Марджори

Он выпил.

— Она, кажется, была ужасной, — заметила Марджори.

— Я организовал музыкальную группу, только чтобы зарабатывать деньги и тратить на нее. На наших занятиях я писал за нее контрольные — контрольные, за которые она получала высшие отметки, тогда как мои оценки были более чем скромными. Это казалось совершенно естественным. Хорошо написать за нее контрольную было чем-то вроде подарка для нее… Затем пришло время танцев. Обычно Саул и Мюриель ходили вместе. Друзья по школе даже не потрудились пригласить ее. Но Саул не пошел с Мюриель. Саул пошел один. Мюриель, видишь ли, познакомилась во время рождественских каникул с молодым человеком и продолжила знакомство на уик-эндах в Нью-Йорке, а наши ласки все продолжались по ночам в будни. Они продолжались, если мне не изменяет память, до тех пор, пока за два дня до танцев она не сообщила мне, что пригласила этого парня сопровождать ее. Марджори, на танцы она пришла одетой в синий бархат, и на ней был самый большой алмаз из всех, которые только можно увидеть за пределами музеев. Если бы она упала с этим алмазом в реку, то он утащил бы ее вниз и она утонула бы. Ее парень оказался приятным небольшим человеком с круглой головой и розовыми щеками, немного пониже Мюриель. Он был сыном владельца большой шерстяной фабрики.

Честное слово, Мардж, за всю свою жизнь мне ни разу не удавалось так точно изобразить Ноэля Труса, как удалось тогда. Я пожелал им счастья со всей возможной элегантностью и попросил ее сделать мне услугу, позволив потанцевать с ней в последний раз. Он действительно был очень хорошим маленьким парнем. И, черт побери, она досталась ему. Они должны были оказаться вместе в постели в свадебных нарядах «Мавритании» через две недели; она бросала занятия, чтобы выйти за него замуж. Он передал ее мне с открытой, доброй и, как мне показалось, извиняющейся улыбкой. И Мюриель и Саул станцевали свой последний танец.

— Господи, — пробормотала Марджори.

— Синий бархат, — слегка удивленным голосом промолвил Ноэль, — руки Мюриель, такие тонкие и белые, и запах весенних цветов от ее волос был таким же, как всегда, а этот чертов «Гибралтар» мерцал на моем правом плече, где покоилась ее рука, и ее палец, как и всегда, слегка играл моими волосами.

Он допил бренди и откинулся, улыбаясь Марджори.

— Как видишь, в моей эпической дуэли с Ширли она получила один или два удара. Я забежал вперед, однако, но возвращаться обратно не собираюсь.

— Это мрачная картина, — сказала Марджори. — Должна признать, я узнаю некоторые фрагменты этой картины. Только фрагменты. Она была жалкой девушкой.

— Я знаю. Наиболее характерную мою девушку зовут Ширли, не Мюриель.

— Я ничуть не похожа на нее. Можешь верить, а можешь нет, как тебе нравится.

— Ты хочешь сказать, что не вышла бы замуж за толстого маленького сына владельца шерстяной фабрики? Может, и нет. Я надеюсь, ты никогда не поддаешься искушениям.

Марджори подумала о Сэнди Голдстоуне и взглянула на бренди.

— Я думаю, у меня есть основания сказать, что ты не гонишься за безудержными ласками, по крайней мере, я надеюсь, это так.

— Конечно, нет! А насчет этого вечера, я… — Тут она замолчала и покраснела.

— Не продолжай, Мардж. Было очень хорошо видно, как ты изумилась. Ты заставила меня устыдиться самого себя в первый раз за последние, быть может, десять лет. Поразительно! А я уже думал, что моя совесть померла.

— О, ты не такой черный, каким себя рисуешь.

— Именно такой черный я и есть. Что бы ты ни решала, не обманывайся на этот счет.

— Тебе не напугать меня, — сказала она. — Больше не получится. Я просто начинаю понимать тебя.

— И чувствовать необходимость сделать меня достойным себя, быть может.

— Нет, мне наплевать, что из тебя выйдет, почему нет?

Ноэль прикурил сигарету и бросил взгляд на озеро.

— У меня была прекрасная возможность отыграться, между прочим, которая выпадает не многим в этой жизни. Когда моя первая песня превратилась в хит, Мюриель написала мне письмо, утверждавшее, что она горда за меня. Потом, когда «Поцелуи дождя» достигли того же успеха, пришло приглашение на прием в ее доме в Райе, штат Нью-Йорк, дворце в стиле итальянского Ренессанса, который был подарен сыну владельцем шерстяной фабрики. Я пошел. Последний пункт маршрута я проехал несколько раз, скрежеща зубами. У меня не было проблем найти его. Прошло семь лет. Итак, Мюриель была гвоздем программы. Ты никогда не видела столько дорогих одежд. Но притом они были такой юной, только обвенчанной парой, такой тридцатилетней, такой робкой, причесанной, ухмыляющейся, громко смеющейся и скалящейся! Вот делец по недвижимости, там владелец бакалейных магазинов, здесь адвокат, там врач, здесь делец по шерсти, там делец по шелку, все лоснятся, все упитанны и все в супружестве. Жены — пара дюжин стареющих Ширли. Подбородок Мюриель заострился. Овал ее лица потерял всю свою привлекательность. Она была чопорной и зажатой — натянутая улыбка, тесные одежды, безрассудные глаза. Я пришел туда с одной из лучших девочек Нью-Йорка, по глупости называемой Имоджин, восемнадцатилетней яркой блондинкой. Позднее она вышла замуж за нефтяного магната. Дорогая любимая Марджори, я говорю тебе, мы, две богемы, прохаживались среди этих тридцатилетних респектабельных людей, как боги. Мы ослепили их. Все обкормленные снующие мужья жаждали Имоджин и ненавидели меня. Их жены ненавидели Имоджин и жаждали романтически выглядевшего в твидовом пиджаке композитора. О, это было великолепно! Мюриель вывела меня в сад. Я не сделал ни единого движения к ней, Марджи, клянусь гонораром в двадцать миллионов золотом. Я был снова Ноэлем Трусом, искренне сохраняющим дистанцию с доброй старой тетей. Она попыталась вернуть все на прежние позиции и сказала, будто очень счастлива и только надеется, что я покончу однажды с хорошими девочками и докажу, что я лучше в самом деле. Она подразумевала, что Имоджин была козырем. Это полностью соответствовало истине. Одна причина, которая разбудила сочувствие к ней, должен отметить, — она извинилась с грубой прямотой за некоторые свои высказывания в отношении меня на вечеринке семь лет назад. Ну, что было, то было, скажу я тебе, я довольно измучился с Имоджин: она была идиоткой, правда, но жгучие взгляды тех мужей объединили меня с ней, должен отметить, и мы оставались великолепной парой еще месяц или около того после удивительного приема. С тех пор я никогда не видел Мюриель и не жду встречи с нею.

Официант принес бренди. Ноэль выпил.

— Бренди Сэма начинает становиться приятным на вкус. Невероятно.

Марджори холодно взглянула на него.

— Ты действительно иногда дьявол — мстительный, мелочный, надменный, самодовольный.

Он взглянул через окно и указал на гостей, разбредающихся по газону.

— Сюда движутся Джукс и Каликас, загруженные стейками и пивом. Когда, к черту, я смогу прикончить все это?

— Что она сказала тебе?

— Кто? Когда?

— Мюриель. На вечеринке, перед ее свадьбой.

— А, это… Я забыл. — Он выпил.

— Что ты сказал, Ноэль?

— Тебя интересует так много, что теряешь мысль во время паузы.

— Да, это меня интересует.

— Ну, хорошо. Пойми, пожалуйста, это в основном дело моих рук. Я завел ее в танце в угол, усадил и в нескольких живых и довольно мерзких выражениях описал ей предстоящее замужество. Она стала похожа на взъерошенную кошку, но меня ни черта это не беспокоило! Когда я выговорился, она сказала нечто наподобие этого: «Ты всегда был способен обволакивать меня речами и причинять мне боль. Ты обидел меня сейчас, ладно. Мне плохо. То, что ты говоришь о моем замужестве, все справедливо. Я скажу, однако, словечко в пользу Марти. Он не урод». С этим исчезли синий бархат, белые руки и алмаз.

Он допил бренди и встал.

— Пойдем.

Они молча пересекли газон рука об руку. Когда они подошли к проходу в кустах, ведущему к женским коттеджам, она повернулась лицом к нему.

— Я очень тупая. Я знаю, но…

Он нежно провел рукой по ее щеке.

— Достаточно разговоров для одного вечера, дорогая. У нас еще целое лето. Я скажу тебе, какое у меня странное чувство. Вероятно, это не от бренди. Я принял недостаточно… Марджори, радость моя, мы влюбились друг в друга, и это все. Ты любишь меня. Я люблю тебя. Не проспи это.

Электрический разряд пробежал по ее рукам и ногам. Она выставила свои руки с растопыренными пальцами, останавливая его, ослепленная какой-то маленькой догадкой. Он взял ее руку. Она потянула его в теневую часть тропинки и поцеловала.

16. Красные стаканы

В течение следующих двух недель в «Южном ветре» все решили, что Марджори стала любовницей Ноэля Эрмана. Во время репетиций она сидела около него; когда она не играла роль или не работала осветителем, она превращалась в своего рода ассистента режиссера. Она проводила все свое свободное время с ним: на лодочной прогулке, на танцах, на теннисном корте.

Это была новая эра для Марджори, солнечный удар любви, радости и счастья. Ноэль поставил «Пигмалиона», и никто не возражал, когда Марджори получила роль Элизы. Труппа решила, что если Марджори спит с патроном, то следует относиться к ней хорошо, по крайней мере первые несколько недель их отношений.

Ко всеобщему удивлению, Марджори достигла успеха в постановке, и не только из-за сюжета пьесы. Публика полюбила ее. Теплый прием, видимо, придавал ей силу и живость, почти увеличивал ее рост, после робкого начала она с блеском провела весь спектакль, и при закрытии занавеса ее провожали аплодисментами, подобно ее Микадо.