Мамы-мафия: противоположности разъезжаются

Я выполнила безупречный удар. Уже третий подряд.

– Великолепно! – сказал Антон. – У тебя природный талант.

Я и сама не могла в это поверить. Если так пойдёт дальше, Антон решит, что я действительно умею играть в гольф.

Антон ударил отлично, но на сей раз его мяч попал в кротовью норку. То есть это я решила, что это кротовья норка, другие считали, что это просто небольшой холмик. Антон собирался снова ударить по мячу, но я преградила ему путь.

– Не бей! Если крот в этот момент высунет голову из норки, ты его убьёшь.

– Но здесь нет никаких кротов, – ответил Антон.

– Как ты можешь это знать? – возразила я. – Это может быть отец семейства или кротовья мать-одиночка. Если ты её убьёшь, дети осиротеют. – Я почувствовала, что у меня на глаза наворачиваются слёзы. К предменструальной агрессивности добавилась предменструальная сентиментальность.

Антон пробубнил какое-то дурацкое правило гольфа.

– До завтра этот холмик в любом случае исчезнет, – сказал герр фон Эрсверт. – Смотритель об этом позаботится.

Но я настояла на том, чтобы переложить мяч подальше или взять другой мяч, иначе я не соглашалась продолжать игру.

Хайки и герр фон Эрсверт заверили, что они в виде исключения будут считать, что это нора подземного животного.

– Тут же все свои, – сказал герр фон Эрсверт. Антон нахмурился, но, бросив взгляд на мою грудь, уступил.

– Я тоже очень люблю животных, – сказала Хайки. – Я никогда не надену натуральную шубу или что. Разве что из горностая, они настоящий бич, как я читала.

Ты сама бич, – охотно ответила бы я. И я не была уверена, что она действительно умеет читать.

– Единственные, кому нужен горностаевый мех, – это сами горностаи, – сказала я.

– Ах, ну тогда не надо, – ответила Хайки.

– Ты ведь недавно надевала бикини с меховой опушкой, пупсик, – сказал герр фон Эрсверт. – Разве это был не мех кролика? Он был такой мягкий.

– Кролики – это настоящий бич, – сказала мне Хайки и взвизгнула, когда герр фон Эрсверт ущипнул её за попу.

– Ты противный! – захихикала она.

Я послала свой следующий мяч в небольшой кустарник и таким образом получила возможность побыть пару минут наедине с Антоном, пока мы искали мяч.

Антон под укрытием листвы решил меня поцеловать.

– Эй! – сказала я. – Я не затем послала сюда мяч, чтобы пообниматься, а чтобы меня без помех вырвало. Эта женщина и твой дорогой дядя Фред действительно подтверждают любое моё предубеждение.

– Да будет тебе, – ответил Антон. – Они просто влюблены.

– Ну он, возможно, да, – сказала я.

– Не будь такой несправедливой, – возразил Антон.

– Не будь глупым, – парировала я. – Она специально начала играть в гольф, чтобы закадрить мужика. И ей без разницы, что он в два раза старше неё и к тому же женат.

– Тсссс, – сказал Антон. – Это не твой мяч, тот должен быть левее.

– Ты не хочешь, чтобы я тоже надела купальник с опушкой из кроличьей шерсти? – громко спросила я и взвизгнула, как Хайки. – Ты противный!

– Ты бестия, – сказал Антон и попытался закрыть мне рот.

– А ты подхалим! – ответила я.

– Сейчас… – Антон перебил сам себя. – Почему мы, собственно, опять цапаемся? У нас достаточно других проблем. – При этом он снова посмотрел на мою грудь.

За это замечание я его на секунду возненавидела.

– Если ты или Фредди ещё раз посмотрите на Макса и Морица, то я ничего не гарантирую, – сказала я, отодвинула Антона, выбила в поле один из тридцати мячей, лежавших в листьях, и пошла назад к Хайки и герру фон Эрсверту.

При этом я наступила на что-то мягкое.

Это был мёртвый крот. Хотя он был явно мёртв задолго до того, как я на него наступила, я начала плакать.

– Гольф – это убийственный спорт, – всхлипывала я.

– Лучше сидеть на лавке, чем сыграть в ящик, – сказал герр фон Эрсверт.

Антон решил прервать игру и отвезти меня домой.

*

– Ой, как их тут много! – вскричал Юлиус, обеими руками собирая каштаны. Я присела рядом и тоже стала собирать.

– Мне больше нравятся те, которые надо очищать от кожуры, – сказал Юлиус.

– Мне тоже. Они так красиво блестят.

– Посмотри, какой милый маленький каштанчик!

– Ой, какой хорошенький! – И не только он. Я пожалела, что у меня нет с собой фотоаппарата. У Юлиуса от усердия раскраснелись щёки и заблестели глаза, а осеннее солнце подсвечивало его волосы нимбом. Секунду я боролась со слезами.

– Вероятно, ничего страшного, – сказал сегодня утром гинеколог о моём узелке в груди. Вероятно. Неуверенное слово, если как следует подумать. Но в любом случае лучше, чем возможно.

Раз уж я сюда попала, я хотела получить рецепт на противозачаточные таблетки, но врач сказал, что надо подождать, пока не выяснится вопрос с узелком.

Была вторая половина понедельника, Нелли была в школе до трёх часов. Вместо того чтобы после обеда помыть посуду, я посадила Юлиуса на велосипед и приехала сюда.

Это был осенний день, как в стихах. Как в стихотворении… кого? Николауса Ленау? Или Фридриха Геббеля? Я их всегда путала.

...Осенний воздух бездыханно тих. И лишь ложатся с шорохом глухим плоды на землю в зарослях густых.

Да, Геббель.

Юлиус счастливо вспахивал опавшую листву.

– Тут их ещё больше! – кричал он. – Мне кажется, тут их миллионы!

Боже, как я любила этого ребёнка. Я схватила его, подняла в воздух и прижала к себе. Вероятно было недостаточно. Я должна быть уверена, что я буду ещё долго с моим сыном. И с другими тоже.

– Я так люблю тебя, мой малыш.

– Я тебя тоже, мама.

– Ты самое лучшее, что у меня было, – сказала я. – Ты и Нелли.

– Ты тоже моя самая лучшая мама, – ответил Юлиус.