Малиновский. Солдат Отчизны

Родион Яковлевич подошёл к окну и нахмурился: ну и мерзопакостная же погодка стоит нынче на дворе! Давненько он не видел такой распутицы. Всё правобережье Украины превратилось в сплошное месиво. Бездорожье, грязь — по колено. А ведь надо поспевать за немцем! И это при том, что он не будет непрерывно удирать, будет цепляться за свои плацдармы, переходить в контратаки.

Нужно было решить вопрос о направлении главного удара. Малиновский пришёл к выводу, что наиболее верный вариант — удар на Апостолово, Новый Буг, Вознесенск с выходом на берега Южного Буга. Там — закрепиться. Но для этого, конечно же, нужны резервы, нужна дополнительная техника и боеприпасы.

Малиновский поделился своими мыслями с Василевским.

— Знакомые запросы, — вздохнул тот. — Впрочем, на вашем месте я бы тоже запрашивал. Попробую разжалобить Верховного.

Однако вначале эта попытка не удалась: мало того, что Верховный не согласился с Василевским, он ещё и в резкой форме упрекнул его в желании поддаваться бесконечным просьбам о выделении резервов: «Вы забыли, товарищ Василевский, как Кутузов отвечал Барклаю-де-Толли, когда тот клянчил у него резервы? «У меня своих резервов нет».

— Вас понял, товарищ Сталин. — Василевскому ничего не оставалось, как произнести эту дежурную фразу.

И всё же разговор не оказался напрасным: Малиновский вскоре получил 37-ю армию генерал-лейтенанта Шарохина, переданную ему со 2-го Украинского фронта, а из резерва Ставки — 31-й гвардейский стрелковый корпус. Кроме того, командующему 4-м Украинским фронтом Толбухину было приказано передать Малиновскому 4-й гвардейский механизированный корпус.

— Вечно мой фронт на подхвате, за всех отдувается, — то ли всерьёз, то ли в шутку жалобно говорил штабникам Толбухин. — А мне хоть бы захудалую роту или с десяток танков кто подбросил.

Наступление на Никопольско-Криворожском направлении развернулось в точности по плану Малиновского. Ну и хлебнули же лиха наступающие армии в этой операции! Метель сменялась оттепелью, и тогда пехотинцы брели по непролазной грязи, которая как кандалами сковывала ноги; артиллеристы тащили пушки, навалившись на одну несколькими расчётами; в размокшей степи оставались, не желая подчиняться воле людей, танки, тракторы, тягачи. На дорогах, если их можно было назвать дорогами, часто встречался строй конников, которые правой рукой держали поводья, управляя лошадьми, а левой, как ребёнка, прижимали к себе пушечный или гаубичный снаряд. Оттепель переходила в дожди, и тогда становилось совсем худо: шинели, накидки, шапки насквозь пропитывались водой — хоть бери и выжимай, тело дубело от холода, в сапогах хлюпала жидкая вязкая грязь... И если бы не всепобеждающее стремление идти вперёд и вперёд, тоска и отчаяние охватили бы весь этот огромный, утонувший в туманах, в снежной круговерти и ливнях фронт.

Главный удар наносился силами всего фронта из района северо-восточнее Кривого Рога на Апостолово. За двое суток оборона немцев была прорвана, и 5 февраля армия Чуйкова овладела Апостоловым. Дотоле никому не известный городок Украины вдруг стал «героем дня». Он явился настоящим подарком для наших наступающих войск. Наступать прямиком, в лоб, на Никополь было безрассудно: этот город превратился в крепость, немцы обнесли его мощными оборонительными укреплениями. А бросок советских войск на Апостолово был для немцев грозным предостережением; теперь они попадали в капкан. Кроме того, перерезалась железная дорога, протянувшаяся вдоль берега Днепра и связывавшая марганцевые рудники с Кривым Рогом и Николаевом...

18

Если после ожесточённых сражений наступала долгожданная передышка, Малиновский вспоминал о доброй традиции: те, кто отличился в боях, должны быть награждены.

Так было и на этот раз. Над степью уже сгущались ранние сумерки, когда Малиновский велел собрать отличившихся солдат и офицеров в штабе, который разместился в просторной украинской хате.

Охрипший и невыспавшийся адъютант командующего зачитывал приказ о награждении, безуспешно пытаясь придать своему голосу как можно больше торжественности. Родион Яковлевич, вручая ордена и медали, крепко жал руки награждённым, произносил принятые в таком случае поздравления и напутственные слова.

Когда подошло время вручать ордена Красной Звезды, вслед за тремя награждёнными артиллеристами к Малиновскому подошла совсем ещё юная девушка. Генерала удивила и восхитила её изящная военная выправка, в которой прирождённая женственность неуловимо соединялась с фронтовой выучкой. Девушка подошла к командующему, вскинула узкую ладонь к пилотке и певучим голосом отрапортовала:

— Товарищ генерал, боец Кучеренко...

— Вольно! — Малиновский, поражённый чудесным явлением красоты, вдруг понял, что не может отвести взора от больших, сияющих карих глаз девушки, глядевшей на него. — Боец Кучеренко Раиса Яковлевна за мужество, проявленное в боях, и за представление в штаб полка важных разведданных о противнике награждается орденом Красной Звезды.

Родион Яковлевич ещё пристальнее вгляделся в девушку и, уловив в её лице украинские чёрточки, столь знаковые и милые, подумал: «Гарна, дуже гарна дивчина!»

— От имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю вам, Раиса Яковлевна, орден Красной Звезды и поздравляю с высокой наградой Родины. Вы её заслужили! Желаю вам новых боевых успехов в боях с немецко-фашистскими захватчиками!

Малиновскому хотелось сказать и другие слова — о том, что именно такой он представляет подругу своей жизни, ту, которая будет рядом и в горе и в радости... Но он не мог сказать ей это сейчас, едва увидев, в присутствии хмурых, уставших, измотанных боями людей. Встретились — и это главное. Слова ещё будут сказаны, когда придёт время. А сейчас он может только поздравить её с наградой.

И ещё Малиновский подумал о том, что война — это проклятье, исчадие ада — ставит себя выше красоты и выше жизни. Вот эта девушка, Рая Кучеренко... Разве здесь должна быть она сейчас? Да ей, с её красотой и статью, впору войти в бальном платье в сияющий огнями зал, как Наташе Ростовой! Или на морском берегу слушать ласкающий шёпот волн! Или сидеть «в садке вишнёвом коло хаты» рядом с любимым человеком, с маленькой, такой же ясноглазой дочуркой на коленях! А Рая здесь, на фронте, в опасности, не так давно вышла из окружения... Для чего же человек выдумал эти треклятые войны, в круговорот которых вовлечены и дети, и старики, и такие вот ещё совсем молодые, пленительно красивые девушки?

— Служу Советскому Союзу! — услышал Малиновский прорвавшийся сквозь его мысли радостный голос Раи Кучеренко. Она, повернувшись кругом, отошла от него, уступая место следующему награждённому.

Родион Яковлевич посмотрел ей вслед: неужели уйдёт навсегда, сгинет в хаосе войны?..

После награждения начальник тыла фронта предложил, по русскому обычаю, принять фронтовые сто граммов — «обмыть награды».

Малиновский пригласил Раю Кучеренко сесть в центре стола, рядом с ним. Та присела, невероятно смущаясь.

После обычных в подобных случаях тостов Родион Яковлевич спросил у девушки:

— А я ведь о вас ничего не знаю. Только знаю, что вы отважная фронтовичка.

— Биография у меня обычная, товарищ командующий, — зарделась Рая. — Родилась в селе Богородичном, в крестьянской семье.

— В Богородичном? Это где ж такое?

— Около Славянска, на Донце. Может, слыхали?

— Слышал, конечно.

— Там я закончила железнодорожный техникум. А потом попала в Ленинград. Сестра моя там жила. А мне так захотелось учиться! Я и поехала. Поступила в библиотечный институт.