Мальвиль

– К нам пожаловал гость – Арман. Пусть Пейсу и Мейсонье придут во въездную башню с ружьями. Просто так, на всякий случай – он нам не опасен.

– Хотелось бы мне потолковать с этой скотиной, – заявил Колен.

– Нет, ни тебе, ни Жаке, ни Тома этого делать не следует, и ты сам знаешь почему.

Колен прыснул. Приятно было видеть его в таком веселом настроении. Коротенькая беседа с Аньес Пимон явно пошла ему на пользу.

Когда я проходил через внутренний двор, навстречу мне из маленького замка пулей вылетел Тома.

– Я с тобой.

– То есть как это со мной? – сухо спросил я. – Я же нарочно просил передать тебе, чтобы ты не показывался.

– Если не ошибаюсь, речь идет все-таки о моей жене, – ответил он, сверкая глазами.

Я понял, что мне его не убедить.

– Хорошо, пойдем, но при одном условии – будешь молчать.

– Ладно.

– Что бы я ни говорил, молчи.

– Я же сказал – ладно.

Я поспешил к воротам. Но прежде чем их отпереть, я повертел ключ в замке. Вот и Арман. Я пожал ему руку, у него на мизинце красовался мой перстень. Да, да, вот он, Арман: водянистые глаза, белесые ресницы, приплюснутый нос, прыщи, полувоенная форма. А рядом с ним мой красавец Фараон. Бедняга, я потрепал его по холке, поговорил с ним. Недаром я назвал его беднягой – как не пожалеть коня, когда наездник уже успел истерзать ему весь рот. Несмотря на строжайшую экономию, соблюдаемую в Мальвиле, я нашел в кармане кусок сахара, и мерин сразу схватил его своими добрыми губами. Тут появились Момо и Мену со стаканами и бутылками. Я попросил Момо заняться Фараоном, разнуздать его и насыпать полное ведро овса. В ответ на такую расточительность Мену грозно заворчала.

И вот мы уселись в кухне въездной башни, где к нам присоединились Мейсонье и Пейсу, добродушные, но при оружии. Когда в руке Армана очутился полный стакан, я, видя замешательство нашего гостя – не из-за стакана конечно, а из-за того, что ему предстояло нам сказать, – сам перешел в наступление, решив действовать напрямик.

– Очень рад тебя видеть, Арман, – начал я, чокаясь с ним. Я намеревался только пригубить, в это время дня я никогда не пью, но я знал, что Момо с удовольствием долакает оставшееся вино. – Я как раз собирался послать к вам гонца, чтобы успокоить Марселя. Бедняга Марсель, воображаю, в какой он тревоге.

– Значит, они у вас? – спросил Арман, колеблясь между вопросительной и обвинительной интонацией.

– Конечно, а где же им еще быть? Разыграли все как по нотам. Мы обнаружили их на развилке Ригуди. Стоят и чемоданы в руке держат. Старшая мне и говорит: «Хочу, мол, погостить две недельки у бабушки». Поставь себя на мое место: у меня просто не хватило духу их отослать.

– Они не имели права, – огрызнулся Арман.

Самое время одернуть его, сохраняя при этом вполне добродушный тон. Я воздел руки к небу.

– Не имели права? Как это не имели права? Ну и хватил ты, Арман! Не имели права две недели погостить у родной бабушки?

Тома, Мейсонье, Пейсу и Мену уставились на Армана с молчаливым укором. Я тоже глядел на него. За нас – семья. На нашей стороне – священные узы родства!

Желая скрыть замешательство, Арман уткнул свой приплюснутый нос в стакан и высосал вино до дна.

– Еще стаканчик, Арман?

– Не откажусь.

Мену заворчала, однако налила.

Я чокнулся с Арманом, но пить не стал.

– В чем они и впрямь виноваты, – рассудительно продолжал я беспристрастным тоном, – так это что они не спросили разрешения у Марселя.

– И у Фюльбера, – добавил Арман, опорожнивший до половины и второй стакан.

Но я не намерен был делать ему такую уступку.

– У Марселя, а тот сообщил бы Фюльберу.

Не настолько Арман был глуп, чтобы не уловить оттенка. Но рассуждать о ларокезских указах в Мальвиле он не решился. Одним глотком осушив стукан, он поставил его на стол. Тщетны были бы все старания Момо – на донышке не осталось ни капли.

– Ну а дальше что? – спросил Аркан.

– А то, что через две недели мы отвезем их в Ла-Рок, – сказал я вставая. – Передай это от меня Марселю.

Я не решался взглянуть в тот угол, где сидел Тома, Арман покосился на бутылку, но, коль скоро я не выразил намерения предложить ему третий стакан, он встал и, не сказав ни слова, даже не поблагодарив, выбрался из кухни. Думаю, просто от неловкости: когда люди его не боялись, он не знал, как себя с ними держать.

Момо взнуздывал счастливого Фараона. Ведро у его ног было пусто – вылизано подчистую, до последнего зернышка. И всадник, и конь пустились восвояси, обоих хорошо угостили, но благодарность испытывал только конь. Он-то не забудет Мальвиль.

– До свидания, Арман.

– До свидания, – буркнул всадник.

Я не сразу захлопнул за ним ворота. Я смотрел ему вслед. Мне хотелось, чтобы он отъехал подальше и не услышал бушеваний Тома. Не спеша закрыл створки ворот, задвинул щеколду, повернул в замке громадный ключ.

Взрыв оказался еще сильнее, чем я ожидал.

– Как понять эту гнусность? – кричал Тома, наступая на меня и глядя прямо мне в лицо выкаченными от ярости глазами.

Я выпрямился, молча взглянул на него и, круто повернувшись, зашагал к подъемному мосту. Я слышал, как за моей спиной Пейсу выговаривал ему:

– Не много же толку от твоей учености, парень, раз ты такой болван. Ты что, вправду поверил, что Эмманюэль отдаст девчонок? Плохо же ты его знаешь!

– Но тогда, – орал Тома (потому что он именно орал), – к чему все эти выкрутасы?

– А ты спроси у него самого, может, он тебе и объяснит, – резко оборвал его Мейсонье.

Я услышал за собой чьи-то быстрые шаги. Это был Тома. Он зашагал рядом со мной. Разумеется, я его не замечал. Глядел на мост. Шел все так же быстро, руки в карманы, подбородок кверху.

– Прости меня, – проговорил он беззвучно.

– Плевал я на твои извинения, мы не в гостиной.

Начало мало обнадеживающее. Но ему ничего не оставалось, как стоять на своем.

– Пейсу говорит, что ты не отдашь девочек.

– Пейсу ошибается. Завтра я вас обвенчаю, а через две недели отошлю Кати в Ла-Рок – пусть Фюльбер с ней позабавится.

Эта шуточка сомнительного вкуса неизвестно почему его успокоила.

– Но к чему же тогда вся эта комедия? – спросил он жалобным тоном, что было ему отнюдь не свойственно. – Ничего не понимаю.

– Не понимаешь, потому что думаешь только о себе.

– О себе?

– А Марсель? О нем ты подумал?

– А почему я должен думать о Марселе?

– Потому что расплачиваться-то придется ему.

– Расплачиваться?

– Да, неприятностями, урезанным пайком и всем прочим.

Наступило короткое молчание.

– Я ведь этого не знал, – сказал Тома покаянным голосом.

– Вот почему я пожал руку этому гаду, – продолжал я, – и изобразил ему все как проделку двух девчонок. Чтобы отвести подозрения от Марселя.