Малыш по контракту

– Черт… Черт… Давно его выпустили?

– Месяц назад. Я на этот месяц к Эле с родителями перебрался. На всякий случай. Мало ли… Конечно, на работу тяжело мотаться, долго ехать приходится. Но так надежнее. Теперь в городе пожить придется, пока Ильнур на лечении.

– Ты очень храбро поступил. А что… Что-нибудь слышно о Павле?

– Нет. Ничего такого. Видели его пару раз, говорят, больше на тень похож. Надеюсь, его к нам не принесет.

– Я тоже на это надеюсь.

К нам подлетает Эля.

– О чем говорите?

– Надеемся, что Ильнуру лучше станет, – говорит Мурат, я согласно киваю.

– Его уже перевели из реанимации в одноместную платную. Он очнулся, но слаб еще. Нас запустят ненадолго, я договорилась. Ты пойдешь? – спрашивает у меня Эля.

– Да-да, конечно, я пойду.

Когда нас запускают в палату, я дико волнуюсь перед встречей с племянником. Он такой бледный, лежит в окружении медицинских приборов. Кажется совсем крохой, несмотря на свои почти полные восемь лет. У неко темные волосы, смуглая кожа и светлые глаза.

Эля обнимает его бережно, он пытается обнять ее в ответ. Я с трудом сдерживаю слезы, вытираю их пальцами.

– Ильнур, это твоя тетя. Лиля. Помнишь, я тебе о ней рассказывала?

Эля подзывает меня рукой. Я останавливаюсь рядом с больничной кроватью и осторожно пожимаю худенькую руку Ильнуру, у него такие тонкие, бледные пальчики. Он пытается улыбаться, но видно, что его тянет в сон. Я только успеваю его поцеловать, как он засыпает. Нас всех просят выйти как можно скорее, говорят, что кризис миновал. Теперь только восстановление, что тоже занимает немало сил и времени.

Эля уточняет еще что-то, задает вопросы, ловко употребляя медицинские термины, а я понимаю, что в моей голове какафония ужасная из мыслей, страхов, опасений, но вместе с тем крепнет уверенность, что я нахожусь там, где должна. Не смогла бы я пировать на свадьбе и веселиться, зная, что у моих родных такие сложности в семье… Не знаю, правда, насколько сил мне хватит им помогать. Я все-таки в положении, и срок уже такой, что животик начинает выпирать. На работу можно устроиться только частным репетитором, и то нельзя сразу рассчитывать на большие заработки.

Пока Эля разговаривает с врачом, делюсь с Муратом своими мыслями. Несмотря на возраст, он кажется мне на удивление рассудительным и серьезным парнем. Видно, что он всем сердцем за сестру переживает.

– Тебе переживать не стоит. Из-за того, что Ильнуру надо снова находиться на лечение, мы в городе квартиру снимаем. Для тебя место найдется, а репетиторов хороших всегда не хватает. У меня есть знакомые, что постоянно ищут тех, кто мог бы дополнительно с детьми заниматься и не лупить за это баснословные цены. Я могу замолвить за тебя словечко. Конечно, деньги небольшие, но мы все здесь не зашибаем по миллиону.

Чувствую, что он говорит от чистого сердца, и я начинаю плакать: почему я думала, что у меня плохая семья? Вот же, самая хорошая и дружная, в беде не оставляют, протягивают руку помощи!

– Мурат, ты Лилю до слез довел? – удивляется Эля. – Надеюсь, претензии за ее брата не высказывал?

– Нет-нет, что ты. Все хорошо, Эля. Это все из-за беременности. Я такая плаксивая, ты даже представить себе не можешь. Могу даже над печеньем реветь! – вытираю слезы.

* * *

Обустроившись на съемной квартире, я много времени провожу в компании Эли. Мы разговариваем, вспоминаем те немногие крохи хорошего, что были в нашем прошлом. Она много рассказывает о сынишке. Оказывается, Ильнур потрясающе хорошо рисует. У него самый настоящий талант. Мне еще больше хочется, чтобы он встал на ноги, вылечился и жил полноценной жизнью. Сейчас меня окружают хорошие, душевные люди, и мне хочется, чтобы Ратмир тоже их узнал. Не всем дано родиться в такой хорошей семье, как у него. Родителей, как и семью, не выбирают.

Чем больше я думаю о нас, тем сильнее испытываю желание все рассказать Ратмиру. Может быть, эмоции уже улеглись? Я же не изменяла ему, не была с другими, о семье умолчала из панического страха, который душил меня на протяжении долгих восьми лет.

Неужели он не поймет? Когда мне было сложно ему поверить, я изо всех сил старалась…

От эмоционального подъема меня потряхивает, живот начинает крутить. Я ложусь на диван, но прежде снимаю телефон с зарядки, чтобы позвонить. Подношу его к уху, набрав номер телефона Ратмира.

Лилия

Идут гудки…

Сверху-вниз по телу струится горячая волна облегчения, что его телефон хотя бы включен и в зоне доступа.

– Да.

Короткое и решительное обращение.

Его голос – знакомый, желанный, родной. От звука голоса Ратмира в глубине тела начинает тренькать и вибрировать. Это шевеления нашего ребенка, нашей доченьки… Впервые такие отчетливые и яркие, запоминающиеся. Я замираю и дрожу от наплыва эмоций.

– Лиля? Ты там?

– Да. Наша дочь шевелится. Прямо сейчас крутится…

В ответ он выдыхает мучительно и протяжно.

– Ратмир? – шепчу едва слышно. – Мы можем поговорить?

– Я в дороге, Лиль. Но да, – делает паузы. – Если хочешь. Мы можем поговорить.

– Прости, что молчала. Я должна была рассказать. Просто боялась.

– Чего? Бля… Не понимаю я тебя. Просто не понимаю.

– Твои родители торговали девочками и наркотой?

– Бля… Что? – удивляется. – Что… Нет. Нет же! Откуда ты взяла эти слухи?

– Ратмир, твои в таком не замечены, а мои – да.

Снова возникает гнетущая тишина. Я начинаю бояться, что Ратмир больше вообще не захочет меня слушать, поэтому выдаю самое гнусное, выпаливаю быстро.

– После смерти родителей клубами с девочками и наркотой занялся старший брат. Родной старший брат быстро подсел на дурь и превратил наш дом в притон дружков-наркоманов и шлюх. Кутеж, драки, оргии. Дым от травки столбом… Мы с Элей, женой брата затыкали щели, чтобы не слышать, как там трахаются, визжат и обдалбываются все, кому не лень, чтобы смрад не стоял столбом. Но плохо помогало. Я даже держала школьные вещи отдельно, не в доме, чтобы травкой не несло. Но самое плохое в том, что, когда дела брата пошли наперекосяк, он решил меня продать, подложить под одного отморозка. Мне было пятнадцать. Тогда я и сбежала. Мне помогла Эля, дала денег и сказала убежать далеко, жить под другим именем и не возвращаться. Я так и делала. Долгих восемь лет. Я просто привыкла держать это в тайне и не хотела обижать тебя. Все, – плачу. – Теперь точно все. Прости.

Тишина до сих пор ужасно гнетущая. Я не слышу голоса Ратмира. Вдруг он уже давно отключился? Но таймер на экране тикает, показывая, что разговор продолжается. Я слышу шорохи.

Мне дико страшно, что это последний наш разговор, но в то же время я испытываю колоссальное облегчение, что теперь точно нет ни одного секрета. Лучше поздно, чем никогда… Моя вина лишь в том, что я сделала это поздно. Может быть, слишком поздно.

– Где он сейчас? – спрашивает Ратмир холодным голосом.

Не отключился. Слушал.