Мальтийское эхо

— Это никоим образом не меняет сути дела и моей позиции. Я должен сообщить о произошедшем в Рим, Папе, — процедил сквозь зубы священник.

— Соблаговолите уж заодно попросить у Папы помощи, настоящей, военной. И скорейшей!

— Вы дерзки!

— А крестовые походы всегда сочетали благородные, высокие и даже священные цели с порядочными средствами? — наступал ля Валетт.

Он понимал, что не совсем честен в этом разговоре, да и неубедителен вовсе. Он не мог найти слов. Нужна глубокая спокойная богословская беседа.

Епископ почувствовал душевное смятение великого магистра, а может вошел в его положение военачальника, отвечающего честью и жизнью за свою армию.

— Я не смею учить вас истории, гроссмейстер. Были периоды, когда историческое движение направлялось волей Сатаны. Обратите внимание, что гунны, вандалы, разграбившие и разрушившие Рим, были побиты Византией. Вождь гуннов Аттила умер в 453 г. Другой варвар Мехмед II ровно через тысячу лет в 1453 г. завоевывает Византию. Я мог бы привести много неслучайных совпадений по датам не только в годах, но и в месяцах, и днях. И это Провидение! И в нем нужно искать силу и спасение! — епископ сделал паузу. — И спасать нужно не только братство, но и души каждого монаха. Я хочу, чтобы вы пришли на исповедь в храм.

— Я это сделаю обязательно. Кроме того, клянусь вам, что после победы я построю прекрасный город и возведу в нем величественный храм — символ нашего братства! И с вами я обстоятельно хотел бы побеседовать. Но после победы, — в голосе великого магистра появились доверительно-примирительные ноты.

— О чем вы хотели бы побеседовать?

— Пока существуют государства с их, чаще всего экспансивной, внешней политикой, пока разные конфессии Божии будут враждовать, не будет мир благоденствен, а душа блаженна и кротка. У меня есть идея единого мира и единой Веры. И церковь должна способствовать этой самой главной и великой идее. Огонь един!

— Всевышний создал всех разными: и людей, и животных, и саму вселенную. Где-то более плодородна земля, где-то воды чище, где-то климат мягче, а где-то природа сурова к человеку.

— Да, — гроссмейстер встал, — но у меня есть план помериться силами с Сатаной… дипломатическими методами. — Он бросил взгляд на Старки, задумчиво сидевшего во время всей беседы.

Сэр Оливер понял взгляд магистра и незаметно кивнул головой.

— Вы чрезмерно горды! — опять гневно воскликнул епископ.

Когда епископ удалился, сэр Старки доложил, что ночью, явно стараясь сохранить секретность, в турецкую флотилию прибыло небольшое судно и незаметно встало на якорь среди других крупных судов.

— Вы считаете, что это прибыл султан? Или с судном переправлена Укладка? — спросил ля Валетт.

— Возможен любой вариант, — начал медленно рассуждать Старки, — может быть, Сулейману и хочется лично завершить победную осаду и остаться в истории султаном, разгромившим Орден госпитальеров. Но, во-первых, он мог это сделать еще на Родосе, во-вторых, более всего ему хочется остаться в истории этаким Сулейманом Великолепным, покровителем искусств и восточным джентльменом. Все же неприглядные дела перепоручать другим — визирям и военачальникам. Я думаю (и повторяю), что Укладка в любом случае у султана. Фактически, он — крайне жестокий деспот, способный на все. Но воспользоваться ею он мог поручить Мустафе.

— Я немного устал от трудного разговора с епископом. Подумайте, Оливер, что можно предпринять, чтобы проделать нужные разведывательные мероприятия… Хотя, нет… Нет времени на разведку! Выкрасть бы эту Укладку! — вдруг воскликнул магистр.

— Отличная идея, великий магистр! — Старки отдал честь и ушел.

Дальнейшие события развивались очень неровно для воюющих сторон. Окружив Биргу, турки не предприняли сразу решительной атаки, ограничившись обстрелом. В турецком стане наблюдался ропот. Потери мусульман были велики, не хватало продовольствия и питьевой воды. Осада затягивается… Много больных.

Госпитальерам, наоборот, Бог войны послал помощь: в Биргу сумел переправиться с Сицилии отряд из тысячи аркебузиров и 42 рыцарей. Оптимистичный утренний звон храмовых колоколов ввергли турок в еще большее уныние и ярость одновременно.

12 июля, еще на заре, сэр Старки появился в резиденции великого магистра.

— Я хочу доложить следующий план, — начал Старки, — турки регулярно доставляют к форту десант. Я, среди десятка мальтийцев, вплавь доберусь до одной из турецких лодок, доставивших десант. Мальтийцев нужно заранее предупредить. Добравшись до одного из больших судов, я сообщу старшему охраннику, что я турок, еще в юности попавший в плен, а затем в рабство к иоаннитам, что мальтийцы — мои сообщники и что у меня есть важнейшее и секретное сообщение лично Мустафе. Ему я скажу, что много лет занимался работами по укреплению крепостных стен и знаю одну потайную дверь, которая не охраняется, и ее засов можно открыть изнутри легким движением пальца.

— Я знаю, что у вас прекрасный турецкий, но внешне вы похожи на европейца, — заметил ля Валетт.

— Я скажу в этом случае, что моя мать была гречанкой, а отец турок, и я был воспитан в турецких обычаях и традициях.

— Это все очень опасно. Да знаете ли вы хоть одну молитву ислама и всю обрядность?

— Знаю.

— Но где уверенность, что вас доставят к Мустафе-паше и что он «клюнет» на приманку? — воскликнул гроссмейстер.

— Я имею в своем арсенале несколько тактических маневров, чтобы остаться живым при том или ином развитии событий. Не хотелось бы сейчас вдаваться в подробности.

— Подробности — Бог! От них и зависит вся операция! — снова воскликнул магистр.

— Не нужно беспокоиться. Я приготовил много живописных ярких красок, деталей из «своей жизни». Я, смею уверить, хороший фантазер и актер, а Мустафа известен как азартный игрок, и он не сможет отказать себе в удовольствии «сделать красивый ход» и выслужиться перед султаном.

— Далее, — уже спокойно и заинтересованно сказал ля Валетт.

— Не доверяя мне полностью, Мустафа отправит со мной пару своих наиболее опытных и верных янычар, которым даст Укладку, и объяснит, как с ней обращаться. Когда мы окажемся у цели, нужно выпустить свору заранее приготовленных дрессированных и свирепых собак, а чтобы не загрызли меня, в стаю возьмите моих двух, Брэда и Пита. О том, каким образом я дам сигнал, о времени и месте операции давайте обсудим после завтрака, на прогулке у крепости.

— Что ж, вы убедили меня, дорогой Оливер. Спасибо. Давайте позавтракаем вместе. Я еще помучаю вас вопросами.

— Благодарю.

Когда великий магистр возвращался после прогулки, он был в хорошем настроении. За месяцы осады он осунулся, посуровел, напряженность ситуации и постоянные заботы делали мысли и чувства хоть и острыми, но серыми и безрадостными. Как затянувшееся от долгих дождливых дней небо, спрятавшее солнце и забывшее о нем. Он даже отпустил двух оруженосцев, следовавших за ним. Вдруг его взору открылась умилительная картина.

В осажденном городе, на пороге одного из домов, сидели две молодые хорошенькие мальтийки и грудью кормили младенцев. Рядом играли два мальчика лет трех. Девушки весело о чем-то болтали. Малыши смеялись тоже, очень задорно и заразительно. Увидев великого магистра, мамаши замолчали и почтительно поклонились.

Эта обычная сценка мирной жизни погрузила ля Валетта в лоно беззаботности, но на очень короткое время, и, только войдя в свою резиденцию, он уже вознамерился пофилософствовать и, присев в кресло, открыл томик Аристотеля. Прочитав одну страницу, закрыл книгу, взял сочинение любимого Лао-Цзы. Он купил эту рукопись у одного персидского купца, переводил с древнекитайского сам. Перевод был крайне труден и потребовал более года труда. Магистру импонировало основное понятие — дао, которое метафорически уподобляется воде, структурируя в себе и податливость, и движение, и неодолимость. Думая в стиле дао, в стиле бездействия, уступчивости, гроссмейстер легко достигал состояния отстраненности, которое через некоторое время, наоборот, давало состояние четкого понимания реальности. Конечно, с точки зрения Папы или хотя бы епископа, чтение подобного рода книги было вопиющим богохульством. Но он здесь один и его огонь един! Он Здесь и Сейчас!