Манускрипт всевластия

— И эта история записана в каждом из нас. В крови и каждой клетке нашего организма.

— И в ней, как в любой истории, — кивнул Мэтью, — значение имеет не столько начало, сколько конец.

— Что возвращает нас к Дарвину, — нахмурилась я. — К естественному отбору и вымиранию видов.

— В «Происхождении», можно сказать, говорится скорее о вымирании, — согласился Маркус, поместившись напротив нас.

— Кто она была, Бенвенгуда? — спросила я, глядя на яркие синусоиды.

— Очень сильная ведьма, — сказала Мириам. — Бретань, седьмой век. Одно из чудес того изобилующего чудесами столетия. А Беатрис Гуд — одна из ее последних прямых потомков, известных нам.

— Семья Гуд, кажется, родом из Сейлема? — Да, точно: вместе с Бишопами и Прокторами там жили и Гуды.

— Среди предков Беатрис числятся Сара и Дороти Гуд из Сейлема, — подтвердил Мэтью, открыв папку Беатрис так, чтобы сравнить ее митохондриальный график с графиком Бенвенгуды.

— Они разные, — сказала я, сразу заметив различия в цвете и построении.

— Разница не столь велика, — уточнил Мэтью. — Просто в ядерной ДНК Беатрис меньше маркерных генов, характерных для ведьм. Это показывает, что ее предки в борьбе за выживание все меньше и меньше полагались на магию, что привело к вытесняющим магию мутациям. — Этот пассаж, хотя и вполне научный, был направлен прямо в мой огород.

— Род Беатрис обречен на гибель из-за того, что ее предки вытесняли магию из своих генов?

— Виновны не одни чародеи, но и природа, — погрустнел Мэтью. — Чародеям, как и вампирам, приходилось выживать во все более человеческом мире. То же относится и к демонам. Они проявляют все меньше гениальности, по которой мы всегда отличали их от людей, и все больше безумия.

— А люди? Они-то не вымирают? — спросила я.

— Как сказать. У людей, по нашему мнению, приспособляемость выше. Их иммунная система гибче наших, а стремление к воспроизводству сильнее, чем у вампиров и чародеев. Когда-то мы с людьми делили мир почти поровну, теперь иные составляют всего десять процентов от общего населения.

— Мир, когда в нем было больше иных, сам был иным, — посетовала на генетический расклад Мириам. — Но и людям придет конец — чувствительная иммунная система их как раз и погубит.

— Насколько мы, иные, от них отличаемся?

— Отличия значительные, по крайней мере на генетическом уровне. С виду мы очень похожи, но хромосомный состав у нас разный. — Мэтью стал рисовать на обложке папки Беатрис Гуд диаграмму. — У людей в ядре каждой клетки двадцать три пары хромосом, закодированных в длинных последовательностях, а у вампиров и чародеев их двадцать четыре.

— Больше чем у человека, винограда пино-нуар и свиньи, — подмигнул Маркус.

— А что насчет демонов?

— У них двадцать три пары, как у людей, плюс одна лишняя хромосома. Как раз ей они, насколько мы знаем, обязаны своим демонизмом… и нестабильностью.

Я склонилась над диаграммой Мэтью, нетерпеливо отбросив упавшую на глаза прядь.

— Что содержится в лишних хромосомах? — Поспевать за Мэтью мне было не легче, чем одолевать биологию в колледже.

— Генетический материал, отличающий нас от людей, плюс материал, регулирующий функции клетки — «бесполезная ДНК», как называют его ученые.

— На самом деле это не мусор, — вмешался Маркус. — Это либо результат предыдущего отбора, либо то, что будет использовано на следующем витке эволюции — мы пока не знаем, что именно.

— Минутку, — прервала я. — Чародеи и демоны рождаются точно так же, как люди. Я родилась с двумя лишними хромосомами, твой друг Хэмиш — с одной. Но вампиры-то создаются из человеческой ДНК! Откуда же у вас эта лишняя пара?

— Создатель, превращая человека в вампира, удаляет из его организма всю кровь, останавливая работу внутренних органов, — а затем, перед самой смертью, поит возрожденного собственной кровью, — объяснил Мэтью. — Приток вампирской крови, насколько мы понимаем, вызывает спонтанные мутации в каждой клетке нового организма.

О возрождении Мэтью вчера говорил, но слово «создатель» применительно к вампирам я слышала в первый раз.

— Кровь создателя наполняет возрожденного новой генетической информацией, — добавила Мириам. — Иногда то же самое происходит при переливании крови одного человека другому, но вампирская кровь производит в ДНК сотни модификаций.

— Мы стали искать в геноме свидетельства таких взрывных перемен, — сказал Мэтью, — и нашли их. Все новые вампиры проходят эту спонтанную перестройку, чтобы выжить после приема крови создателя. Так у них появляются две лишние хромосомы.

— Большой генетический взрыв. Вы точно галактики, рождающиеся из умирающих звезд. Ваши гены за несколько мгновений превращают человека в нечто совершенно иное, — благоговейно сказала я.

— С тобой все в порядке? — спросил Мэтью. — Не сделать ли перерыв?

— Мне бы водички.

— Я принесу, — соскочил с табурета Маркус. — В холодильнике с образцами должна быть вода.

— Люди первые дали понять, что острый клеточный стресс, вызванный бактериями или другими формами генетической бомбардировки, может привести к мутациям, ускоряющим процессы естественного отбора. — Мириам, достав из ящика еще одну папку, открыла черно-белый ее раздел. — Этот человек умер в 1375 году. С оспой его организм справился, но третья хромосома из-за болезни мутировала.

Маркус принес воду, которую я с жадностью выпила.

— В вампирской ДНК много подобных мутаций, вызванных борьбой с разного рода болезнями. Они-то, возможно, и приведут нас к исчезновению. — Голос Мэтью звучал тревожно. — Сейчас мы пробуем понять, какой именно фактор вампирской крови порождает новые хромосомы. Думаю, что ответ кроется в митохондриях.

— Не в митохондриях, а в ядерной ДНК, — возразила Мириам. — Организм, атакованный вампирской кровью, включает реакцию, позволяющую приспособиться к переменам.