Марафон длиной в неделю

Только что комендант появился тут. Он смахнул цветным носовым платком капельки пота с носа и вопросительно посмотрел на майора. Как видно, они подумали об одном и том же, ибо капитан, сердито насупившись, сказал:

— Мы делаем все, что можем, для скорейшего продвижения на фронт эшелонов и обеспечения военной тайны на станции. И я просто удивляюсь...

— А ты не удивляйся, — грубовато возразил Толкунов. Он сбросил шинель, сдвинул на затылок фуражку и был похож на неуклюжего интенданта или военного фельдшера, отставшего от эшелона и просившего помощи у коменданта. — Не удивляйся, капитан, — продолжал он с нажимом, — ведь шпионы тоже не лыком шиты. Учат же их чему-то в школах, как считаешь?

— Наверно, учат, — согласился комендант и снова вытер нос, громко шмыгнув им. — А у нас, сами видите, какая катавасия, за всем не уследишь.

— Надо уследить, — отрезал Толкунов.

— Все, что можно, я сделал.

Наверно, он был по-своему прав. Розыскники уже могли убедиться, что, при всей его внешней непрезентабельности, комендант был энергичным и по-настоящему деловым человеком. Он действительно делал все возможное и невозможное для быстрейшего продвижения военных эшелонов. Посторонним подойти к станции, тем более длительное время пребывать тут без дела, нельзя было: патрули систематически проверяли документы у офицеров и солдат, гражданское население допускалось на перрон лишь во время посадки на поезд, до того пассажиры толпились на привокзальной площади и речи не могло быть о том, чтобы оттуда вести наблюдение за транзитным транспортом. А вражеский агент был прекрасно информирован: знал даже номера частей, передислоцировавшихся вчера на разные участки фронта.

— И все же ваши меры недостаточны, — заметил Толкунов. Он тоже был прав, в конце концов никого не интересовало, какие именно меры по усилению охраны станции осуществлял комендант, потому что факт оставался фактом: вражеская агентура действует на ее территории.

— Не кажется ли вам, что и от Смерша также кое-что зависит, — не без ехидного подтекста бросил капитан.

Этот спор мог длиться бесконечно, и Бобренок решительно прервал его:

— Ведь мы делаем общее дело, товарищи офицеры, давайте не пререкаться.

Комендант кивнул в знак согласия, а Бобренок с удовлетворением наблюдал, как к офицерам; несколько минут назад привлекшим на перроне его внимание, подходил патруль. Лейтенант придирчиво проверил документы, что-то приказал офицерам. Те стали оспаривать его распоряжение, однако лейтенант, козырнув, настоял на своем, и офицеры, прихватив чемоданы, направились в помещение вокзала.

Действительно, на станции как будто бы царил порядок, и Бобренок предположил:

— Возможно, у агентов есть информаторы среди железнодорожников. Давайте посмотрим личные дела.

— Мы уже так сделали во Львове, — объяснил Толкунов, — и не без пользы.

— Немало железнодорожников и тут работало на немцев, — сказал комендант, — кадры засорены, еще предстоит немало потрудиться в этом плане...

— Да, — подтвердил Бобренок, — начнем с личных дел, кроме того, капитан, надеюсь, у вас есть доверенные люди среди железнодорожников?

— Я понимаю вас... — Комендант вытер нос просто рукой. — Конечно, есть у нас разные люди. Одним можно доверять больше, другим меньше. Была тут во время оккупации небольшая подпольная организация, товарищи сейчас разбираются с ней, но должен сказать: люди там работали железные.

— Так что же ты!.. — оживился Толкунов. — Давай этих подпольщиков, такое золото, а ты молчишь.

— Товарищи просили, пока окончательно не прояснится дело, никому не говорить о них.

— Нам можно, даже нужно.

— Пошли, — указал комендант на свое помещение в конце перрона. — Сейчас начнем...

Слесарь паровозного депо Андрей Михайлович Будашик — высокий и плотный человек с большими, со следами мазута руками — сел на предложенный Бобренком стул.

— Большая группа была в депо? — поинтересовался Бобренок.

— Да нет, четырнадцать человек, может, потому и продержались. Конспирация, значит, была у нас, и каждый мог голову за другого положить.

— Чем занималась группа?

— Делали, что могли, паровозы портили потихоньку, в буксы песок подсыпали. Мин и взрывчатки у нас не было, оружия тоже. Да и зачем нам оружие? Мы к нему не привыкшие.

Бобренок смотрел на этого, немного угловатого человека с сильными и несомненно умелыми руками, думая: каждый делал на этой войне, что мог, вот они сколько диверсантов задержали, сколько орденов получили, у них все, так сказать, на виду, а кто подсчитает, каков вклад в победу этого скромного человека и его товарищей? Никто их не принуждал, сами организовались — рабочий человек всегда остается рабочим, и на него можно положиться.

Потому и сказал прямо:

— Мы, товарищ Будашик, нуждаемся в вашей помощи.

— А мы, товарищ офицер, никогда не откажемся. Идет война, и сами понимаем... Так что, если где-то поднажать надо, нажмем, можете не сомневаться.

— Иная у нас просьба.

— Так говорите.

— Кто-то среди ваших, деповских, товарищ Будашик, по всей вероятности, работает на немцев.

Слесарь не удивился, не возразил, видно, был человеком уравновешенным, не горячился и, пожалуй, не любил принимать быстрые решения.

— Среди наших, говорите?.. — повторил раздумчиво. — То есть гитлеровские шпионы?

Бобренок увидел, что Толкунов делает ему предостерегающие жесты, — опустил веки в знак того, что заметил их и берет всю ответственность на себя.

— Да, на узле завелись шпионы, — подтвердил Бобренок. — Или их пособники, собирающие информацию и передающие ее агентам.

— Нет разницы, — резонно заметил Будашик. — Главное — помогают фашистам.

— Должны их обезвредить.

— А как же! И хотите, чтоб мы подсказали?..

— Надеемся на вас.

Будашик помолчал. Затем сказал не совсем решительно:

— Сомнительное это дело, товарищи офицеры. Как-то неудобно на людей наговаривать.

У Бобренка вдруг пролегли две жесткие морщины от носа до уголков губ. И он ответил жестко:

— Вы, когда песок в буксы сыпали, оглядывались? Ведь знали: в случае чего — расстрел. Вас бы подручные фашистов не пощадили!

— Еще бы!

— А вы: наговаривать...

— Так... — Будашик сплел загрубевшие пальцы, сжал их. — Пишите, прошу я вас, только по совести проверьте. Тут я полагаюсь на вас, фашисты бы сразу всех к стенке, а теперь ведь наша власть, значит, справедливая, и без проверки никак нельзя.

— Проверим, и как следует, — пообещал Бобренок.

— Пишите, Вовчик Степан Никитич, помощник машиниста, он к нам из Дрогобыча перешел, там, говорят, немцам лизал... Брат у него был в эсэсовской дивизии. Ну, брат — еще не доказательство, но Вовчика этого, слух прошел, гитлеровское начальство уважало, а оно знало, кого уважать. К тому же поговаривают, брат его где-то тут поблизости обретается.

— У бандер?

— Где же еще?

Бобренок краем глаза увидел, как зашевелился Толкунов: что ж, капитан понял — сообщение из важных.