Мансарда для влюбленных
Шрифт:
– Нужно, не нужно, – проворчал мастер, подставляя руки под воду, – кто твою машину ремонтирует? Я!
– Заметьте, Феликс Иванович, – напомнила ему Муравьева, – вы ее ремонтируете, а не модернизируете.
– Одно другому не мешает, – ответил мастер и усмехнулся в свои усы. – Раз уж она попала ко мне, так я доведу ее до ума.
– А когда доведете? Когда? – поинтересовалась Оля.
– Скоро! – обрадовал ее мастер. – Неделька-другая, и поедешь дальше.
– Неделька-другая? – обомлела Ольга. – Да за это время Анжелку с ее итальянцем убьют мафиози!
– Мафиози? – изумленно поднял брови Феликс Иванович, садясь за стол. – Откуда у нас мафиози?
– Детективов она начиталась, – предположила Пелагея и поставила перед ним тарелку с дымящимся борщом.
– Слушай, москвичка, –
– Нет, – слабо пискнула Оля, заранее представляя ужасающую картину проезда на светящейся машине мимо поста ГИБДД. – Меня цвет очень даже устраивает, красный, неброский…
– В том-то и дело, – вздохнул Феликс Иванович, – что неброский. Не даешь ты развернуться творческой душе. А что, Пелагея, разве моя душа не творческая? Баланчин говорит, что мне нужно картины рисовать…
– Творческая твоя душа, папаня, творческая. А Баланчин еще и не такое скажет, чтобы ты с ним бизнесом занялся. Дмитрий Аркадьевич уговаривает отца машинами заниматься на «широкую ногу». Он хоть и творческий человек, но с предпринимательской жилкой.
– Это не он меня уговаривает, – отмахнулся мастер, – а Муза его. Обещает горы золотые, да только мне моя деревня больше всего нравится, не хочу я в столицу переезжать, поздно уже, привык здесь.
– Муза? – схитрила Ольга. – А кто она такая Баланчину?
– Кто ж его знает, – схитрил Феликс Иванович. – Приедет на днях, сама увидишь.
Ольга поняла, что больше ничего интересного от него не добьется. И то хорошо, что признался, сколько ремонт станет делать. Правда, от этого его признания ничего хорошего нет. Получается, что она проведет в этой деревне уйму времени?! Бросить все и укатить на вокзал! Анжелка!
Вот что ее сдерживает. Если бы в этой деревне все было благополучно, то Оля без зазрения совести оставила бы подругу с ее итальянцем. Но при таких обстоятельствах… В принципе Оле повезло. Студент-философ оказался интересным собеседником, жаль, что им так и не удалось поговорить на тему Диогена, который утверждал, что любовь – занятие тех, кому нечего делать. Но у Ольги еще появится такая возможность. Надо же, она этому рада. Еще она должна увидеть эту мифическую Музу. Ну, не то чтобы должна, просто ей этого очень хочется. Приедет на днях…
На несколько дней можно и задержаться, море останется на месте. Бабушкиной приятельнице она позвонила, предупредила, что задержится в связи с ремонтом автомобиля. Бабушка только всполошилась, собралась приехать и забрать ее из деревни, но Оля сумела уговорить ее не покидать дачу, где вот-вот должен созреть урожай. У Оли здесь все в порядке, мастер машиной занимается, она глубинку изучает, делает шикарные снимки, которые после поездки ей покажет. Общество? Очень хорошее общество. Художники, философы, иностранцы… «Такого не может быть», – ответила бабушка.
Если бы она только знала, насколько это достоверно, то, не раздумывая, приехала и забрала бы из этого вертепа свою внучку.
Глава 6
Новое веяние в старых традициях
Ранним утром Баланчин стоял у мансардного окна и смотрел на дорогу. Он сам не понимал, насколько его захватила новая работа. Он бросил взгляд на мольберт и вновь посмотрел на дорогу. Отсюда, из этой глубинки, он черпал свое вдохновение. Оно никогда не приходило к нему в тусклых городских стенах. Сейчас пройдет стадо, подгоняемое прекрасной пастушкой, которая, видимо, решила подзаработать, и он с большим энтузиазмом возьмется за работу. Почему она пасет коров? А почему этим занимался студент? Ага, значит, она тоже из этой полуголодной братии. Феликс говорил, что они с подругой собирались к морю, но обстоятельства вынудили их задержаться. Или роль обстоятельств сыграла судьба?
Сейчас эта худенькая тростинка погонит облезлых коров, подгоняя их длинным прутом… Он ей льстит. Она далеко не худышка. И в ней есть что-то варварское, дикое, необузданное… Не слишком ли он увлекся? Завтра приедет Муза и поставит на место все
его мысли и чувства. У него к Ольге есть чувства… Не может быть, просто он попался на ее крючок. Она отлично сыграла свою роль, так с ним, известным творцом, еще никто не разговаривал. Женщины смотрели ему в рот и ловили каждое слово. Муза не ловила. Но первое время делала вид, что ловит. Впрочем, ему это надоело.Сейчас пройдет прекрасная пастушка, и он встанет за мольберт.
– Пошли, красавицы, пошли парнокопытные! – услышал Баланчин и расстроился.
Ранним утром стадо гнал студент-философ. Не она.
Что-то не складывалось. Баланчин отошел от окна и достал из пачки сигарету, он редко курил, только когда волновался. Сейчас он волновался и вернулся к окну. Ольга не присматривала за стадом в целях подработки. У нее были совсем другие цели. Конечно, студент молод, хорош собой, умен, жизнерадостен, что там еще ценят девушки в парнях? По всей видимости, все это у философа есть. А теперь есть и Ольга, которая вместе с ним пасет стадо. А вчера он подумал, что пастух просто передает ей дела! Как он все-таки далек от жизни. Все, смотреть больше не на что.
Как Баланчин ошибался!
Самое интересное случилось сразу же после того, как художник встал к мольберту.
По пыльной сельской дороге мчался старенький автомобиль, за рулем которого сидел житель соседней деревни. Сзади него пристроились два незнакомца южной внешности и разного телосложения. Они пристально вглядывались в окрестности и повторяли на итальянском языке, что здесь уже были. Но везший их абориген не знал итальянского языка.
– Марчелло! Как же не знать Марчелло! – старался интеллигентно поддерживать беседу мужичок. – У нас его все знают, почитай, каждый с ним выпил! Марчелло такой хороший собутыльник, то есть, я хотел сказать, собеседник! Итальянец? А леший его знает. Бабка его в войну с каким-то подгуляла, может быть, с итальянцем. А может быть, и нет. Но, скорее всего, с ними, с иноземцами, раз его Марчеллой прозвали. Чего? Марио? Можно и Марио называть, чего уж там. Только я вам, товарищи туземцы, от всей души посоветую для начала задушевного разговора поставить на стол бутылочку.
Водитель пошарил рукой под сиденьем и выудил на свет бутылку мутного самогона.
– Двести рублей! – торжественно произнес он. – Первачок-с, крепчайшая штука, валит с ног медведя.
– Перке? – округлили глаза при виде бутылки иностранцы.
– Ну, перке или не перке, – пожал плечами водитель, – только мани вперед!
– Мани! Мани! – обрадовались те и принялись рыться в карманах.
– То-то, – усмехнулся селянин и отдал им самогон.
Марчелло Семенович Туесков жил в покосившемся доме на окраине деревни, но славился на всю округу своим разгульным поведением и необычным для простой русской глубинки именем, записанным в его паспорте каллиграфическим почерком сотрудника поселкового загса. Нет, связей с заграницей Марчелло Семенович никогда не имел, как и его спокойная, рассудительная матушка, подарившая сыну такое странное имя. Просто матушка уважала великих людей своего времени, среди которых особое место в ее сердце занимал Марчелло Мастрояни. Молодой девушкой она часто бегала в деревенский клуб на все его фильмы и тихо любила жгучего красавца итальянца. Ее, в свою очередь, любил Семен Туесков, за которого она и вышла замуж. Таким образом, Марчелло Туесков был ребенком истинной любви трех неординарных людей.
Сам же он вырос вполне обычным селянином со склонностями к злоупотреблениям. Туес-ков пил, курил, бил своих четырех (в порядке строгой очередности) жен, дрался с соседскими собаками, ругался нецензурными выражениями и грозил поджечь всю деревню. Но в то же время Марчелло Туесков любил своих односельчан и часто приглашал их к себе в гости, в свое временно холостяцкое, после скандального ухода последней жены, пристанище порока. Из пристанища гости, а в основном это были особи мужского пола, выползали на четвереньках и заплетающимися языками хвалили приветливого хозяина. У ворот их поджидали жены, посылая проклятия на ирода Туескова. Но тот, ничего не видя и не слыша по причине полной отключки, уже спал богатырским сном, набираясь сил для следующих пьянок.