Mao II

Она сказала:

– Я не стала звонить, просто взяла от автовокзала такси. Денег у меня осталось тюк-в-тюк - только на такси и чаевые, я специально хотела приехать промотавшейся вконец.

– Ветер распахнул дверь и кое-кого принес. Ну и ну.

– Если честно, у меня есть два доллара.

Он не оборачивался. Ну вот, теперь придется перестраиваться. Уже несколько лет он считал, что рожден для амплуа покинутого друга или брошенного любовника. Мы все знаем: то, чего мы втайне страшимся, никакая не тайна, а нечто всем известное и неистребимое, обещающее повторяться снова и снова. Он завернул кран, поставил ковшик на сушилку, выждал.

– Спроси меня, рада ли я, что вернулась. Я по тебе скучала. Как ты, нормально?

– С Биллом не пересекалась?
– спросил он.

– Я его словно бы все время видела, ну, знаешь… А так - нет. Ты ничего не слышал?

– Все тихо.

– Я вернулась, потому что боялась, у тебя не все ладно. И потому что по тебе скучала.

– Я тут нашел чем заняться. Кое-что сделал, кое-что разобрал.

– Ты всегда ценил труд до седьмого пота.

– Да, старина Скотт не меняется, - сказал он.

Его голос звучал как-то незнакомо. Наверно,

подумал он, из-за того, что я давно ни с кем не разговаривал вслух. Но возможно, виновата ситуация. Говорить было опасно: он не знал, в какую сторону покатится фраза, к некоему тезису или, с равным успехом, к его полному антитезису. Сейчас Скотт мог качнуться в любом направлении, среагировать так или сяк - все выйдет естественно. Он был лишь косвенно причастен к тому, что срывалось с его языка, и потому в его замечаниях ощущалась нехорошая, с легкой гнильцой беспечность.

– Конечно, вполне возможно, ты предпочитаешь жить один, - сказала она.
– Я это знаю. Я знаю, что уехала, наверно, не в самый лучший для тебя момент. Но я искренне считала…

– Знаю.

– Мы с тобой никогда не были попугайчиками-неразлучниками.

– Не переживай, - сказал он.

– У меня плохо получаются такого типа разговоры.

– Знаю. Не переживай. Мы оба не в своей тарелке.

– Из Нью-Йорка не звонила, с автовокзала не позвонила.

– Это не вокзал. Ты вечно говоришь "автовокзал". А это жалкая касса в помещении магазина.

– Потому что телефону я не доверяю, - сказала она.

Он обернулся, присмотрелся к ней: выглядела она просто ужасно. Подошел, обнял. Ее затрясло, он покрепче прижал ее к себе, а потом отступил назад, чтобы осмотреть с головы до ног. Она плакала - вздрагивала словно от рыданий, кривила лицо, но слезы не текли, губы вытянулись в ниточку, глаза погасли; он положил ей руку на затылок, ласково привлек к себе.

Они перешли шоссе и долго гуляли по лесу, гуськом по тропке выбрались на заросшую кочедыжником поляну. Карен сказала Скотту, что привезла с собой фотографии, контрольки Бритиной сессии с Биллом. Он отмолчался, но у него отлегло от сердца: обида заглажена, ущерб частично компенсирован, и на том спасибо. Карен сказала, что Брита не будет публиковать фотографии без разрешения Билла или Скотта.

Почти всю ночь они обнимались, прижимались друг к другу влажными телами или просто лежали как придется, ничком, навзничь, сплетались ногами, то говорили, то не говорили, то забывались легким целомудренным сном, то любили друг друга усердно - как дрова рубили, дружно пыхтели, сливались где-то в незнаемых глубинах своих тел; или Карен говорила, а Скотт смеялся, упиваясь тем, как она изображает нью- йоркскую разноголосицу: там блеют и брешут, рвут-мечут и без ножа режут; или Скотт говорил ей, что контур ее лица впечатан в сетчатку его глаз, и потому иногда он видит ее, когда, например, ест суп, видит лицо, парящее в облаке ее волос, - точно лазерное шоу по мотивам Боттичелли.

На следующее утро они съездили за двадцать две мили, чтобы купить лупу и световой столик ^{12} .

После обеда освободили письменный стол на чердаке и разложили контрольки. Двенадцать листов специальной пленки, на каждом - тридцать шесть черно-белых отпечатков: шесть полосок по шесть кадров. Листы формата восемь с половиной на одиннадцать дюймов, каждый кадр - полтора дюйма в длину, один дюйм в высоту.

Скотт и Карен стояли у противоположных краев стола. Наклонялись, стараясь не испачкать пленку, рассматривали полосы кадров, пока еще не слишком внимательно, не слишком вдумчиво - спешить не хотелось.

Карен сцепила пальцы за спиной; потом и Скотт засунул руки в карманы; так они и продолжали просмотр, низко нагнувшись к столу, затаив дыхание, иногда меняясь местами.

Вечером они наскоро поужинали; затем Скотт перетащил телефонную тумбу на чердак. Приставил к столу, водрузил сверху световой столик.

Они стали просматривать контрольки по очереди. Расположение контролек на листе точно соответствовало изначальной последовательности кадров, и можно было заметить, как Брита нащупывала ритм, тему, ловила какой-то сигнал, прочитывала на лице Билла что-то еле заметное и стремилась это увеличить или истолковать, возвести в ранг истины, превратить в него самого. Так что портреты Билла - на самом деле лишь репортаж о движении мысли Бриты, краткая анатомия души и глаз фотографа. Как показалось Скотту, Брите требовалось все неумышленное, случайно подмеченное, Билл фамильярный, Билл в живой беседе, не в книге. Просматривая под лупой кадр за кадром, он видел фотографа - видел, как портретист пытается освободить портретируемого от всех тайн, что окутывают избранный им жизненный путь. Брита хотела сделать снимки, которые стерли бы, перечеркнули отшельничество, преобразили Билла, наделив его лицом, знакомым нам с детства.

Или Скотт все понял не так? Теоретические рассуждения об объективности фотоискусства лучше оставить на потом.

Сначала составить списки кадров. Работа титаническая. Классифицировать: по точке съемки, по выражению лица модели, по ее местонахождению, по степени затемненности кадра… Только голова, голова и плечи, погрудный портрет, видны или нет руки, наличие фона. Ну и так далее. Одно дело - то, что разложено здесь перед нами. И совсем другое - как это проанализировать, описать и кодифицировать.

Впрочем, в определенном смысле, на беглый взгляд различия между кадрами странно незначительны - все двенадцать листов пленки запросто могут показаться одним и тем же размноженным изображением, вроде роя смутных картинок, возникающих перед глазами, когда моргаешь ^{13} .

И это лишний резон все проанализировать. Потому что в действительности отличия, конечно, есть - руки сложены то так, то сяк, перемещается сигарета… Детальное изучение требует времени.

За завтраком Скотт сказал:

– Мне об этом очень не хотелось думать, но…

– Я знаю, что ты сейчас скажешь.

– Мы должны быть готовы к варианту, что Билл не вернется, что он больше никогда не подаст нам о себе вестей. Но меня это не озадачит и не оскорбит.

– И меня тоже.

– О его поступках мы должны судить объективно, не примешивая наши переживания.

– Нельзя мерить общей меркой.

– Что бы он ни сделал, мы должны понять: он готовился, он давно это в себе вынашивал.