Манускрипт

Блин, и ведь почти не запыхался! Зато какой прилив адреналина - словно в старые добрые времена. Понятно, что война - это плохо, но в то же время она даёт шанс взбодриться, как никакое реалити-шоу будущего. И она как лакмусовая бумажка, даёт возможность понять, ху из ху.

Удостоверившись, что все мертвы, я махнул рукой в сторону затаившихся в ночи партизан. Те оперативно подгребли, принявшись сбивать засов с двери храма. Изнутри послышалось шевеление, чьи-то осторожные голоса. И в этот момент со стороны реки бомбануло!

Взрыв был такой силы, что я невольно присел. Да и остальные в испуге замерли. Одно дело, когда ты ждёшь этого взрыва, и совсем другое - когда он гремит вот так, заставляя сердце испуганно уходить в пятки, а забитые крест-накрест досками стекла храма нервно вибрировать. А следом застрекотали далёкие выстрелы.

– Твою ж мать, мы же сверяли часы!
– выругался Медведев.
– Так, мужики, давайте шустрее, сейчас весь город на уши встанет.

В этот момент, наконец, Королёву богатырским ударом удалось сбить навесной замок, дверь распахнулась, и внутрь церкви ударили два белых луча от электрических фонарей.

– Товарищи, давайте, быстро выходим и за нами, - обращаясь к отпрянувшим от двери арестантам, продолжил командовать полковник.
– Скоро здесь будут немцы и полицаи. Все могут идти?

– Все, - послышалось изнутри.
– Кроме одного, он у нас со сломанной ногой.

– Это наш, - встрял я.
– Товарищ Медынцев, пойдёмте, поможем нашему пилоту.

Сивцев, увидев нас, чуть не прослезился.

– Ребята, думал, всё, хана мне, повесят, - дрожащим голосом признался он.
– Спасибо вам!

– Потом будешь благодарить, Петрович, - оборвал его Медынцев.

– Ефим Николаевич, а почему вы в немецкой форме?

– Долго рассказывать... Что с Голдой Соломоновной?

– Здесь я, - послышался из темноты знакомый женский голос.
– Могу сама идти.

– Отлично! Тогда двигаемся, а то и впрямь немцы объявятся.

В лагере мы оказались под утро. Наше движение сдерживали женщины и одноногий Сивцев, которого мы с Медынцевым стоически тащили на себе всю дорогу. Он висел между нами, изредка отталкиваясь от поверхности земли здоровой ногой, и всю дорогу неустанно благодарил за его спасение. Особенно тяжко пришлось на болотистом участке. Но и его мы героически форсировали.

В лагере нас встретили как героев. Варя хоть и не кинулась в мои объятия, но всем своим видом показывала, как она счастлива, что я вернулся живым и даже не раненым. А уж когда ей шепнули, что без моего участия такой итог операции вряд ли был бы возможен, она буквально расцвела.

Но ещё оставалась неясной судьбы товарищей, которые устроили запоздалый взрыв. Они явились в лагерь часа через два после нашего возвращения. И, в отличие от нас, изрядно потрёпанными. А что хуже всего - с потерями. Погиб совсем молодой Костя Родионов.

– Не сумели мы вовремя заряд заложить, - понурив голову, тихо говорил командир группы Стас Лукьянчик.
– Там немцы, будто что-то почуяв, усилили наблюдение за объектом. Костя рискнул пробраться под мост во время смены караула, привязал взрывчатку под опору и запалил шнур. Кинулся оттуда - а там немцы, чуть ли не навстречу. Увидели и открыли огонь...

– А вы что же?
– глухо спросил Медведев под гробовое молчание обступивших партизан.

– А что мы?!
– вскинулся Лукьянчик.
– Отстреливались, да куда там. Нас пятеро - вернее, после гибели Кости уже четверо - а их десятка два. И это ещё на шум подмога не успела приехать.

– Ладно, - тяжело вздохнул после паузы полковник, - что сделано - то сделано. Кабы мы знали, что Коля и товарищ Сорокин так ловко разберутся с охраной у церкви, то и не стали бы устраивать отвлекающий маневр. В общем, отдыхайте, а насчёт тела Родионова попробуем выяснить, куда его немцы дели. Нужно похоронить бойца с соответствующими почестями.

Когда Медведев направился в сторону свой палатки, я пристроился рядом и задал ему интересовавший меня вопрос:

– Дмитрий Николаевич!

– Что, товарищ Сорокин?

– Хотел спросить, куда Кузнецов пропал? Он же вроде бы должен был принимать посильное участие в этой операции...

– А он и принимал, но как именно - этого вам знать не положено. У товарища Кузнецова своя задача, он обязан отчитываться только мне.

– А не боитесь, что немцы кинутся лес прочёсывать?

– Думали об этом, поэтому наши люди от моста отходили в другую сторону, петляли, чтобы запутать возможных преследователей. А уж соваться в болота... Конечно, немцы могут найти проводника из местных и прочесать все окрестные леса. Но могут сначала дождаться приезда Коха, а он, по сведениям, добытым товарищем Кузнецовым, появится в Ровно не раньше сегодняшнего обеда. Наверное, всё равно придётся сниматься с насиженного места, менять дислокацию, но, пока вас не отправим - сделать этого не получится. Будем надеяться, что немцы в течение дня не найдут к нам дорогу. А сейчас отдыхайте, вы сегодня были молодцом, на вас я подпишу представление. А заодно и на Костю Родионова... посмертно. Информацию передадим по радиосвязи.

Может быть, нужно было вытянуться в струнку и заорать: 'Служу Советскому Союзу!', но что-то меня на это так и не сподвигло. Ограничился гражданским: 'Спасибо'.

– Но и укажу, что вы самовольничали, когда отправились следом за нами на ночную операцию, - добавил ложку дёгтя Медведев.

– Воля ваша, - притворно вздохнул я, разводя руки в стороны.

Что ж, самолёт обещался прибыть в районе двух часов ночи, так что выдвигаться на просеку надо будет часов в десять вечера, даже учитывая носилки с Сивцевым. По идее должны прийти с запасом и разжечь костры вдоль посадочной полосы. А до вечера весь день мы с Медынцевым будем предоставлены самим себе. Понятно, нужно вздремнуть после ночных приключений. Варя вон тоже с красными глазами, как, впрочем, и кто ходил в Ровно, и кто оставался в лагере. Никто не спал, все волновались за исход операции. Так что сегодня всем даны сутки на отдых, кроме разве что поварихи и ошивавшемуся при кухне пожилому Кузьмичу - партизану из местных. В его обязанности входило помогать Зинаиде, в том числе чистить картошку. Хотя картошка ввиду дефицита шла только в первые блюда, а на второе преимущественно подавали кашу.

Впрочем, к обеду все уже отоспались, и принялись готовиться к эвакуации. Куда переезжает лагерь - никто пока не знал, за исключением самого Медведева и его зама Стехова. Эвакуация лагеря была назначена на завтрашнее утро, после того, как проводят самолёт со мной, Медынцевым и Петровичем. Ну а я эти часы, избавившись от ненавистной, но оказавшейся полезной немецкой формы, старался провести поближе к Варе. Та, правда, по доброте душевной и комсомольской совести взялась за стирку одежды вернувшихся из похода бойцов, и только потом мы с ней уединились.

Прогуливаясь по окрестностям лагеря, мы расположились на поваленном стволе дерева. Я взял её ладонь в свою, взглядом следя за ползущей по кленовому листу божьей коровке.

– Вот, Варя, улетаю, и неизвестно ещё, когда свидимся. Случайно повстречались, но воспоминания об этой встрече будут греть меня до тех пор, пока мы не увидимся с тобой снова.

– Я тоже буду скучать, Ефим. Эти несколько дней стали для меня настоящим подарком. Варя, вздохнув, прижалась щекой к моему плечу. Я скосил глаза - она смотрела куда-то далеко сквозь листву, в наше с ней будущее и, судя по появившейся в глазах поволоке, Варя представляла себе это самое будущее донельзя светлым и счастливым.