Марадентро

– Мама! – в свою очередь запротестовал сын. – Айза никогда не была маленькой. Еще когда под стол пешком ходила, она была намного старше даже дедушки. Сейчас ей восемнадцать, но она словно прожила тысячу лет. Оставь ее в покое! Перестань следить за каждым ее шагом, пусть это она решает, что нам следует и чего не следует делать. Я, со своей стороны, готов с этим смириться.

– Не нравится мне, как ты разговариваешь.

– Когда-то я должен был это сделать, потому что уже давно над этим размышляю. Всякий раз, когда я принимаю решение, которое затрагивает нас всех, я испытываю страх, потому что для меня это слишком большая ответственность.

– Я не хочу ответственности.

Себастьян повернулся к сестре, которая до этого момента не принимала участия в разговоре, и сказал:

– Ну, так придется ее принять. В конце концов, ты единственная, кто представляет себе, что происходит. Мы, остальные, блуждаем в потемках.

– А я нет?

– Не так, как мы. Что мне известно об этом индейце? Я никогда его не видел, и мне не представится случай его увидеть, однако ты хочешь, чтобы я продолжал принимать решения. Нет уж! – с досадой заключил он. – Не хочу снова нырять в реку, кишащую пираньями, если только ты мне не скажешь, что я должен это сделать.

Тем не менее на следующий же день и он, и брат ныряли в Куруту, и река подарила им полдюжины первосортных камней, самый крупный из которых годился для того, чтобы быть отшлифованным в красивый бриллиант больше трех карат.

Никто никому об этом не говорил, однако старатели словно уловили «музыку»: вечером в лагере наблюдалось необычное оживление, люди набились в заведение грека, и в довершение всего Салустьяно Барранкас лично наведался после ужина к Пердомо Марадентро.

– Что там было? – первым делом спросил он, едва поздоровавшись. – Правда ли, что улов такой, как говорят?

– Кто говорит? – тут же отозвался венгр.

– Слухом земля полнится.

– С каких это пор ты придаешь значение слухам?

«Налоговый инспектор» опустился на одну из грубо сколоченных скамеек и со словами благодарности принял кофе из рук Айзы.

– Бачаковы чернореченцы попросили меня поменять им участок. Они хотят работать в реке, и если они это сделают, то в три дня все потонут, как цуцики. – Он скорбно покачал головой. – Не нравится мне это! – проговорил он, нервно покусывая губы. – Не нравится, и я чую, что здесь начнется светопреставление. Большинство даже не умеют плавать, а собираются нырять на семиметровую глубину.

– Так запрети им!

– На каком основании? Раз я выдал кому-то разрешение, обязан выдать его и остальным, потому что не вправе решать, кто умеет нырять, а кто – нет.

– Как только они увидят, что добраться до дна не так и просто, они сдадутся, – заметил Себастьян. – А это действительно непросто.

– Ты их не знаешь, парень! – озабоченно произнес Круглолицый. – Если ради одного алмаза они готовы бросить вызов сельве, индейцам, змеям, зверям и летучим мышам, они бросят вызов и воде. Они привяжут к шее камень, чтобы достичь дна, даже если останутся там навеки. – Он повернулся к Золтану Каррасу и потребовал тоном, не допускающим возражений: – Скажи мне правду. Я должен знать, потому что только тогда сумею навязать свою власть. Что вы нашли?

Венгр, не торопясь, вынул тростниковую трубочку и снова высыпал ее содержимое на латунную тарелку.

Салустьяно Барранкас осмотрел камни, не прикасаясь к ним, присвистнул от восхищения и прищелкнул языком с выражением досады.

– Это превосходит то, что большинство добыли за три недели, – подытожил он. – Со времен «бомбы» «Спаси Родину» я не видел ничего подобного. – Он повернулся к Айзе: – У тебя самые красивые глаза, которые я когда-либо видел, но да сохранит тебе Господь способность слышать «музыку». Рядом с тобой кто угодно станет богачом. – Он снова закусил губу: это было похоже на нервный тик, выдававший его беспокойство. – Ты мне нравишься, но от тебя больше неприятностей, чем от пары десятков пьяных чернореченцев. – Он протянул руку, взял один камень и преспокойно сунул его в карман. – Моя доля, – сказал он и встал, чтобы тяжелым шагом направиться к двери. – Спокойной ночи! – добавил он. – Завтра я приму решение.

Однако на следующее утро никто не смел опустить даже палец в воды Куруту. Казалось, все пираньи бассейна Парагуа назначили встречу в Трупиале, и даже переход по хлипкому мосту был равносилен подвигу, потому что сотни серебристых спин, снующих почти у поверхности воды, и тысячи острых зубов, жадных и готовых разодрать в клочья все, что попадется на пути, могли остановить кого угодно.

– Почему?

Венгр повернулся к Себастьяну: это он задал вопрос.

– Не имею представления, но вполне вероятно, что какой-то сукин сын накидал в реку приманку.

– Круглолицый?

– Таким способом он мог избавиться от проблем, но, скорее всего, это сделал кто-то, желая помешать нам нырнуть за новыми камнями. Через несколько месяцев они вернутся с водолазами, вытребуют себе участок и заберут алмазы.

– Я на это не соглашусь!

– А каким образом ты можешь этому помешать? Сядешь и будешь ждать? Они так и будут кидать приманку каждую ночь, и если это – как я себе представляю – бачаковы чернореченцы, то они и нас, глазом не моргнув, пустят на наживку. – Он печально покачал головой. – Все шло слишком хорошо, – проговорил он. – Слишком уж хорошо: дураку ясно, что за две недели мы бы разбогатели.

– Сукины дети!

Это сказал Асдрубаль, и Золтан Каррас попытался его утешить.

– Спокойно! – сказал он. – Такое сплошь и рядом случается в жизни старателя. Тысячный раз решаешь, что уже поймал удачу за хвост, и в тысячный раз она от тебя ускользает. Помнишь, я рассказывал тебе про Эла Вильямса, товарища МакКрэйкена? Он жизнь положил, чтобы найти богатое месторождение, а когда нашел самое лучшее, «Мать алмазов», его укусила мапанаре, и он прожил три часа. Мы, по крайней мере, живы, а в данных обстоятельствах это можно считать удачей.

– Хотелось бы мне вот так же сохранять спокойствие, как вы.

– Это приходит только с годами. Уверяю тебя, нервничать не стоит.

– И что же мы теперь будем делать?

Для начала Салустьяно Барранкас согласился вернуть им часть первого – берегового – участка, переоформив его на женщин. Он оставил за мужчинами права на излучину реки, хотя и выразил сомнение относительно возможности продолжить погружения, если кто-то и в самом деле бросает приманку карибам.

– Проклятие, нам всем подложили свинью! – недовольно ворчал он. – Теперь парни не могут зайти в реку, даже чтобы промыть материал. Троих уже покусали. По крайней мере, не будет недостатка в рыбе, потому что если кому-то по вкусу пиранья, надо только закинуть крючок – и вот тебе ужин.

– Это чернореченцы, ведь так? – поинтересовался Золтан Каррас.

«Налоговый инспектор» развел руками: мол, что тут поделаешь и откуда мне знать.

– Послушай, «мусью»! – сказал он. – Даже если бы я это выяснил, сделать я ничего не могу, потому что нет такого закона, который бы запрещал прикармливать рыбу. То, что произошло, мне так же не по душе, как и тебе, потому что, пока эти камни будут лежать там, на дне, они будут источником проблем. Появятся мертвые, а что бы там ни говорили, мертвецы меня не развлекают. – Он прервался, чтобы в очередной раз протереть стекла очков. – Если хочешь совета, поскорее отсюда сваливай, а главное, прихвати с собой островитян, потому что прииск не для них. Прииск – для типов вроде тебя и меня, а иногда даже мне он не по силам.