Маримба!

– Он пишет «I don’t want you to get a wrong idea…» Это в каком смысле, мам? В смысле, что он не хочет, чтобы я слишком на многое рассчитывала или, наоборот, чтобы я не подумала, что он не хочет со мной общаться?

– Так, стоп. Катя! Мне категорически не нравится поворот событий. Что такое «Не хочу, чтобы ты неправильно меня поняла»? Что такое «на многое рассчитывала»? О чем ты говоришь? Почему вдруг полезла такая мизерия? Пусть он на что-то рассчитывает или не рассчитывает.

– Да, но мам… Он же говорит о разнице в возрасте…

– А почему вдруг он сразу завел об этом речь?

Потому что он порядочный – мелькнула у меня приятная мысль. Аушра все шептала мне, что семья у него – просто замечательная. Интеллигентные родители, папа – уважаемый человек в городе, мама – психолог, не бедные и не богатые, трудятся, растят двух сыновей, мальчик – положительный-преположительный. Вот он сразу о серьезном и думает. Тем более Катька так хороша, что от нее голова закружится у любого. Нежная чистейшая кожа, упругая, гладкая, шелковистая, сейчас с золотистым загаром, другого у нее не бывает, она загорает легко и несильно. Огромные внимательные и веселые шоколадные глаза с невероятно длинными ресницами, соболиные бровки, изящный носик с ровными ноздрями, губы, словно нарисованные вдохновенным художником-эстетом, пара пикантных родинок – на щечке и над бровью. А уж фигура… Наверно, в моем поколении и не было таких фигур. Дети сейчас едят что-то другое, некоторые, по крайней мере. Иначе почему они так растут? Длиннющие ровные ножки, сама вся ровная, плавная, быстрая, с высокой грудкой, прямой спиной, широкими, но хрупкими плечиками. Конечно, литовский мальчик просто потерял спокойствие, когда увидел ее в жизни.

В Литве много красивых девушек, особенно молодых. Они потом как-то быстро перестают быть красивыми, годам к тридцати – грубеет кожа, наверно, от постоянно дующего с моря ветра, укрупняются носы, а глаза, наоборот, делаются невыразительными, тускнеют волосы, которые они красят и красят во все цвета радуги, тело становится жилистым, кряжистым. Но даже и на фоне молодых Катька выигрывает своей невероятной энергией, бьющей во взгляде, в смехе, энергией позитивной, светлой, радостной. Рядом с ней тепло и хорошо. Не мне, любящей маме, – девочкам, мальчикам, в школе, в музыкалке, на танцах. Вокруг нее всегда вьется стайка смеющихся подружек и друзей-приятелей.

– Написала «Goodnight»?

– Написала.

– Что пожелала?

– Увидеть во сне маримбу.

– Пожелай еще увидеть юную русскую фею.

– Точно, мам?

– Точно.

Не знаю, увидел ли Леонард во сне Катьку, но на следующий день на концерт он пришел с красиво уложенными волосами. И стал еще симпатичнее и привлекательнее. Я его пофотографировала.

– Хорошо получается. Смотри, до чего ж хорош…

Я уверена, что мужчина должен быть хорош? А почему у меня Катька такая красавица? Ведь не только потому, что я сама хороша да пригожа. Данилевский прекрасно сложен, красив, здоров. В молодости радовал мой глаз неустанно, каждый раз смотрела и думала: как же удивительно природа распорядилась – все так правильно в его лице и фигуре, так гармонично и симпатично… Вот и она у нас удалась на славу. Жизнь, правда, моя собственная с красавчиком Данилевским не задалась, но это за скобкой.

– Ему идут очки, правда, мам?

– Идут. Трогательный очень в очках. Не уверена, что это самое нужное качество у мужчин. Но не такой красавец, как без них. И хорошо. Что им хуже, нам лучше…

– «Им» – кому, мам?

– Соперницам! Ты будешь подходить к нему после концерта?

– Не знаю. Мне это все не очень удобно, мам…

– А вы как-то договорились вчера ночью, когда три часа переписывались?

– Нет…

Я оглядела Катьку.

– Ты замечательно оделась. Очень идет тебе платьишко. Вообще-то мы его для концертов купили, для выступлений… Ну это, считай, тоже очень важное выступление…

– Мам… – покраснела Катька.

– А как ты хотела? Купить пакет чипсов и в трениках усесться рядом с ним на лавочке, пиво хлебать?

– Я пиво не пью, мам…

– Вот и не пей. Ну, иди тогда, он как раз стоит, озирается, не видит тебя.

– Пойду, да, мам?

Что еще нужно для любящего материнского сердца, чем вот такой вспыхнувший взгляд, как был в тот день у Лео, когда он увидел Катьку и сбежал к ней по ступенькам ротонды? Я не стала их снимать и очень потом пожалела. Светилась бы фотография от двух юных, красивых, великолепных влюбленных. Бьющая фонтаном света неотразимая Катька в легком кремовом платье, с золотой шнуровочкой на груди, с разлетающимися каштановыми длинными волосами, густыми золотистыми прядками льющимися по ее загорелым плечикам. И улыбающийся, улыбающийся голубоглазый литовец, тоже с чистейшей кожей, балтийским румянцем на гладких щеках, белозубый, приятный… Красота.

Я увидела, как он взял Катьку за руку, не отпускал. И она, конечно, не отнимала руки. И правильно делала.

Я судорожно перевела дух. И… И дальше – что?

– Мам. А можно… Можно я покатаюсь завтра с Лео на велосипедах?

– Можно.

Катька внимательно посмотрела на меня.

– Все хорошо?

– Все отлично.

– Мы утром поедем, не вечером.

– Конечно, вечером же концерт.

– Нет, вечером концерта нет. У него друзья приезжают из Вильнюса. Мальчики.

– Они не мальчики, – машинально сказала я.

– Ну ребята… Ты грустишь о чем-то, мам?

– Нет. Нет, ну что ты! – я поправила Катьке лямку на платье и волосы. – Не холодно? Надень курточку. А то я замерзла.

Катька засмеялась.

– Хорошо, мам. Я не замерзла, но надену, чтобы ты не переживала. Мам… – Катька серьезно посмотрела на меня.

– А?

– Зачем ты героя в последней книжке сделала латышом, а?

– Господи, я думала, ты мне что-то важное скажешь…

– Конечно, важное, мам! Десять лет в Литву ездили, а у тебя герой – латыш!

– Ох, дочка, если бы все мои герои материализовались, у тебя бы, знаешь, сколько сейчас отчимов было! И космонавт, и бывший разведчик, и милиционер, и дирижер симфонического оркестра, и врач «Скорой помощи»…

– Ты не пиши ничего про Леонарда, про этого Леонарда, хорошо, мам?

– Да уже начала…

Катька округлила глаза:

– Уже?..

– Да. Раскрыла всем твои маленькие секретики.

– Ма-ам… Ты рассказала всем, где лежат мои молочные зубы? – засмеялась Катька.

– Да-да, именно с зубов я и начала. «Выпал однажды у Катьки зуб. Точнее, она сама его вытащила, как обычно. Думала-думала, что с ним делать. То ли в саду на даче закопать, то ли обменять у мальчишек на жвачку…» Я, кстати, забыла, зачем мальчикам выпавшие зубы?

– Чтобы пугать девчонок. Открываешь пенал, а там у тебя чей-то зуб лежит… Страшный, вонючий… Ты кричишь, училка ругается, все смеются, урок окончен…

– Ясно. Ну что, обсудим, как тебе одеться на велосипедную прогулку?

– Нет, мам, лучше давай с тобой по-английски поговорим. А то он так легко болтает… Он же в Норвегии учился, там все говорят по-английски…

– Ладно, хотя бы на велосипеды позвал. Хоть какую инициативу проявил.

– Я вообще-то сама предложила покататься…

– Сама? Гм… Ну, наверно, правильно… Что тянуть… Мы же скоро уезжаем. Покатаетесь, все сразу станет ясно…

– Что – ясно, мам?

– Кто как катается. – Я побыстрее отвернулась от Катьки.

Не то говорю… А как надо? Как правильно? Что правильно для одного, неправильно для другого. А я бы – пригласила сама? Да, я бы пригласила. Но я все делала неправильно в жизни…

– Мам… – Катька обошла меня кругом, чтобы заглянуть в глаза. – Это плохо, что я его позвала покататься?

– Да нет, ну литовцы же все на велосипедах, что тут такого? – неискренне ответила я.