Малышка с секретом
Шрифт:
— Ну дочка, пора отправляться… Солнце высоко… А то нам еще на празднество идти… — произнес батюшка, отставляя стакан и поднимаясь.
Матушка от его слов замерла на месте, так и продолжив держать руки в корзине с едой. Отец проходя рядом с ней, положил руку ей на плечо и погладив утешая опечаленную расставанием жену, молча отправился к двери. Все стали тихонько подниматься с мест и выходить из дому. В комнате остались только мы с матушкой.
Я смотрела на эту прекрасную женщину, что на самом деле была одной из самых заботливых и самоотверженных матерей и видя ее наполненные слезами глаза, поднялась с места и подойдя
— Не грусти… — сказала я, сглатывая ком в горле. — Я буду не так уж и далеко, если очень соскучишься, можно будет приехать…
— Ох, доча, это я тебя утешать должна, а не ты меня? — с каким-то счастливым отчаянием произнесла мама. — Когда ты такой стала? И в чем секрет?… Ни у кого больше таких необычных детей нет… Да и братья и сестра твои такими не были… — поднимая мое лицо от своей груди и поправляя выбившуюся из-под ленты прядь, произнесла матушка. — Малышка ты моя… с секретом… — усмехнулась своим словам женщина.
Устало вздохнув, но уже немного успокоившись и встряхнувшись, матушка поднялась с лавки и прихватив корзинку, взяла мою ладошку в свою руку и глянув на меня, спросила:
— Ну пойдем?
— Пойдем — уже уверенно кивнула я, принимая грядущие перемены.
Мы вышли на крыльцо и пошли мимо будки Лашека к открытым настежь воротам, в которых виднелась телега, запряженная конем и сидевшим к нам спиной на передке батькой. Приблизившись, матушка остановилась и поставила в груженный вещами возок корзинку, прикрытую плетеной крышкой. Ко мне подошла Боянка, присев на корточки, обняла меня крепко, прошептав:
— Я не серчаю, я подумала может ты и права…
Я кивнув, улыбнулась и расцепив объятья, тут же оказалась в руках Отомаша, что впервые задорно улыбался:
— Ничего там не бойся… Сения только на вид грозная, а так я много доброго о ней слышал…
— Угу, — улыбнулась я в ответ и утирая незаметно начавшие бежать по щеке слезы. — Я не буду… — промямлила я.
Меня перехватили Бивой и Бенеш, потискали и повстряхивали мокрощекую меня, сверкая улыбками:
— Бывай сестрица, не забывай нас там и наведывайся, как сможешь — говорили на перебой близнецы, чмокнули в щеки и немного успокоенную поставили на землю, где передо мной уже остановился мой самый стеснительный и милый братик Зелеслав, с жмущимся к его ногам Лашеком, вывалившим язык из пасти.
— Приезжай домой скорее, мы скучать за тобой будем… — пробормотал мальчик и быстро меня обняв, отстранился, придерживая, рвущегося вылизать меня, пса.
Матушка, взяв меня на руки, еще раз крепко обняла и постояв так с минутку, усадила в телегу, поцеловав на прощание.
— Все будет хорошо, мы скоро к тебе приедем Веда. — сказала мама, отходя и утирая слезы.
К ее боку прижалась расстроенная и плачущая Боянка, в поисках утешения и поддержки.
— Ну все! Поехали, а то всю улицу затопите — буркнул батька, заметив зареванные лица и гикнув, стеганул коня.
Я сидя в возке, сильнее прижалась к бортику телеги и махала на прощание рукой, стараясь как можно лучше запомнить лица родных, сквозь вновь льющиеся из глаз слезы.
Матушка прижав ладонь ко рту, чтоб не реветь в голос, тоже махала мне в след, как и все братья грустно улыбающиеся, и Боянка, что прижималась к матушкиному боку.
Мы все дальше ехали по деревне… Миновали колодец, дома соседей:
дядьки Власа, старца Болета и проехав за ее границы, выехали на колею, ведущую в сторону лесаТелега неспешно катилась по дороге, покачиваясь и задорно поскрипывая осями колес.
Выплакав все переживания и затихнув, я наблюдала, медленно проплывающее неподалеку от тракта, поле, чувствуя себя опустошенной. Всегда тяжело кардинально менять что-то в устоявшемся образе жизни. Так крепко прикипаешь к уюту и привычным, хоть и ставшим рутинными вещам, что уже не мыслишь себя без всего этого.
Батька присвистнув, погнал Кучура резвее.
— Да спешить надо, а то скоро воздаяния начнутся и отцу обязательно нужно к тому времени поспеть… — думала я, разглядывая русые волосы и спину батюшки в серой рубахе.
Через какое-то время мы приблизились к лесу и проехав по нему с пол часа, снова оказались перед той самой развилкой. И телега вновь, как и в прошлый раз, поворачивает влево в темную и глухую часть, расходящейся на двое, дороги.
Здесь уже чуть медленней бежит конь, но все так же быстро крутятся колеса возка, приближая нас с каждым оборотом к намеченной цели. Где-то через час, впереди уже виднеется просвет, ведущий на поляну, где стоит избушка знахарки. Выехав из чащи, мы приблизились к мрачноватому, но идеально вписывающемуся в здешний пейзаж домику и остановились неподалеку.
На крыльцо прихрамывая вышла Сения, такая же, как и прежде.
— Прибыли? — крикнула она нам. — Я ж сказала на рассвете… — ворчала старуха, махнув мне рукой. — Ведка в избу проходи покуда отец твой телегу разгрузит, покажу что да как. — прокричала бабка и вошла внутрь дома.
Я с помощью, сошедшего с передка отца, спустилась с телеги и улыбнувшись ему в ответ, на его поддерживающую улыбку, пошла к избенке.
Я шла к черной зияющей дыре дверного проема с, единственной крутящейся в голове мыслью:
— Моя жизнь больше никогда не будет прежней…
Приподняв повыше подол сарафана, чтоб меньше цеплялся за растущую на поляне траву, доходившую мне до коленей, я добралась до вытоптанного участка перед крыльцом. И поднявшись на крыльцо, прошла в избу.
Сения стояла у печи, доставая из нее хлеб из темной, видимо, ржаной муки.
— Чего встала на пороге? Проходи! Вона, на лавку пока сядь, да смотри ничего не трогай, а то помрешь ненароком, а мне отвечай потом. — бубнила недовольная моим присутствием старуха. — Вот стол, лавки да жертвенник в углу. Куры еще есть коза да петух… Будешь помогать мне за ними ходить… отныне они и твои кормильцы… — ворчала Сения
— И чего спрашивается я приехала?… Сама же говорила, что нужно меня обучить, но желанием что-то не горит… И зачем все усложнять? Разве нельзя быть хоть чуточку приветливее с людьми?…
— Мне нужно узнать… — сказала я твердо, не желая давать знахарке спуску.
— Знаю я такой тип бабок, у них день в пустую прожит, если кому-нибудь гадость не сделают или не скажут… — думала я, проходя к лавке у стола.
— Нет! Некогда мне лясы точить… Обряд провести надобно… Вы тут прощайтесь сколько нужно, но не затягивайте, чтоб к моему возвращению, тебя Гоймир тут не было. — велела грозно старуха, потрясая пальцем, входящему с поклажей в руках отцу, и сама прихватив какой-то по-видимому заранее собранный узел, вышла в, как и до этого, открытую настежь дверь.