Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов

С этой точки зрения бюджет 1972 года был настоящим «горем горьким». Он был затратным, рассчитанным на оживление экономики. Мэгги должна была согласиться на поддержку роста в ущерб финансовой стабильности, на многократное увеличение субсидий сползающим к упадку отраслям экономики и предприятиям, на увеличение расходов на социальные нужды, не говоря уж о согласии на новую активизацию политики в области цен и доходов, превращавшей государство в арбитра на переговорах о заработной плате. Маргарет также отметила, что в бюджете не был поставлен предел, «четкий, ясный, выраженный в цифрах предел росту денежной массы».

Однако если Маргарет уже тогда и критиковала этот бюджет, то, если верить ее собственным словам, делала она это скорее не по причине отсутствия в нем рекомендаций по сдерживанию роста денежной массы, ибо эффективность подобных шагов она откроет для себя много позже, нет, скорее она это делала из-за твердой убежденности в том, что «инфляция есть прямое следствие поднятия заработной платы и увеличения общественных расходов». С этой точки зрения «крутой вираж» 1972 года не вызывает никаких сомнений. Закон о промышленности, принятый в марте того года, словно был порождением манифеста, но не консерваторов, а лейбористов. Журналист «Таймс» с иронией писал о том, что «никогда „хромые утки“ не выглядели столь здоровыми, как в тот момент, когда мистер Дейвис <…> открыл дебаты <…>; в конце этой речи веселье охватило скамьи лейбористов, а молчание консерваторов свидетельствовало лучше, чем любая критика, исходившая из рядов оппозиции, насколько разворот правительства в сфере вмешательства в промышленность и в сфере помощи регионам был всеобъемлющ и полон».

В своих мемуарах Маргарет честно задается вопросом: «Должна ли я была подать в отставку?» Один из ее друзей, Ник Ридли, побуждал ее к этому. Но она отказалась, потому что, как пишет, «не представляла всю серьезность ситуации». Чтобы как-то оправдаться перед самой собой, она утверждает, что тогда еще не выработала иную политику, и это истинная правда, ведь она станет твердой монетаристкой только в 1974–1975 годах; к тому же она признает, что, если бы к тому времени выработала иную политику, «это ничего бы не изменило», что тоже истинная правда. Она, как всегда, честно добавляет: «Еще одна причина для меня воздать должное, а вернее, выразить признательность и почтение таким людям, как Джон Брюс-Гардинер, Джон Биффен, Ник Ридли <…>, выступившим против этого странного, нелепого поворота».

Однако следует признать, что действительность была гораздо сложнее. Подав в отставку, Маргарет Тэтчер отрезала бы себя от большей части истеблишмента Консервативной партии. Это значило бы попрощаться с многообещающей карьерой ради битвы, из которой она не смогла бы выйти победительницей. Это значило бы также, что политика, осознавшего, что для него нет спасения вне партийного аппарата, постигло ослепление. После того как она затратила столько усилий ради того, чтобы консерваторы выдвинули ее в качестве кандидата в депутаты в округе, где можно было выборы выиграть, Маргарет никогда не поддавалась сладким песнопениям сирен от партии либералов, делавших ей всяческие «авансы». Она-то понимала, что власть можно завоевать только вместе с тори. Она это знала. Что же, если надо подождать, она подождет. К тому же она обладала трезвостью и ясностью рассудка, чтобы не верить в то, что приключения одиночки могут привести к успеху. Многие политические деятели отходили от дел, надеясь на то, что глас народа когда-нибудь призовет их обратно. Но почти все они были преданы забвению. Кроме изгнанника, пребывавшего на вилле «Ла Буассри» на юге Франции и спасенного чрезвычайным стечением обстоятельств (имеется в виду Черчилль. — Пер.),глас народа часто для таких людей оборачивался оглушающим молчанием.

Падение — «ужасный урок»

Неприятности, поджидавшие власть предержащих, не закончились вместе с отступлением 1972 года. Можно вспомнить слова Джона Биффена: «Приучившись ходить раком, то есть задом, правительство, в конце концов, забыло, как двигаться вперед».

Все экономические «индикаторы» мигали красными лампочками. Не следует отрицать роль международной конъюнктуры, где проявились в то время тенденции к росту инфляции, а также и распространение такого явления, как стагфляция (застой с инфляцией), которое в большей или меньшей степени как заразная болезнь будет свирепствовать во многих развитых странах; но существовала еще одна, типично британская беда, с которой правительство должно было столкнуться и которой должно было противостоять. Плавающий курс фунта стерлингов, введенный в 1972 году, за два года привел к девальвации фунта на 12 процентов по отношению к доллару и на 35 процентов по отношению к немецкой марке. Торговый баланс и платежный баланс постоянно вызывали тревогу. Увы, они никак не становились положительными по причине малой доходности зоны фунта стерлингов для иностранного капитала и малой притягательности предметов, произведенных в Англии, что стало следствием прискорбной утраты производительности промышленности под влиянием вливания государственных средств. Естественно, инфляция имела губительные последствия: 10 процентов в 1971 году, 13 — в 1973-м, 19,5 процента — в 1974-м. Конечно, повышение цен на энергоносители сыграло здесь свою роль, но в основном рост инфляции объяснялся наличием четырех специфических «английских» факторов: чрезвычайно значительные государственные расходы (почти 60 процентов ВВП против 35 процентов во Франции в то время), рост цен на предметы импорта как результат девальвации фунта стерлингов, увеличение массы «горячих денег», выплачиваемых в форме заработной платы, а также отсутствие контроля над всей денежной массой. Первыми жертвами, естественно, стали самые слабые: пенсионеры и получатели фиксированных пособий. Рост промышленного производства конечно же ощущался, но он был недостаточен, ведь в период между 1970–1975 годами в Великобритании ежегодный прирост составлял 1,9 процента по сравнению с 3 процентами в США и 3,4 процента в странах «Большой семерки».

Но вместо того чтобы атаковать причины болезни: завышенные государственные расходы, низкую производительность труда в промышленности, предполагавшую болезненную реструктуризацию, неконтролируемый рост денежной массы, — Тэд Хит предпочел сфокусировать внимание на политике в сфере заработной платы, каковую одну и сочли повинной в росте инфляции. Он принял решение доверить государству заботу о регулировании цен и заработной платы, вместо того, чтобы предоставить эти «заботы» рынку. В политическом смысле он считал, что сумел выкристаллизовать все недовольство, а в экономическом смысле он был втянут в бесконечные переговоры, более или менее эффективные. В марте 1972 года он вступил в трехсторонние дискуссии с участием Конфедерации британской промышленности, Конгрессом тред-юнионов и представителей государственной власти. Переговоры затянулись, а электрики, железнодорожники и трамвайщики вновь угрожали «блокировать» страну.

И хотя правительство консерваторов пришло к власти, представив избирателям относительно либеральную программу, в соответствии с которой определять уровень цен и заработной платы могли различные «действующие лица» экономики, оно, это правительство, еще раз, быть может, уже лишний, отреклось от своих убеждений. В пятницу, 3 ноября 1972 года, правительство приняло, по словам Маргарет Тэтчер, «роковое решение» о проведении политики замораживания цен и заработной платы в течение девяноста дней. В то время инфляция росла более чем на 1,5 процента в месяц, такую инфляцию называют галопирующей. Но вместе со сдерживанием инфляции было практически покончено со свободным рынком, покончено с консервативным либерализмом или с либеральным консерватизмом. Тори стали проводить политику лейбористов. Джеффри Хау, явный приверженец идей либерализма, кичившийся этим, был призван в правительство, чтобы руководить проведением в жизнь политики в области цен и зарплаты, другими словами, чтобы превратить Англию в страну регулируемой, управляемой экономики.

В сфере политики последствия этих решений не заставили себя долго ждать. У депутатов-заднескамеечников возникло ощущение, что их предали. Они возвысили голоса в палате общин и поставили во главе многих важных комиссий людей, выступавших против новой политики: Ника Ридли, Джона Брюс-Гардинера и Джона Биффена. В особенности упорно они боролись за то, чтобы так называемый Комитет 1922 года возглавил Эдвард Дюканн, лидер правого крыла Консервативной партии и заклятый враг Тэда Хита. Причины того, что Маргарет Тэтчер «завоевала» Консервативную партию, кроются именно здесь: поворот на 180 градусов посодействовал резкому поправению партии.

К тому же контроль над ценами и зарплатами не работал. Не входя в детали, Тэд Хит запустил невероятную машину, заработавшую сразу на полном ходу, которая могла бы выйти из воспаленного воображения какого-нибудь марксиста-технократа. Следуя рекомендациям Совета национального экономического развития, который, несмотря на настойчивые просьбы Маргарет, консерваторы, придя к власти, так и не распустили, перед экономикой была поставлена цель обеспечить ежегодный прирост не менее 5 процентов. Параллельно был разработан четырехлетний план регулирования цен и зарплат. После завершения первого этапа, то есть этапа замораживания цен и зарплат, начинался второй этап, ограничивавший рост зарплат 4 процентами, в сумме не более 250 фунтов в год, при этом предпочтение отдавалось росту низких зарплат. Плановая политика стала еще и распределительной. Третий этап, начавшийся летом 1973 года, ограничивал подъем зарплат на 7 процентов, а по просьбе Конгресса тред-юнионов был проведен довольно сумбурный анализ мер, призванных компенсировать некоторый ущерб, наносимый из-за плохих условий труда низкооплачиваемым трудящимся. Результаты оказались катастрофическими. Социальные конфликты не утихали, напротив, разгорались все жарче. Инфляция продолжала расти. Чтобы финансировать экономический рост, пришлось снизить базовую банковскую ставку в первом квартале 1973 года, что повлекло за собой рост цен, который регулируемая экономика не могла сдержать и который превосходил рост заработной платы. Кроме дефицита бюджета и инфляции Великобритания впервые испытала реальное снижение покупательной способности почти на 3 процента.

Естественно, профсоюзы не могли согласиться с подобным положением вещей. Национальный совет горняков отверг третий этап. Он также отверг предложение Национального управления угольной промышленности о чрезвычайном отступлении от проводимой политики, состоявшем в возможном повышении заработной платы на 16,5 процента в качестве компенсации за повышение производительности труда. Правительство полагало, что невозможно далее отступать от проводимой политики без особо оговоренных условий теперь, когда было решено приступить к третьему этапу. Оно приняло решение противостоять напору профсоюзов. Но было уже поздно. Это было начало конца.

В ноябре 1973 года шахтеры призвали всех рабочих к «бойкоту сверхурочных», что на деле означало конкретное сокращение выработки электричества на 25 процентов. Вскоре о забастовке объявили пожарные, а следом за ними в борьбу вступили и металлурги.

Тринадцатого ноября в ходе бурного заседания правительства было объявлено о введении в стране чрезвычайного положения. Все министерства были призваны внести предложения относительно способов экономии электроэнергии. Промышленные предприятия настойчиво призывали «сконцентрировать» время производства. Маргарет вынуждена была отчаянно сражаться за отопление школьных зданий. Она не хотела, чтобы после обвинений в похищении у детей молока ее еще и обвинили в том, что дети из-за нее простужаются. Некоторые символические меры экономии только усиливали рост напряженности в обществе, например, прекращение телепередач в 22 часа 30 минут. В то время как Тэд Хит надеялся, что его решения ударят по профсоюзам, сделав их непопулярными в стране, произошло прямо противоположное. Правительство упрекали в том, что оно проводит политику, противоречившую законам.