Мао Цзэдун

То, что делегаты съезда проявили излишний норов, пойдя наперекор директивам представителей Коминтерна, сразу же дошло до Маринга. А он терпеть непослушания со стороны политических малолеток не собирался. После форума он потребовал от Чэнь Дусю (через его представителя Бао Хуэйсэна) немедленно вернуться в Шанхай и взять на себя непосредственное руководство партией¹. И, несмотря на то, что у Чэня имелись свои планы (он, например, полагал целесообразным перевести штаб-квартиру КПК в Кантон²), «китайский Луначарский» вынужден был подчиниться. Портить только что установившиеся отношения с Москвой ему не хотелось. В сентябре 1921 года он ушел в отставку с поста председателя Гуандунской провинциальной комиссии народного просвещения и прибыл в Шанхай.

Между тем сам Маринг, игнорируя решения съезда КПК, отправился на юг Китая для того, чтобы обсудить возможность организации единого антиимпериалистического фронта компартии с Сунь Ятсеном. В конце декабря 1921 года в городе Гуйлине (провинция Гуанси) он встретился с доктором Сунем³. В ходе бесед, которые переводил сопровождавший Маринга член пекинской организации КПК Чжан Тайлэй, речь шла и о возможности установления секретного союза Гоминьдана с Советской Россией. Маринг, кроме того, выдвинул предложения об ориентации Гоминьдана на поддержку народных масс, о создании школы по подготовке военных кадров китайской революции, а также об организации из Гоминьдана сильной политической партии, которая бы объединила представителей различных слоев общества. Он выступил перед офицерами войск, лояльных Сунь Ятсену, с докладом о Советской России.

Поездка на юг и беседы с Сунь Ятсеном и другими гоминьдановскими руководителями, а также с Чэнь Цзюнмином, знакомство с достижениями гоминьдановцев в организации рабочего движения укрепили решимость Маринга максимально способствовать тому, чтобы лидеры КПК отказались «от своего одностороннего положения по отношению к Гоминьдану». Более того, Маринг пришел к мысли о том, что китайским коммунистам следует войти в суньятсеновскую партию для того, чтобы «развить политическую деятельность внутри Гоминьдана». Таким путем, считал он, КПК будет легче связаться с рабочими и солдатами Южного Китая, где власть находилась в руках сторонников Сунь Ятсена. Разумеется, подчеркивал Маринг, КПК не должна была «отказаться от своей самостоятельности. Наоборот, товарищи должны [были] вместе обсудить, какой тактики держаться внутри Гоминьдана… Виды на пропаганду этих маленьких групп [коммунистов], пока они организационно не соединятся с Гоминьданом, — заключал он, — очень печальны»⁴.

Инициатива Маринга о вступлении коммунистов в Гоминьдан получила одобрение Сунь Ятсена, а также ряда других руководящих деятелей Гоминьдана, которые заверили представителя Коминтерна, что не будут препятствовать коммунистической пропаганде внутри своей партии. К межпартийному же сотрудничеству Гоминьдана и КПК Сунь Ятсен отнесся пессимистически⁵.

Вернувшись в Шанхай, Маринг рассказал о беседах с доктором Сунем лидерам китайской компартии, посоветовав им обдумать свое новое предложение о развитии КПК внутри Гоминьдана. Вряд ли следует говорить, что оферта Маринга вызвала у Чэнь Дусю и других вождей партии священный ужас. Она была с порога отвергнута, о чем Чэнь Дусю тут же сообщил находившемуся в Москве Войтинскому⁶. Разозлившись, эмиссар Коминтерна в конце апреля 1922 года выехал жаловаться в Москву. Ни с кем из своих китайских знакомых он даже не попрощался. Исключение составила лишь его кратковременная шанхайская подружка, которая, разумеется, ни к какому коммунистическому движению отношения не имела⁷.

В спорах о едином фронте Мао Цзэдун встал, разумеется, целиком на сторону своего учителя, профессора Чэня, которого поддержали и все остальные коммунисты Чанши. Любые формы взаимодействия с Гоминьданом отвергли и члены партячеек Гуандуна, Шанхая, Пекина и Хубэя, то есть подавляющее большинство китайских коммунистов⁸. Главным своим делом они все считали тогда строительство собственных партийных организаций и развитие под эгидой компартии рабочего движения.

К активизации партийной работы и созданию профсоюзов сразу же после приезда в Чаншу из Шанхая приступил и Мао. Вернулся он домой, правда, только в середине августа, поскольку по дороге остановился на несколько дней в Нанкине, где на летних подготовительных курсах Юго-Восточного университета обучалась Тао И⁹. (Бог их знает, может, подозрения Кайхуэй имели под собой основания?) В Чанше он немедленно основал Хунаньское отделение Всекитайского рабочего секретариата (штаб-квартира последнего была создана как раз в то время в Шанхае по решению Учредительного съезда КПК)¹⁰. И сразу же должен был вступить в контакт с местными анархистами, которые являлись подлинными пионерами рабочего движения в Хунани. Их главарей звали Хуан Ай и Пан Жэньцюань, а рабочий профсоюз, ими организованный еще в ноябре 1920 года, назывался Ассоциация труда. Анархисты издавали журнал, пользовавшийся популярностью среди рабочих, — «Лаогун чжоукань» («Еженедельник „Труд“»). В их активе числилась также грандиозная двухтысячная стачка рабочих на хлопчатобумажной фабрике № 1 в Чанше в апреле 1921 года».

Понимая, что конкурировать со столь влиятельным профсоюзом он не сможет, Мао пошел на разумный в данных условиях шаг: постарался привлечь Хуана и Пана на свою сторону. Вот это уже был ход, достойный большевиков! В конце ноября 1921 года Мао написал статью для анархистского журнала под характерным названием — «Мои надежды на Ассоциацию труда». В ней он без всякого смущения заявил, что уже в течение года симпатизировал этой организации. И тут же попытался протолкнуть большевистские идеи. «Целью рабочей организации, — написал он, — является не только сплочение трудящихся под лозунгами увеличения заработной платы и сокращения рабочего дня путем забастовок. Необходимо также воспитывать классовое сознание с тем, чтобы объединить весь класс ради осуществления интересов всего класса. Я надеюсь, что все члены Ассоциации труда будут уделять особое внимание этой основной цели»¹².

Используя лесть и уговоры, Мао удалось добиться того, что Хуан Ай и Пан Жэньцюань в декабре 1921 года вступили в Социалистический союз молодежи, однако в январе 1922 года оба руководителя рабочей ассоциации были схвачены головорезами Чжао Хэнти и казнены по обвинению в «скупке оружия, тайном сговоре с бандитами и агитации за забастовку рабочих монетного двора в то время, когда в казне не было денег, чтобы выплатить причитавшееся солдатам жалованье»¹³. Справедливы ли были эти обвинения, неизвестно, но казнь Хуана и Пана оказалась на руку Мао. Только теперь возглавлявшееся им Хунаньское отделение Всекитайского секретариата профсоюзов могло встать во главе рабочего движения в провинции. Интересно, что спустя много лет в беседе с Эдгаром Сноу Мао довольно негативно отозвался о Хуане, заявив, что тот «был вождем правого крыла рабочего движения, которое опиралось на студентов промышленных вузов и выступало против нас»¹⁴. Зачем Мао Цзэдуну понадобилось клеветать на этого человека, остается только догадываться.

Огромную помощь Мао Цзэдуну в организации коммунистических профсоюзов оказал в то время его старый знакомый Ли Лисань, тот самый застенчивый юноша, который осенью 1915 года не смог преодолеть своего смущения перед «всезнающим» студентом Первого провинциального педагогического училища и не вступил в кружок Мао. С тех пор Ли многое испытал, повидал мир (он участвовал в движении «экономной учебы и прилежной работы» во Франции), вкусил социалистических идей и, вернувшись в ноябре 1921 года в Чаншу, объявился в доме у Мао. Несмотря на неприятный осадок, оставшийся у Мао Цзэдуна от первой встречи со странным молодым человеком, он радушно принял его: во Франции Ли подружился с Цай Хэсэнем, и этого для Мао было достаточно, чтобы изменить к нему отношение. «Гость вернулся на озеро Дунтинху», — приветствовал он Ли Лисаня, приглашая продолжить начатую им поэтическую строфу: таков был обычай, существовавший среди образованных людей начала века. «На берегах Сяо и Сян [14] обрел я старого друга», — элегантно ответил Ли¹⁵.

14

Дунтинху — большое озеро к северу от Чанши. Сяо и Сян — реки в Хунани.

Дружбы тем не менее не сложилось, но товарищеские отношения между ними какое-то время развивались. Вступив вскоре в коммунистическую партию, Ли оказался полезен: страстный оратор, мужественный и решительный человек, он стал весьма популярен в рабочей среде. В конце декабря 1921 года они вместе съездили на расположенные близ границ Хунани, на западе провинции Цзянси, угольные шахты Аньюань для налаживания там рабочего движения. Убедившись, что возможности в этом районе большие, Мао попросил Ли остаться в Аньюани для того, чтобы попытаться там сорганизовать рабочих¹⁶.

Сам же он сконцентрировался на организации профсоюзов на предприятиях Чанши и других городов собственно провинции Хунань. Под влиянием Маркса Мао считал в то время рабочих основной силой будущей революции, и его ничуть не смущало, что в его родной провинции собственно промышленного рабочего класса не было. Во всей провинции Хунань в то время имелось не более трех действительно крупных промышленных предприятий, причем на одном из них, Первой шелковой фабрике, значительный процент занятых составляли дети от 9 до 15 лет. Да, существовали еще мелкие предприятия по обработке цветных металлов, но на них было совсем мало рабочих. Основное же число тех, кого первые китайские коммунисты относили к рабочему классу, составляли временные, сезонные, только что прибывшие из деревни работники кустарной промышленности, а также кули и рикши. Мао все это, однако, ничуть не смущало. С его точки зрения, вообще «большинство [даже «подавляющее большинство»] людей являлись рабочими — либо физического, либо умственного труда»¹⁷. Разумеется, в строгом социологическом смысле это было не так.

К середине 1923 года Мао Цзэдуну и его товарищам удалось создать двадцать два профессиональных союза (многие из них назывались рабочими клубами): шахтеров, железнодорожников, типографщиков, работников городского хозяйства и монетного двора, рикш, парикмахеров и других¹⁸. В восьми из них Мао был избран секретарем¹⁹. В целом в этих организациях насчитывалось около 30 тысяч человек, однако большинство профсоюзов являлись мелкими и не шли ни в какое сравнение с Аньюаньским рабочим клубом, основанным Ли Лисанем. В то время как в этом последнем, созданном 1 мая 1922 года, насчитывалось одиннадцать тысяч членов, в наиболее сильном профессиональном объединении Чанши, Союзе рикш, имелось всего около двух тысяч²⁰. Тем не менее под воздействием коммунистической пропаганды все эти профсоюзы активно включились в классовую борьбу. Уже в начале 1922 года в Чанше и других местах «развернулось мощное рабочее движение», — вспоминал Мао Цзэдун²¹. Оно достигло своего апогея осенью 1922 года, когда в стачках, по данным самого Мао, приняло участие более 22 тысяч рабочих²².