Малый драконий род

Я попятился назад.

— Уходим, живо! — проговорил я повелительным тоном. Не знаю, почему они не возразили, даже не поинтересовались, в чем дело. Позже Арал рассказала мне, что я был бледен как полотно, а голос мой в то мгновение напомнил ей голос ее отца. Они последовали к выходу без вопросов.

Велкас бросил лишь один взгляд на пол, после чего схватил Арал под руку и потащил ее прочь — к главным воротам. Я последовал за ними.

«Ну что ж, — думал я, поспешая следом, — вот и я влип по самые уши, это уж точно».

Едва мы достигли пустынных коридоров, что начинались сразу за покоями первогодок, как припустились бегом.

Глава 10 ЦЕНА СЧАСТЛИВЫХ МГНОВЕНИЙ

Вариен

В тот вечер я узнал, почему Ланен так нездоровится. Релла встретила меня на лестнице, когда я возвращался после принятия ванны.

— Вариен, тут была целительница, она осмотрела Ланен, — сказала Релла, остановившись на одну ступеньку выше меня. Мы оба держали в руках по свече, и тени от пламени тревожно прыгали по стенам. Я не мог разобрать выражения ее лица, но голос ее звучал удручающе. — Сейчас ей немного лучше, и все же дела ее плохи.

Теперь Релла казалась еще больше озабоченной, чем была до того, как мы прибыли в город.

— А разве целительница не сумела ей помочь? — спросил я. — Я видел целителя-гедри, который вытащил Ланен даже из объятий смерти минувшей осенью. А что сказала целительница? Из-за чего моей милой так плохо?

Релла отстранила свечу от своего лица.

— Ступай к ней, Вариен. Ты ей нужен.

Я отступил, чтобы позволить ей сойти вниз. Потом принялся медленно подниматься, стараясь дышать глубоко и протяжно, прибегнув к начальным приемам Упражнения Спокойствия, которое всегда помогает кантри усмирять бурные страсти души. Мне и в самом деле удалось немного замедлить торопливое биение сердца.

Я осторожно отворил дверь нашей комнаты, чтобы не разбудить ее, если вдруг она спит...

Неоднократно с тех пор я пытался изгладить из памяти те мгновения, но тщетно. Странное дело: кантри хранят в памяти события во многом подобно гедри, и часто воспоминания бывают неподвластны воле, особенно в тех случаях, когда глубже всего затронуты чувства сердца. Тогда даже самые нелепые картины накрепко запечатлеваются в памяти...

Длинная кровать стояла напротив двери, изголовьем к правой стене, и единственная свеча подле ложа бросала отблески на распущенные волосы Ланен: лица ее было не видать; она подняла ноги к груди и сидела так, обхватив колени. Я решил, что она смотрит в небольшое оконце над кроватью.

— Ланен, — произнес я негромко, ставя подсвечник на полку сбоку от двери.

Она не пошевелилась.

— Ланен! — позвал я снова, закрывая дверь.

Она не ответила, и я понял, что не стоит к ней приближаться. Я уже достаточно изучил Проявления гедри, особенно те, которые были свойственны Ланен. Положение плеч, какая-то напряженность в изгибе спины, чувствуемая даже сквозь ткань, сорочки, — все это красноречиво говорило о том, что сейчас к ней не следует резко подступать, даже мне, ее супругу. Я прислушался к ее внутреннему голосу, но ничего не услышал.

Я обратился к ней на Языке Истины, ибо опасения, таившиеся в моем сердце, грозили вот-вот вырваться наружу, миновав слабую преграду, что я попытался воздвигнуть.

«Прости меня, дорогая, но я боюсь за тебя. Релла сказала, что к тебе приходила целительница, но тем не менее тебе по-прежнему нездоровится».

Я прислушался: в тишине темной комнаты до меня донесся слабый ответ. Точно издалека слышалась мне ее Истинная речь — растерянная, полная мольбы и отчаяния.

«Акор! Акор! Помоги мне!.. О милостивая Владычица, помоги мне!..»

Я сейчас же заключил ее в объятия, пытаясь успокоить и мысленно, и вслух, крепко прижав ее к себе.

— Ланен, сердце мое, я здесь, здесь, — повторял я. Знаю, что это может показаться бессмысленным, ведь она и так знала, что я рядом с нею, однако именно такие слова, как мне казалось, и были нужны ей сейчас. Она схватила меня за руки, сжав их что было сил, и мы долго сидели в тишине, даже дыхания ее не было слышно; потом вдруг в мгновение ока она отстранила меня и встала на ноги. Она принялась ходить из угла в угол, скрестив руки на груди, и босые ее ноги сотрясали пол, точно она вымещала свой гнев на половицах. Дыхание ее было тяжелым, словно она только что изрядно пробежалась.

— Акор... Целительница сказала... что я не могу...

Она остановилась и посмотрела на меня, плотно прижав руки к груди: ее била дрожь.

— Акор, я беременна. И целительница сказала... она сказала, что это погубит меня. Вот почему мне так нездоровится, вот почему я не могу нормально есть и чувствую себя такой разбитой: тело мое отекло, а головная боль совсем одолела.

Я чувствовал себя совершеннейшим глупцом, но ничего не мог с этим поделать.

— Прости меня, милая, но я не знаю, что означает это слово. Как это понять — «беременна»?

— Я жду ребенка, — пояснила она тихо.

Хорошо, что я сидел, а то наверняка рухнул бы на пол.

— Как, уже? — только и мог выговорить я, и вышло довольно глупо.

— Да, уже, — подтвердила Ланен с раздражением. — А ты думал, сколько для этого нужно времени? Мы с тобою спим вместе вот уже почти четыре месяца! — При этих словах голос ее сорвался, и она попыталась улыбнуться. — И неплохо провели вдвоем все это время.

— Дорогая, ты научила меня многому, но вот о зарождении новой жизни в человеческом теле я не знаю ничего. У нас на то, чтобы зачать, уходят годы, да еще потом детеныш пребывает в материнском чреве почти пару лет, прежде чем появиться на свет.

— Ах, прах бы меня побрал, Вариен, прости! Я и забыла, что ты и впрямь не знаешь, — сказала она, медленно приблизившись к кровати, где я сидел. — Мы можем зачать и после первого раза, а спустя девять месяцев ребенок появляется на свет.

— Девять месяцев! — воскликнул я.

— Это если все хорошо. А сейчас совсем наоборот. — Она снова встала, обхватив себя руками за плечи. — Вариен... целительница сказала, что внутри моего тела идет борьба и что лучше... лучше было бы избавиться от ребенка. А еще она заявила... — Ланен вновь зашагала по комнате, с трудом проговаривая слова, застревавшие у нее в горле, — она заявила, что так будет лучше, потому что тело мое знает, что делает, когда... — горло ее опять сжалось, но она постаралась закончить, хотя голос ее при этом подвел, — в тех случаях... когда ребенок неправильно сложен и все равно не выжил бы.

Вот это-то и было тем ужасным мгновением, о котором я не люблю вспоминать. Я вскочил, подхватив ее на руки: силы все же оставили ее. Какое-то время она рыдала в моих объятиях, не стыдясь явить мне свою слабость, а я лишь прижимал ее к себе. Для Ланен такое поведение было самым что ни на есть сокровенным, личным, что скрывают, подобно наготе.

Нежно подняв ее на руки, я осторожно уложил ее на постель, но она тут же уселась, откинувшись спиной на подушки. Я накрыл одеялом ее босые ноги и сел рядом.