Мама, я жулика люблю!

Мы целуемся в губы, повернувшись лицом друг к другу. Он проводит полотенцем между моих ног. Подбирает трусики, из которых я как-то умудрилась выйти.

— Мадам, это не ваша шляпка?… Идем. Ляжем и будем пить вино.

Белье на тахте в сиреневых же, как и плед, разводах. Я ложусь, закидываю руки за голову. Володька выходит из кухни с бокалами. Голый. Его хуй, не совсем еще сморщенный после оргазма, плавно покачивается над свисающими яйцами. Они у него громадные. И одно выше другого. Как гирьки старинных часов с кукушкой.

Володька любит ебаться при свете. Чтобы все видеть, смотреть и при этом гадости говорить, матюкаться. Мне было страшно с ним в первый раз. Он понял и успокоил — игра, мол, просто, и его возбуждает. Мне самой потом стали нравиться такие игры. Он швырял меня из стороны в сторону, бил даже. Не больно. Но буквально на миллиметр от боли. Хотелось даже чего-то еще… Мы лежали как-то в постели, и он уговаривал меня пописать на него. Я не соглашалась, хохотала, но потом — поддатая была — пописала. И, о ужас! — пукнула! Вскочила, убежала в ванную и заперлась. Он стоял за дверью и умолял открыть. Я открыла потом и увидела беспомощное существо, роста метр девяносто три, сгорбленного и дергающего свой хуй, из которого капала сперма.

Мы делаем по глотку вина, Володька забирает у меня сигарету. И вот он выше, выше поднимается надо мной, колени его уже по обе стороны моей головы. Он уже не Володя, а хуй и яйца. Как хочется надавить на них посильней, поймать перекатывающиеся шарики под кожей. Сильно-сильно сжать их. Володька убьет меня из-за боли. Поэтому я тихонько перебираю их рукой. А он говорит, что хуй очень идет моему лицу.

23

— Хочешь поехать со мной? Может, даже поможешь. Внимание отвлекать будешь.

Володька играет в преферанс. На деньги, конечно.

— Можно. Только не допоздна.

Он понимающе кивает головой.

— Я сам должен быть не очень поздно. Семейное положение обязывает.

Зачем человек сам себе лишние обязанности придумывает?…

Игроки не любят, когда девушки присутствуют. Володька взлетает на третий этаж блочной коробки новостройки. Я иду медленно. Слышу голоса сверху.

— …Да она не будет мешать, не боись.

— Сам за ней ухаживать будешь.

Володька окликает меня, подгоняет. Будто мы и не договаривались, что я пойду сзади. Неприятный голос спрашивает его: «А выебать ее нельзя?» Я вам выебу, суки!

Квартира похожа на ту, что мы только что оставили. Чемоданное ощущение. Будто только вселились или переезжают. А может, так оно и есть.

Все эти люди скрываются — от беременных баб, объебанных армяшек и иностранцев, милиции. Тип с неприятным голосом оказывается и внешне неприятным. Что-то мерзенькое в его роже. Рыжий, маленький. По кличке Дурдом. В лицо его так не называют. Гриша его зовут. Я его знаю. Приставал ко мне на Невском не раз. Фу, Гриша-Грыжа. Еще двое сидят за столом у окна. У одного волосы, как у Анджелы Дэвис. Второй на скандинава похож. И видно, что такой же высокий, как Володька. Из-под стола торчат ножищи в ботинках неимоверного размера. Володька представляет меня как подругу детства. Они смеются. Их он мне не представляет. Он с таким удовольствием отвечает на расспросы скандинава о баскетболе! Готов прямо тут же продемонстрировать прыжки под кольцом. Заискивает. Отыграться приехал.

Я сажусь в кресло. Ставлю свою сумку на пол. Ха-ха, знали бы они, что в ней учебники по физике, истории для девятых классов.

— Что будешь?

Дурдом открыл сервант с бутылками ключом из огромной связки. На хуй он меня спрашивает, раз такой злой? Я отказываюсь, и он швыряет мне журналы. «Плей-бой», «Хастлер», какой-то с оторванным названием, но из той же серии — на меня смотрит чья-то рыжая пизда. Дурдом ржет, видя мое стеснение. Скандинав, пощелкивая колодой карт, зовет его к столу.

Зачем я поехала с Володькой? Нет чтобы дома сидеть, уроки делать! Книжку полезную читать. Неугомонная дура! Володька просит сделать ему коктейль и, слава богу, показывает, из каких бутылок налить, а то я так стесняюсь. Анджела Дэвис просит то же самое, «только больше ледика». Я с радостью иду на кухню за льдом. Захожу в туалет по пути. Конечно, на дверь туалета изнутри наклеена голая баба, на стене календарь плейбоевский. Была бы у меня отдельная квартира, я бы советский плакат об экономии времени наклеила. Чтобы в туалете не засиживались. Хотя это полезней сделать именно в коммунальной.

Сколько икры у этого жулика в холодильнике! Водка лимонная. Вот блядство — кто-то и десятой доли за всю свою жизнь не видел. А эти — играют в карты, ебут лучших баб, одеты все прекрасно. За что им все это? За то, что общество наебывать умеют?…

При моем появлении с коктейлями на подносике они останавливают игру, смотрят на меня. Володька незаметно мне подмигивает. Скандинав смеется.

— Ну, бля, как в лучших домах Европы! Клуб приветствует.

Дурдом хихикает.

— Смотри, Володька, чтобы девушка проценты с выигрыша не потребовала. За обслуживание. Хотя я бы, может, и заплатил…

Он гладит меня по бедру, и я быстренько отхожу от стола. У Володьки, видно, продуман план, он становится злым.

— Кончай базар-вокзал! Или играем, или я валю!

И они играют, ругая друг друга матом. Я села в кресло, и теперь мне неудобно вставать, чтобы подойти к серванту и налить себе из очень красивой бутылочки с ягодками. Но что я — заключенный? В пизду их! Это ликер. Черно-смородинный. Я такой лимонад в детстве очень любила. Они, интересно, пили лимонад советский в детстве или тогда уже что-нибудь фирменное? Да хуй-то! Кто они такие! Этот Дурдом, орущий «козел, ебаный в рот!» — жлоб просто, и говорит с провинциальным акцентом. Анджела Дэвис посматривает в мою сторону, насвистывает. Дурдом опять орет.

— Кончай, бля, свистульки разводить! И так бабок нет!

Он еще и старомодно суеверный. Напротив кресла телевизор. Громадный. Цветной, конечно. Может, включить без звука? Журнальчики эти мне неохота смотреть. Все одно и то же — письки, письки. Как в мясном магазине.

— Что, телек хочешь включить? Только тихо. А то я вас знаю — врубить на полную мощь, чтобы соседи ментов вызвали.

— Вы прямо как моя бабушка, говорите!

Как они все ржут! Сам Дурдом улыбается. Скандинав прикрывает глаза веером карт.

— Ой, пиздец! Ну, Гриня, я тебя так и буду теперь называть — бабушка Гриша!

— Я те поназываю, я те поназываю, бля! Ноги твои длинные из жопы выдеру!..

Под шумок я таки включила телевизор. Звук не буду включать — идет хроника военная.

— Кончай пиздеж! Вовка, ты чувиху небось специально приволок! Скажи спасибо, что девочка мне самому нравится. Я ее все никак уговорить не могу. Несговорчивая ты, Наташа!

Я делаю вид, что не слышу. Мерзкий Дурдом! Его манеры всем известны — за волосы и в койку.