Манагер

Тьфу! Начитался инетских баек… Далее идея о параллельных мирах будет более реальна, чем моя теория. Выбросить из головы все это и заняться практическими вещами: надо удалить стрелу из руки, промыть рану, а потом опять бежать. Неудаленная стрела цепляется за кусты и причиняет дикую боль — шок от попадания прошел, и уже несколько часов я просто вою, когда случайно цепляю ветку куста.

Выбрав площадку посуше, я согнал с нее стаю гигантских бабочек, больше напоминающих летающие дамские веера, чем насекомых, и уселся на ствол упавшего дерева, предварительно убедившись, что под задницей не шевелится гигантская многоножка или жук величиной с кулак.

Поработав на вырубках, я научился это делать автоматически. После того, как увидел личинок многоножки, вылезающих из задницы несчастного раба, — она отложила в него яйца так ловко, что он даже этого не заметил. Говорят, они при откладке яиц в тело живых существ, а также во время нахождения внутри тела выделяют какое-то специальное вещество, полностью удаляющее боль и даже приводящее в эйфорическое состояние. Человек замечает, что его едят изнутри, только тогда, когда из прогрызенной в нем дырки ворохом сыплются бравые многоножки. Но тогда бывает уже поздно — от внутренних органов почти ничего не остается.

Вокруг было чисто, есть меня никто не собирался, и я приступил к изъятию проклятой стрелы. Перво-наперво надо избавиться от наконечника. Я переломил стрелу возле этого прекрасного изделия из обсидиана (вулканического стекла), завывая от боли и выкрикивая такие ругательства, что даже не подозревал, что я их знаю. Переломить — одно дело, а надо еще и открутить обломок, а это было трудно. Дерево очень прочное, волокнистое, высушено на славу.

Через пять минут мучений я справился и с этой задачей. «Теперь надо осторожно потянуть за оперенный конец… Ой, как больно! А-а-а… гадина!» Меня пробило такой болью, что аж затошнило. Из раны потекла кровь, которую я попытался унять, обмотав руку листом растения, похожего на банан (Ну я же не сказал, что это был банан, а похожее на банан, как я его себе представляю.) Да наплевать! Обмотал, и все тут! Вроде как кровь утихла и перестала капать — и вовремя. С отвращением я увидел, что к моей крови, скопившейся на зеленом мху, кинулась целая вереница каких-то жучков и паучков, жадно поглощающих мою вкусную начинку. Представилось: вот так уснешь на земле — проснешься ли? А ведь придется спать, куда деваться? Только вот надо будет уши заткнуть, чтобы не залезли уховертки и жуки всякие. Тут же ехидный голос изнутри спросил: «А ноздри и задницу тоже прикроешь?»

Снова бегу. Хлюп-хлюп-хлюп… Сколько есть сил, на свободу! На волю, в пампасы! Интересно, а есть тут пампасы? Есть, наверное, это же степи на их языке. Ну, в смысле, на индейском. Или не на индейском? Да ладно тебе занудствовать, Васька, беги, спасайся! Кровь остановилась? Славно. Это очень славно. Значит, еще чуток поживешь, орел степной, казак лихой.

Бег… бег… бег… И чего это я пренебрегал физкультурой? А почему не пошел в секцию рукопашного боя? Сейчас бы этак красиво всех врагов уложил, потом говорил так: «Я еще не докурил своей последней сигареты!» И чего несу? И не курил я никогда — как-то не принято это было в нашей семье, да и сигарет тут нет… Но какой-нибудь кальян точно есть — здесь все признаки морального разложения, а значит, есть и кальян. Черт с ним с кальяном, я хочу отдохнуть и пожрать хоть чего-нибудь. А вокруг никаких плодовых деревьев, никаких плодов, ничего съедобного. Жука схарчить? Да они тут все небось отравленные, мне только поноса не хватало… Ладно, перебьюсь. Найду потом чего-нибудь, хорошо еще масса тела большая, запаса надолго хватает, если бы тощий был — помер бы уже. «Пока толстый сохнет, тонкий сдохнет!» — чеканный афоризм.

Ну, все… Надо поспать хоть пару часов. Ноги отваливаются, заплетаются, того и гляди грохнусь. От того, что я себя загоню, лучше не будет. Они там тоже люди, тоже отдыхают. Сейчас, наверное, спят. Пока до лагеря дошли, пока погоню организовали. Шамана же они без охраны не оставят, значит, полноценная погоня могла выйти только через часа два. Это минимум. А скорее всего, часов через пять — пока опомнились, пока пришли в лагерь, пока всех собрали, суета… поехали! Ату его, этого манагера! Фигушки вам! Не найдете…

Выбрал сухое место и лег на спину, закрыв глаза. Ноги просто отваливаются, но все-таки дело идет не так плохо, как думалось. Заметил странную вещь: на меня не садятся мошки, москиты, жучки и паучки — жужжат, подлетают с намерением меня поиметь и — р-раз! — как будто наталкиваются на невидимую преграду и сворачивают в сторону. Нет сил думать над этим… А так есть хочется, просто ужас. Заставил себя успокоиться и медленно погрузился в сон.

Снилось мне, что я дерево — не то, большое, а то, каким оно было до того, — молодое, весело сосущее корнями питательные вещества из размякшей сырой почвы. И так это было вкусно и хорошо и так приятно…

Я проснулся с хорошим настроением — рука не болела, и даже есть не хотелось, а в теле ощущалась такая бодрость и свежесть — сам удивился, и поспал-то всего часа два.

Некогда думать — бежать надо. И я побежал дальше.

Глава 4

Уже двое суток я шел лесами, забирая вправо от реки. Прикинул, что ловить меня должны как раз вдоль нее, а значит, моя задача уйти в противоположную сторону. Переправляться, по понятным причинам, я не собирался, а других вариантов у меня не оставалось. Лес большой, найти человека там трудно — это еще партизаны доказали, так что я пер и пер через джунгли, наугад придерживаясь направления в сторону моря. Обнадеживало одно: море я никак не обойду, а как уткнусь в него, так пойду по берегу влево, до города. Конечно, мне приходило в голову, что там мне не будет очень-то сладко — ну, пришел я в порт, к примеру, и что? А где гарантия, что меня опять не захватят и не обратят в раба? Сейчас я даже ниже раба по статусу — совсем никто, животное, бродящее по джунглям. Даже за раба кто-то отвечает, он ведь кому-то принадлежит, а я не принадлежу никому и никому не нужен. От чувства своей беспомощности и потерянности у меня просто слезы наворачивались на глаза.

А в остальном мое путешествие было вполне удовлетворительным — болота возле реки сменились вполне проходимыми и сухими тропами, вытоптанными в густых зарослях разнотравья, среди громадных грибов и цветов. Мне постоянно попадались кусты, на которых висели желтые с красным боком плоды, размером с кулак, вкусом напоминающие сразу и орехи и яблоки, — их плотная сахаристая мякоть прекрасно утоляла голод. Да и голод-то стал для меня понятием отдаленным — я почти не хотел есть. Вернее, так: есть я начинал хотеть примерно во второй половине дня, а с утра был вполне бодр, весел и полон сил. Кстати, я заметил, что это происходило со мной только тогда, когда я ложился спать на земле, если же я забирался на ветку, то просыпался утром голодным, злым, уставшим.

Раненая рука меня не беспокоила, более того — рана затянулась, и на ее месте остался только небольшой шрам. Объяснить я это не мог, поэтому задвинул размышления о случившемся в самый дальний закоулок мозга.

На третий день я стал ощущать чье-то присутствие. Вот не вижу никого впрямую, но то мелькнет тень на периферии зрения и затихнут кричащие птицы, то, наоборот, разорутся. Как я где-то читал, это признак того, что меня кто-то преследует, зверь или человек. Если бы это были люди, скорее всего, я бы уже лежал связанный или вообще со стрелой в спине, однако ничего такого не случалось.

Но все-таки это были люди.

Уже под вечер, когда я перелез через толстый ствол упавшего дерева, возле куста со знакомыми сочными желто-красными плодами увидел несколько человек, практических голых, только на причинном месте у них был приделан какой-то сосуд — вроде выдолбленной сушеной тыквы. Мне сразу вспомнились земные аборигены из джунглей — они носили что-то подобное, и чем сосуд был больше, тем важнее считался воин. Мне кажется, что это соответствует желанию некоторых мелких людей купить автомобиль как можно большего размера — джип величиной с дом, к примеру. Чем это не своего рода сосуд на причинном месте? Сколько раз я наблюдал, как тип в таком джипе медленно-медленно переползает рельсы, возвышающиеся над мостовой аж на сантиметр. Для него джип не средство преодоления пространства и бездорожья, а вот такой начленник, и чем он больше, тем важнее и значительнее чувствует себя этот хозяин жизни. И теперь скажите, далеко ли мы ушли от этих голых дикарей?

Так вот, дикари были голыми, в одних начленниках, лица разрисованы белой краской — ну что у них такая тяга к белой краске в джунглях?! А, вспомнил!.. Белый цвет у многих народов означает, что хозяин разрисованного лица имеет отношение к отправке на тот свет: белый — цвет траура, цвет загробного мира. Э-ге-ге… не нравится мне их цвет… не хочу я не тот свет! Что там говорил Аркан? Не делать резких движений, не угрожать, не нападать.

Кстати сказать, аборигены стояли вполне спокойно и не выказывали никаких признаков агрессии: стоят себе и смотрят на меня, как на бегающего во дворе щенка. Один из них отделился от группы и плавными движениями — так, что не хрустнула ни одна хворостинка на земле, подошел ко мне.