Марго

А я все свою линию гну:

— …остановкер я распоследний, такие вещи писал на остановке: «долой полицию», «всех долой», и все, что я ни скажу, аппаратик для глушения должен будет запикивать: пип-пип!

— А ты в панельном доме жил? — спрашивает меня этот в дредах.

— Не-е, куда мне до такой роскоши! Я рыбу ловил, рыбак я простой, а вы, господа, моя золотая рыбка, которую я поймал. Я мальчик из конюшни, а на ваших спинах поскачу! Я остановкер, а вы мой автобус, который, наконец, приехал, и я на нем сваливаю из Рудки.

А то у меня (этого я им уже вслух не сказал) в баночке, на Центральном, в подземелье, — топот, бациллы медийной карьеры, а в бумажнике — ключик от ячейки. Что я уже чувствую, как меня несет и что никто меня не догонит. Плюю, не по себе мне, денег жалко, потому что маникюр обгрызаю, ногти накладные (мужской вариант, с нарисованными мотоциклами).

Глава четвертая: первый успех — реалити-шоу, вторая попытка самоубийства

Ну и взяли меня. (Этот, в дредах, видать, вынес решение. Потом некоторое время мы рядом жили в большом доме, и спасибо тебе, Роби, за все, потому что теперь я могу объявить, что сам Роби Лещинский, непревзойденный мастер в поедании суши, был моим верным другом и приятелем.) Немножко придирались, что я в панельном доме не жил, но я говорю им: зато в бараке жил. Решающим оказалось то, умею ли я по-силезски говорить, а я им: йо, йо, йо! (Потом биографы будут страшно путаться, потому что в обороте были две информации: одна, что я из Рудки под Сувалками, а вторая, что я из Силезии, что сын рабочего, шахтера, в любом случае из Польши Z.)

Те, что смеялись надо мной в коридоре, чувак с чувихой из Варшавы, все в «Н&М’ах», в «Zara», ece из «Green Coffee», смеялись, что я деревня, а теперь мордочки у них поосунулись, как мне жаль, что их надежды не оправдались, обратно в «Между Нами» сплетничать и кофе пить! Золотая рыбка существует и сегодня подается в виде гриля, суши, копченой или живой из воды! Но не вам.

Вот так я и превратился из простого остановкера в Вальдека Мандаринку, которого мои знакомые из Рудки могут надыбать виртуально через Цифровой Польсат, на которого все девчонки из Рудки могут рукодельничать до упаду на остановке, где я буду смотреть из-за стекла, рекламируя сити лайты [84] .

84

От англ. city lights — здесь: богемная столичная жизнь.

Ну и приземлился я в доме «За стеклом», без пасты, без тряпок, без курева (все было запрещено), через все эти шлюзы, окружающие дом, с микропортом на заднице перелез. Только мне микропорт навесили — сразу почувствовал себя в своей стихии. Я уже знал, что мое место там. Сначала надо было миновать первый шлюз, где тебя шмонают и отбирают мобильник. Ничего нельзя было иметь — ни острого, вообще ничего. Второй шлюз — визажистка ваточкой лоб и нос поправляет, а какая-то азиатская тетка — так та еще и волосы утюжком. Третий шлюз — это территория вокруг дома, посыпанная песком, искусственный синий свет люминисцентных ламп на больших палках, как на стадионе, а значит, это моя игра. Потом ворота, вставляю магнитную карточку, открываю, и мне в глаза бросается холодный свет, камеры. Искусственный пруд, искусственная в нем вода… Я почувствовал себя как Алиса в Зазеркалье. Иду. Втягиваю живот. Со всех сторон меня снимают. Спотыкаюсь о кабели. А сердце так обалденно у меня бьется, что, если этот микропорт усиливает, то звукооператоры наверняка глохнут. Я впервые понял: когда тебя снимают со всех сторон, то ты растешь в своих глазах, растешь, становишься более важным, твои зубы становятся белее, твои волосы медийнее, твои глаза — тема сплетен на порталах. Я рос с каждой секундой и уже испугался, что в двери не влезу.

Все новое: новый дом, новая мусорная урна, новый тостер, новые деревья, ничего старше года, в поле, на целине вдруг в одночасье поставлено, лужайки в рулонах привезены и на земле разложены. И, наконец, вижу одну телку, которая скучает и которую я знаю по прошлым передачам. Сценаристы переодели меня в эдакого простачка, слегка хипхопового: штаны типа висят, бейсболка типа козырьком назад — всё фирма, так они представляют себе остановкеров. А настоящие остановкеры за такой прикид полжизни бы отдали. А еще мне велели зубы отбелить, так что вообще — привет с остановки! А уж как я натерпелся с этими зубами, болит охренительно.

Сидел я в этом самом домике несколько недель — скука смертная. Человек практически сломан. Никто не был самим собой, каждый пытался что-то доказывать. Сценаристы мне постоянно говорили через суфлера, что рейтинг передачи падает, мой тоже.

— У тебя, Вальдек, тоже падает. Сделай ресет, сделай рестарт, вбрифуйся, иначе ты перестанешь быть ин-чардж. Надо что-то сделать, к примеру, поиметь какую-нибудь девицу под душем…

Не мог я, к сожалению, пронести свою любимую пасту на эту территорию.

И еще: в одиннадцать вечера каждый должен был уже лежать у себя в койке, микропорт выключить и аккуратненько положить на ночной столик (если плохо положишь — штраф десять тысяч!) и делать вид, что спит. А если, допустим, ночью отлить захочется, пожалуйста, иди отливай, только снова включай микропорт. Сценаристы голосом Большого Брата желали нам спокойной ночи, и свет автоматически выключался, ни дать, ни взять «Полет над гнездом кукушки». Тогда нас теряли из виду, и в нас пробуждалось безумие. Все друг с другом факались, пронесенные сигареты курили, а уж как орали!

Наконец я придумал: когда все заснут, вскрою себе вены под камерой — в сортире, например, или в ванной, там камеры всегда работали. Даже если они этого не станут показывать, то уж в Интернете на YouTube наверняка можно будет скачать… а может, и на фильмец у наших сценаристов «накапает». Рассчитывал на их пресыщенность, потому что уже и не знали, что делать, уж и гея ввели в игру, но даже ему не удалось расшевелить народ.

В ванной, они ведь хотели острых сцен из ванной. Короче, оделся я поприличнее, причесался, припудрился, элегантным движением руки разбил стакан и — вжик! — по жилам. Риска никакого не было, потому что меня тотчас бы откачали, сценаристы по ста мониторам в аппаратной это видели. Но, должно быть, все им было до фени, потому что не спешили они с помощью, должно быть, ждали, чтобы шокирующего материала набралось побольше, даже пришлось сказать им в микропорт: «Да небось уж хватит, пацаны!»

Мне резко поплохело. Потом, помню, вбежала Лаура и заголосила: «Бли-и-и-н! Вальдек покоцался, в жмурки сыграл, блин! Я отсюда сматываюсь! Всех нас так кончат! Сами в своем блокзаебастере играйте!» Одно только и успел подумать: вот выпустят меня, на следующий же день вокруг соберутся журналисты всего мира и я смогу спокойно начать петь. Подумал и потерял сознание.

Не было больше преград для моей карьеры. Откачали меня. Дом закрыли, ликвидировали, всех его жителей передали под наблюдение психологов. Это было где-то в поле, на пустыре, in the middle of nowhere [85] , но перед ним стояли толпы, как на стадионе перед решающим матчем. Подъехала за мной тачка, новенькая, только из салона, я приспустил стекло, и они все вкладывали персты свои в разверзшееся пространство, дабы прикоснуться ко мне. Не is alive [86] ! Жив их любимый Вальдек Мандаринка, а в Интернете написали, что умер, что он гей и из-за любви к какому-то там Петреку вскрыл себе вены. На Пудельке [87] дали опровержение. Охранники стерегли, чтобы меня толпа не растерзала, а шофер Крушина все давил на клаксон, чтобы дали проехать. Толпа не желала расступаться, как это в свое время сделало Красное море, а наше море замерзло, и мы попали в ледовый плен.

85

In the middle of nowhere — здесь: в центре Польши (англ.). «В Польше, то есть нигде» — так обозначено место действия драмы «Убю-король» (1896) французского писателя Альфреда Жарри (1873–1907).

86

Он жив (англ.).

87

Пуделек — pudelek.pl — социальный интернет-портал.

Глава пятая: интриги и новые замыслы

Ладно. Теперь самое время закурить и как можно быстрее обдумать, как все это использовать, чтобы не просыпалось песком сквозь пальцы, чтобы пар не ушел в свисток. Петь — не петь, это уже вопрос не первостепенной важности, хороший импресарио как-нибудь все устроит, но прежде всего у меня самого что-то должно постоянно происходить. Я должен или разводиться, или сходиться, или оставаться геем, или умирать. Такого шума, как в эти три дня, мне хватит, и если в эти три дня, да под этот шумок я не сделаю собственную программу на телевидении или не запою, то потом будет совсем трудно. Поэтому я и сказал шоферу: в Варшаву, в «Между Нами», улица Брацка. Вся рука в бинтах, на которые я разные рекламы понавешал, потому что с самого утра мне звонили и к размещению рекламы на медийной руке склоняли, например, логотип «Nike’a», за что пообещали кроссовки, массу других приятных вещей, ну и бабло. Я рукав куртки подвернул, вхожу в «Между». Достаю мобилу, календарь и жду звонка от импресарио. Наконец он позвонил, приехал на такси, и мы сразу решаем, что надо ковать железо пока горячо. И тут все закрутилось!

Я сразу выступил в рекламе нержавеющих ножей в плане, что если чего себе вскрывать-резать, то уж лучше этими ножами, такие они острые. Потом мы поехали на одну такую фирму по вопросу собственного ток-шоу. Потом на пресс-конференцию. Потом — к мэйджорсам [88] на подписание договора по вопросу диска «I can’t dance». Потом на обед в суши-бар «Рисовые Поля», где мной, не умеющим есть палочками, все восхищались: ах, какой милашка органичненький, рыбу ловит, а есть ее не умеет, ну просто остановкер прямо с остановки! А Лещинский мне предложил мороженое из зеленого чая и японское сливовое вино. И тогда я понял, что шампанское из «Лидля» отодвигается в неопределенное будущее.

88

От англ. majors — заправилы; здесь: крупнейшие фирмы звукозаписи в Польше.