ. Ф. Р-7077. Оп. 1. Д. 32. Л. 312–313.

84

ГА РФ. Ф. Р-7317. Оп. 20. Д. 17. Л. 283.

Не могла военная администрация, особенно комендатуры, обойтись и без привлечения на работу лиц из местного населения – переводчиков, обслуживающего персонала. К этой категории сотрудников начальство требовало относиться с особой осторожностью. Однако на деле некоторые военные коменданты, начальники отделов и учреждений могли принять на работу немцев даже без документов, «удостоверяющих их личность в прошлом» 85 . Так, видимо, поступил в феврале 1946 года и старший лейтенант Лучицкий из военной комендатуры Дрездена, нанимая шофера-немца, который, как позднее выяснилось, несколько лет возил самого Гитлера 86 . Чрезвычайная потребность в шоферах приводила к тому, что эти должности могли занять люди непроверенные, к примеру бывший руководитель местного отделения фашистской молодежной организации гитлерюгенд 87 , в принципе подлежавший денацификации. Несмотря на грозные директивы 88 и окрики начальства о «беспечности, разгильдяйстве, политической близорукости» 89 , в практической работе доминировала служебная целесообразность, которая толкала на нарушения.

85

ГА РФ. Ф. Р-7103. Оп. 1. Д. 29. Л. 60–61.

86

ГА РФ. Ф. Р-7212. Оп. 1. Д. 14. Л. 20.

87

Там же. Д. 18. Л. 66–67.

88

ГА РФ. Ф. Р-7317. Оп. 7. Д. 31. Л. 154–155.

89

ГА РФ. Ф. Р-7212. Оп. 1. Д. 18. Л. 66–67.

Чистка «неподходящих»

В конце мая 1946 года Главноначальствующий СВАГ приказал немедленно приступить к сверке личных дел сотрудников для выявления несоответствий и искажений 90 . Оказалось, что после войны у многих документы были не в порядке. Вероятно, отчасти поэтому руководство объявило о масштабной комплексной проверке – «досрочном аттестовании всего офицерского состава» 91 . Руководители разных уровней, заваленные грудой других дел, отнеслись к кампании с прохладцей. Сроки затягивались. Документы заполняли небрежно, по шаблону, проверки проходили поверхностно. Налицо был тихий саботаж и нежелание портить сотрудникам биографию. Неудивительно, что это миролюбивое и вялое «аттестование», в конце концов, отошло на задний план, а борьба за чистоту рядов перешагнула рамки обычных воинских установлений и превратилась de facto в программное политическое мероприятие, о котором многие знали не понаслышке, – в чистку. Слово это в то время старались не упоминать. Из партийного лексикона оно было выведено еще в 1939 году. Но опасный и угрожающий смысл чистки остался в памяти возрастных сваговцев.

90

Сам приказ обнаружить не удалось. Есть только ссылка на него и пересказ содержания в приказах Управлений СВА: ГА РФ. Ф. Р-7077. Оп. 1. Д. 29. Л. 421–423; Ф. Р-7212. Оп. 1. Д. 15. Л. 6–7.

91

ГА РФ. Ф. Р-7133. Оп. 1. Д. 12. Л. 7 – 8 об.; Ф. Р-7103. Оп. 1. Д. 22. Л. 104–106; Ф. Р-7317. Оп. 30. Д. 12. Л. 152; Ф. Р-7317. Оп. 49. Д. 72. Л. 10.

Подобные политические действа всегда обрастают адептами, теми, кто особенно ревностно продвигает объявленную идею, а то и выступает ее инициатором. Таким в СВАГ оказался начальник Управления СВА федеральной земли Тюрингия И. С. Колесниченко. Иван Сазонович был удивительно цельным человеком сталинской эпохи, со всеми плюсами и минусами, прямолинейный, честный, искренне полагавший, что работа – главное. Один из тех, кто принимал все происходящее в СВАГ близко к сердцу и пытался усовершенствовать даже то, что усовершенствовано быть не могло. Темпы, которыми продвигалось избавление от неподходящих сотрудников, его явно не устраивали. Колесниченко прекрасно понимал, что с имеющимся личным составом, особенно в комендатурах, вряд ли можно успешно решить важнейшие оккупационные задачи. Однако методы, которые он предлагал для избавления от кадровой неполноценности, были традиционно и безапелляционно сталинскими.

26 июня 1946 года генерал-майор направил члену Военного совета СВАГ Ф. Е. Бокову (еще один приверженец решительных шагов по избавлению от «неподходящих») докладную записку о кадрах СВАГ, написанную эмоционально и жестко. Это своего рода четырехстраничный манифест «Как нам обустроить СВАГ»: «Если мы серьезно думаем проводить политику завоевания немецкого народа на нашу сторону, если мы хотим обеспечить на долгие годы наши государственные интересы в Германии, если желаем добиться переориентации Германии на Восток, то нельзя не поставить со всей серьезностью вопрос о наших советских людях в Германии, их деятельности, поведении и способности обеспечить здесь наши государственные интересы».

Абсолютное большинство работавших в СВАГ, писал Колесниченко, без всякого отбора (а многие просто случайно), совершенно неожиданно для себя очутились в положении «ответственных работников за границей». До войны командировки за границу сопровождались «тщательной проверкой и утверждением ЦК ВКП(б)… Сейчас же поездка в Германию через иностранные государства Польшу или Чехословакию по сложности почти равносильна поездке из Москвы в Тбилиси или Куйбышев, не говоря уже о том, что абсолютное большинство советских людей осталось здесь в оккупационных войсках сразу после окончания войны и никакой поверке не подвергалось». А потому «нужна хорошая „встряска“, нужна серьезная чистка».

Колесниченко, конечно же, уповал на ЦК ВКП(б). Он считал, что нужно просить высший партийный орган прислать авторитетную комиссию. Под ее руководством в каждом соединении и учреждении создать еще и свои «политические комиссии». Эти комиссии, по замыслу энтузиаста поголовной чистки, должны были проверить сначала всех генералов и офицеров, решительно отсеять всех негодных и неспособных, а после – заняться рядовыми и сержантами. И тоже поголовно всеми. Колесниченко предвидел, что против его «предложения о радикальной проверке людей и чистке будут возражения», постольку знал: такие меры по отношению к боевым офицерам и вообще к «своим» многие не одобрят 92 , даже начальство. Не могла не насторожить руководство СВАГ и апелляция к ЦК (все выносилось за порог), и непонятные «политические комиссии», и уж тем более – проверки генералитета.

92

ГА РФ. Ф. Р-7184. Оп. 1. Д. 13. Л. 126–129.

Но и пропускать мимо ушей такой политически острый сигнал командование не могло. Колесниченко вполне мог (имел право) отправить свой «манифест» как член партии непосредственно в ЦК ВКП(б). Поэтому Главноначальствующий пустил в ход «программу Колесниченко», но убрал из нее некоторые принципиальные детали. Привлекать ЦК к достаточно деликатной операции не стали, как не стали «чистить» всех поголовно, особенно генералов. 12 июля 1946 года Главноначальствующий СВАГ издал приказ о проверке аппарата СВА 93 Г. Были созданы представительные комиссии, они выносили окончательный вердикт тем, кто не годился для службы в военной администрации. Особо чувствительная информация о сотрудниках, вызвавших подозрение из-за «своего поведения и связей», направлялась начальнику Отдела внутренних дел СВАГ, вероятно, для дальнейшего расследования. Механизм чистки был запущен и обильно смазан маслом благонадежности. В результате, как докладывал в конце августа 1946 года на партактиве член Военного совета СВАГ Ф. Е. Боков, из Германии было откомандировано по политико-моральным качествам около четырехсот человек. На взгляд Бокова, этого было мало, требовалось и дальше очищать СВАГ «от таких людей, которые оказались под губительным влиянием капиталистического окружения и буржуазной морали» 94 .

93

ГА РФ. Ф. Р-7317. Оп. 7. Д. 29. Л. 136–138.

94

ГА РФ. Ф. Р-5704. Оп. 1. Д. 5. Л. 120, 121.