Марго
Шрифт:
Внизу, на самом дне, лежала пара офицерских погон, перехваченных суровой нитью. Марго бережно взяла их в руки и вопросительно посмотрела на мать.
– Это полковничьи. После революции прадедушке пришлось их снять, – объяснила она. – Еще были медали и ордена, но их сохранить не удалось. Во время блокады бабушка обменяла их на хлеб.
Марго убрала все обратно в коробку и с интересом раскрыла блокнот, а мама, поцеловав ее в макушку, тихонько вышла из комнаты…
Дневник. Страница первая
«Мы шли едва заметной тропинкой, тянувшейся по неширокой долине между скал. Яркое солнце поднялось уже достаточно высоко, и пора было подыскивать место, где можно было бы спрятаться от дневной жары. Последние капли воды в единственном бурдюке закончились накануне вечером, во рту пересохло,
Воду мы так и не нашли. Зато, лишь выйдя на равнину, справа, у подножия горы, мы увидели огромный кишлак. Из последних сил мы направились к нему…
Обо всем этом я вспоминала, лежа в прохладной комнате на самой настоящей и невероятно мягкой кровати. Единственное, что я не могла вспомнить, так это то, как я здесь оказалась. По всей видимости, в какой-то момент я потеряла сознание.
– Маргарита Сергеевна! Маргарита Сергеевна! – раздался стук в дверь и голос Максима Владимировича…
Отправившись в составе научной экспедиции, организованной Императорской Санкт-Петербургской академией наук в Туркестан, пять дней назад мы с Максимом Владимировичем попали в сильнейшую песчаную бурю и отбились от основного отряда. И вот теперь я была обязана ему чудесным своим спасением. Именно благодаря его отваге и знаниям, а также тщательной подготовке к путешествию, мы остались живы в этой, казалось бы, безнадежной ситуации.
Маменька моя, Елизавета Андреевна, была категорически против моего участия в экспедиции, но батюшка, кадровый офицер, профессиональный военный, посвятивший всю свою жизнь служению Отчизне, решительно принял мою сторону в этом вопросе и выказал полную поддержку; тем более что в экспедиции принимал участие маменькин брат, профессор Чижевский, и матушка после недолгих колебаний все-таки смирилась с моим решением. В конце концов, на пороге был двадцатый век, и роль современной женщины в общественной жизни не могла оставаться прежней и стремительно менялась, завоевывая все большее и большее признание…
Максим Владимирович с самого начала совершенно замечательным образом оказался рядом со мной и был всегда крайне любезен и предупредителен. Своим заботливым вниманием и удивительными рассказами о Туркестане, которых у него в запасе было преогромное множество, он помогал мне скрасить скуку и тянущееся однообразие долгого путешествия в поезде. Он рассказывал о необыкновенной природе и диких животных, обитающих в тех краях, рассказывал о древних обычаях и красивых легендах, и все это мне казалось очень интересным и увлекательным. А с тех пор как наше бесконечное путешествие по железной дороге закончилось, и мы, добравшись до Самарканда, пересели на верховых лошадей, Максим Владимирович практически ни на минуту не оставлял меня одну, что было весьма любезно с его стороны. Дядя мой, профессор Чижевский, также был рад этому обстоятельству: так как у человека, возглавляющего экспедицию, было полно обязанностей и совершенно не хватало времени приглядывать за юной барышней с нигилистскими взглядами, пусть даже она и была его любимой племянницей.
И все продолжало быть хорошо до тех пор, пока мы не попали в эту злосчастную песчаную бурю. Никогда раньше я не могла даже предположить о существовании таковой, а вот теперь на собственном опыте узнала, какую опасность она представляет.
Перед самой бурей вокруг все будто замерло: исчез дувший до этого приятный теплый ветерок, и в одночасье затихли звуки и шорохи – в воздухе повисла тревожная тишина. Сразу стало душно, а на душе непонятно откуда появилось щемящее чувство беспокойства. Еще ничего не понимая, все как один стали оглядываться по сторонам в ожидании неприятности, которая где-то сейчас затаилась
и готовила нам свой «гнусный» сюрприз. На горизонте появилась черно-багровая туча и, на глазах увеличиваясь в размерах, стала быстро к нам приближаться…– Буря! – крикнул кто-то. – Песчаная буря!
– Ищите укрытие! – громко скомандовал дядя. – Ищите укрытие!
– Я видел слева скалу, – выкрикнул кто-то и указал нужное направление. Все устремились в ту сторону.
Вначале появился небольшой ветерок, который с каждой минутой нарастал все сильней и сильней. Я совершенно не умела скакать галопом на лошади, и мы с Максимом Владимировичем постепенно отстали от нашего отряда. В небе потемнело, а воздух стал намного горячей. По земле быстро покатились щепки, ветки, сорняки, набирая все большую скорость, и стало понятно, что доскакать до укрытия мы не успеем – тем более что скалу мы так и не увидели. Максим Владимирович резко остановил наших коней и, ловко спрыгнув, помог мне спуститься на землю.
– Быстро заматывайте себе лицо, – скомандовал он. – Иначе его посечет песок.
– Чем заматывать? – растерянно проговорила я.
– Платком, платьем, в конце концов, чем угодно! – он кричал мне прямо в лицо, так как ураганный ветер мгновенно уносил его слова далеко в сторону.
Сняв с лошади скатанную шинель и вещевой мешок, Максим Владимирович достал из него батистовую сорочку и стал обматывать себе голову, показывая мне, что надо делать. Я тотчас сняла с себя шарф и последовала его примеру. Огромная коричневая стена песка нарастала и приближалась к нам с огромной скоростью. Максим Владимирович, не церемонясь, схватил меня и повалил наземь. Положив мешок перед нами, он укрыл нас обоих своей шинелью. Подвернув ее полы под нас, он сумел застегнуть на ней несколько пуговиц, и мы оказались тесно прижатыми друг к другу. Было ужасно неловко оказаться в такой деликатной ситуации, но обстоятельства, в которых мы пребывали, не оставляли мне выбора, заставив смириться с таким положением.
Через несколько мгновений неукротимая стихия накрыла нас со всей своей неистовой силою. Шинель стало рвать из стороны в сторону, яростный ветер пытался стащить ее и унести куда подальше – в коричневую жуткую мглу, но каким-то необъяснимым чудом она продолжала держаться на нас и защищать от смертоносного песка и пыли. Мое сердце билось как сумасшедшее, пытаясь вырваться из груди, голова раскалывалась, песок пробирался во все щели нашего убежища, и казалось, что поступающего в легкие воздуха совершенно не хватает.
Сколько продолжалось это безумство, понять не представлялось возможным – наверное, несколько часов; и когда, наконец, буря стихла, сознание наше было измотано до крайней усталости. Еле живые, мы долго не могли подняться и оставались лежать на одном месте без какого-либо движения. В ноздрях, в ушах и даже в глазах чувствовался песок. От жары во рту пересохло, а голова раскалывалась от боли, и очень хотелось пить. Первым пошевелился Максим Владимирович – он с трудом высунул руку из шинели и сумел одну за другой расстегнуть все пуговицы. Скинув шинель, он перевернулся на спину, дав мне возможность вздохнуть полной грудью. Вот только желанного облегчения это не принесло – воздух был густым и горячим. Еще почти четверть часа мы пролежали так, собираясь с силами и приходя в себя.
И снова первым сумел подняться Максим Владимирович. Он сел и, подтянув к себе вещевой мешок, с трудом его развязал и достал флягу с водой. Открутив крышку, он приподнял мою голову и прислонил флягу к слипшимся губам. С неимоверным трудом я сделала первый глоток. Во рту оказалось столько песка, что я тут же выплюнула воду обратно.
– Прополощите рот и промойте глаза, – посоветовал Максим Владимирович.
Он подал мне руку, и я села. Умыв лицо, я немного пришла в себя и осмотрелась по сторонам. Лошадей нигде не было видно, местность изменилась до неузнаваемости, а в воздухе висела серо-коричневая пыль, через которую еле различимо пробивалось темное солнце. Дышать по-прежнему было тяжело из-за сухого раскаленного воздуха и мельчайшей пыли, которая, по всей видимости, еще долго не собиралась опускаться на землю. Я передала фляжку проявлявшему чрезвычайную выдержку Максиму Владимировичу и, сполоснув рот от песка, он с жадностью выпил воды. Так, приходя в себя, мы посидели еще немного, после чего он повернулся ко мне спиной и стал освобождать от песка свои сапоги и одежду. После долгих сомнений я все же решила последовать примеру Максима Владимировича, предварительно попросив его не поворачиваться до моего разрешения.