Марчук Год демонов

— Не знаю. До свидания, — он слегка коснулся губами ее руки.

— До свидания, — она ушла, не оглядываясь.

«Досадно», — подумал он, оставаясь стоять под аркой.

Поднимаясь к себе на второй этаж, она с горечью подумала: «Он говорил сухо, учтиво, по-джентльменски. Неужели как женщина я ему не интересна? Будь на моем месте двадцатилетняя фифочка, уж расплывался бы в красноречивых комплиментах». Ей захотелось, чтобы он стоял под аркой. Она задержалась у окна на лестничной площадке. Под темно-серой аркой — никого. Едва она пере­ступила порог своей квартиры, как ежечасные, ежеминутные хлопоты надежно окольцевали ее. Август с замиранием сердца, не отрываясь от телевизора, помо­гал отважному итальянскому комиссару разгадывать злонамеренность спрута. Старшая, вся на взводе, нервная, торопилась на встречу с подругами, просила поутюжить ей единственное импортное платье. Сама она, не имея опыта, боялась его прожечь, как прожгла однажды чешские спортивные брюки отца. За что он ее и ударил. Младшая, нагулявшись во дворе — этой микротюрьме городских детей, — сидела на кухне, отщипывала кусочки хлеба, хотела есть.

— Картошки начистили?

Гробовое молчание.

— Когда-нибудь кто-нибудь в этом доме будет что-нибудь делать без напоминания?

— Мы делаем, — почти в один голос ответили дети, — подмели в кухне и вынесли мусор.

Чем ответить на эту непосредственность? Улыбкой.

— Мама, соседка купила в «Детском мире» на Калиновского тетрадей в клеточку. Она сказала, что их может первого сентября и не быть, — вспомни­ла с тревогой младшая.

— Хорошо. Поужинаем и поедем. Магазин работает до восьми.

— Я ужинать не буду. Я ухожу, — сказала старшая, Оля.

— Может быть, ты привезешь тетрадей?

— Еще чего. Я и так опаздываю.

С картошкой не заводились. Поужинали в темпе, Августу она отнесла еду на табуретку к телевизору. На секунду он отвлекся.

— Вы в магазин? Купи армянской минеральной воды. Эту дуру послал (он так «окрестил» старшую дочь), так она купила «минскую».

Побежала со Светой, как на сдаче норм ГТО, к трамвайной остановке. В магазине, за последний год к этому привыкла, столпотворение. Такое ощу­щение, что если завтра и не конец света, то уж торговля обязательно прекра­тится, потому в душном, тесном отделе канцтоваров вьется змейка-очередь из согбенных женских спин. Повезло, выстояли, успели... Отоварились за пять минут до закрытия. Одну остановку шли пешком... невозможно было втиснуться в трамвай. Доехали. Только вышли из трамвая, как глазастая дочь увидела, что возле столовой общежития с улицы дают сгущенное молоко. Побежали, постояли в очереди и за молоком. Дома сюрприз. Поссорившись с другом, Оля заперлась в комнате, жалуется или выясняет отношения по теле­фону с подругой. Отец не любит, когда уносят аппарат из прихожей.

Август на кухне. У него короткий перекур перед программой «Время».

— На день рождения руководство подарит мне приемник ВЭФ последней модификации, — говорил он с намерением утешить жену.

— Лучше бы они тебе подарили трехкомнатную квартиру.

— Ты отлично знаешь наши законы. У нас на одного человека более шести метров.

— Что вы у себя в стандартах эти законы тридцатых годов не отмените?

— Это дело Верховного Совета. Оля по недоумию никуда не поступит, пусть выходит замуж и уходит. Я не намерен кормить нахлебников. Сегодня разыгрывали на работе товары.

— Какие?

— Туфли, стиральную машину, утюг, кофемолку.

— И что?

— Не повезло.

— Надо было левой рукой тянуть, — с опозданием посоветовала млад­шая дочь.

— Тебя не спросили. Когда родители обсуждают свои проблемы, не лезь, сиди как мышь под веником.

— Август, не срывай злость на ребенке.

— Надоели. Собери-ка что-нибудь в дорогу. У меня в одиннадцать поезд. Еду в командировку в Витебск.

— Почему ты раньше не предупредил? Позвонил бы на работу. Я бы поискала в магазинах колбасу.

— Это решалось в конце дня. Ты не видела «Литературку»?

— Ой, кажется, я ее оставила у себя в ординаторской.

— Когда ты избавишься от этой врожденной несобранности и расхлябан­ности?

— Если она врожденная, очевидно, никогда, — не обижаясь, ответи­ла она.

— Уже какие-то узлы на ногах появляются. Может, лимфоузлы увеличи­ваются от этой радиации проклятой?

— Покажись специалисту. Оля, — обратилась Олеся к дочери, — выскочи в магазин, может, колбасу выбросили. Купи отцу на дорогу.

Оля — ноль внимания. Август подошел и резким движением нажал на рычаг, забрал телефон в прихожую.

— Мне должны звонить по работе. Хватит попусту болтать.

— Я не пойду. До закрытия магазина десять минут, — недовольно отве­тила Оля.

— У нас остались какие-нибудь деньги?

— Я их с собой не ношу. Они все в шкатулке, — ответила Олеся, доставая с антресолей старенький коричневый чемодан.

— Я возьму сотню.

— Возьми.

— Очевидно, надо подыскивать новое место. Когда баба руководит — это угнетает психику. Говорю нашей Серафиме: что изменится, если я опоздаю на один день, полдня, выеду завтра? Нет, уперлась. Вы ответственны, вы основ­ной докладчик! По фазам Луны мне противопоказано сегодня выбираться в дорогу.

— Ты же выезжаешь за час до полуночи. Разве это играет существенную роль?

— Знала бы, что говоришь.

— Пуловер возьмешь?

— Да. Надо все же, пока мы здесь живем, договориться с газовиком и перенести плиту ближе к раковине. Кто конструировал эти кухни? Камера в Освенциме больше.

— Разве не ваши стандарты утверждают размеры кухни, раковин, газо­вых плит?

— Утверждают. Только я к этому не имею отношения. Мое дело — систе­ма и метод самой метрологии и стандарта. На местах должны решать и дей­ствовать нашими приборами согласно нашим инструкциям и разработкам. Мое дело сертификаты. А у нас по старинке: ломом да лопатою, прибора, определяющего степень воздействия власти на человека, нет.

Позвонили. Первой подбежала Оля.

— Это мне, это мне.

Действительно, она не ошиблась. Поговорила три минуты и убежала счастливая.

— Надо что-то с ней делать.

— Занимайся этой дурой сама. К себе в стандарты я не поведу. Позор.

— Она хочет год готовиться и поступать снова.

— С ее мозгами десять лет мало для подготовки.

— У меня есть возможность временно определить ее в регистратуру нашей поликлиники.

— Определяй, если не забракуют по близорукости.

Усилием воли она сдерживала раздражение. Разговор иссякал, ускорила его своим приходом соседка Лера, которая одной из первых со своей ползу­чей бесцеремонностью втерлась в доверие к Якуниным. Женщины уселись на кухне.

— Сусидочко, пришла открытка на бобруйскую кухню, — грудным голо­сом начала Лера, вставляя в речь слова своей родной Черниговщины, — у кого, як не у вас, позычыть грошы. Грузчики с черного хода берут за нее две цены. Неизвестно, шо завтра будет. Дочка замуж пийде... кухня в приданое. Мне на тыждень две сотни всего. Вжэ мой непутевы чоловик едет асфальт лить на дорогах. Договор, кажэ, заключыли на двести тысяч. Безбедно, кажа, доживем до пенсии. Смеюся. Пока получат расчет, так в долг сто девяносто пять тысяч пропьют. От наказание. Как я завидую, что твой Август непью­щий, человек умственного труда. Весь у мыслях. Сперва, скажу тоби, я дума­ла: и шо у его морда вечно перекошана, як бы ён три раза уксус на день пьет. А когда ближе познакомилась, зауважала.

Лера отличалась удивительной способностью вместить в короткий раз­говор уйму тем, искусно умела придать смысл всякой околесице и чепухе.

— Я твоего чоловика свойму в пример ставлю. Говорю, коли ты вжэ возь­мешься за розум. А ён жартуе: жду вторую революцию, когда приезжие комис­сары подскажуть, как разам в одночасье стать счастливым и богатым. Хоть бы якоесь НЛО забрало его на обследование, я б за доллары отдала. У нем, як у зеркале, вся наша система. Грешным делом думаю, скорее бы год активности Солнца, может, случится шо, да попадет в клиническую смерть... Говорят, когда з ее выходят, прозорливыми становятся. Вроде колдунов, як у Гоголя. Преобра­зился бы в Вангу, ци якогось экстрасенса, на халяву хоть грошы заробляв бу.