Марионетка для вампира

Перед одной такое поездкой я передала пану директору сложенный вчетверо листок.

— Надеюсь, записка не любовная? — улыбнулся тот одними губами.

— Почти, — ответила я достаточно серьезно.

— Что это? — спросил Ондржей, пробежав глазами текст. — Вы заделались в свахи?

— Наведите справки. Вдруг вам удастся отыскать эту Клариссу. Карличеку тоже нужна семья. Он же человек. Вдруг эта маленькая, теперь уже взрослая, женщина помнит такого же маленького мальчика.

И Ондржей нашел первую и единственную любовь карлика. Какая же это была встреча! Я не могла смотреть на этих двоих без слез. В моих слезах смешалась радость за них и тоска по себе. Барон последние дни ходил хмурым и даже желал «доброй ночи», уже повернувшись ко мне спиной. Я смотрела в темноту, которая заполнила даже мои сны, и смахивала беззвучную слезу.

С середины июля установилась жаркая погода. От строительных запахов становилось совсем дурно. Даже не хотелось ничего брать с кухни, уже чуть обновленной, в которой теперь хозяйничали двое поварят. Столовой больше не существовало. С каждым днем особняк терял свой прежний вид. Возможно, это и раздражало барона Сметану, а не приближение августа, которое тревожило меня.

— Вера, может, тебе вернуться ненадолго в родной город, пока из дома не выветрится вся эта дрянь?

Какая дрянь? Если даже пан Драксний стойко выносил запах, то мне сам бог велел ничего не замечать. Старик продолжал сидеть в своем кресле. Гостиную не трогали. Ее единственную мы решили оставить в первозданном виде. И не только ради дракона, но и ради духа родного гнезда для последнего барона Сметаны.

— Я уеду, — заявила я твердо. — Но только в середине августа.

Да, я так решила. Я не смогу часами смотреть на умирающего. Это я знала точно. Однажды, когда я случайно обнаружила спрятанную бароном коробку, Петер нашел меня в обнимку с марионеткой, по уши в слезах.

— Вера, как ты можешь?!

Он вырвал из моих дрожащих рук куклу и прижал меня к груди, такую вот всю трясущуюся от невыплаканных пока страхов.

— Обещай не делать этого больше. Никогда. Особенно в сентябре. Пожалуйста…

Он гладил меня по вздрагивающей спине, и я не отстранялась, а наоборот прижималась к нему все сильнее и сильнее.

— Что мне сделать со всеми этими куклами? Что? — стонала я в его мокрую жилетку.

— Если сумеешь, спрячь меня в сундук и не позволяй дракону его сжигать.

— Покажите тогда мне тайник! — я взглянула в глаза мужа через пелену слез. — Ведь мы не тронули его с перепланировкой?

— Я покажу, покажу…

К началу июля наверху нетронутой оставалась лишь наша спальня. А в середине месяца как-то за обедом Ондржей протянул барону связку ключей.

— Я все приготовил. Даже пану Дракснию будет там хорошо.

— Я никуда отсюда не пойду! — тут же взвился дракон.

Драконом он оставался лишь для нас. Даже жена Карличека не знала про драконью природу старика. За столом все мы вели себя довольно скрытно. А многочисленные строители сторонились как его, так и барона из-за внешнего вида обоих.

У нас теперь был небольшой домик. Один на двоих. С электричеством и всеми делами. Добираться до него от особняка пять минут на машине, но мы с бароном ходили эти несколько километров пешком. Два раза в день. Натренировав ноги во время прогулок по снегу, сейчас мы, словно дети, легко скакали по грунтовой дорожке. Нет, бывало, мы шли тихо, растягивая каждый шаг. Это было время нашей близости. Рука в руке, шаг в шаг. Плечи соприкасаются почти при каждом шаге, и только глаза не встречаются. В них печаль от скорой разлуки.

— Привыкай к новому дому, — не уставал вбивать мне в сердце осиновые колья барон.

Это был дом Ондржея. И он вернется сюда двадцать второго августа. Как я буду с ним жить, не знаю. Злоба прошла. Дружба не началась. Общение наше носило сугубо официальный характер, и однажды я не выдержала:

— Ондржей!

Я оторвала его от ноутбука, с которым пан директор сидел на скамейке под античной статуей. Чех подвинулся, и я села рядом.

— Думаешь, мы действительно должны пожениться?

Я впервые сказала ему «ты», хотя давно убрала из обращения «пана», но он не обратил никакого внимания на мою фамильярность.

— Так будет лучше для нас обоих. И с точки зрения законов, и с точки зрения налогов. Вера, вы должны и без моих пояснений понимать положительные стороны семейного бизнеса.

— А остальное?

Ондржей захлопнул ноутбук и уставился мне в лицо, заставив пойти пятнами.

— Вы разве не хотите детей, Вера?

Я поднялась со скамейки, не дав никакого ответа. Ондржей меня не остановил. Кому нужен мой ответ? Стояла невыносимая жара, и взгляд в спину моего будущего мужа не добавил жару… Я и без того была вся мокрая. До нитки.

К вечеру не стало лучше, и я упросила мужа завернуть к озеру. Оно было небольшим. На другом вовсю шло строительство лодочной станции, и лодки уже выдавались туристам, которые к лету как-то забрели к пану Лукашу. Но на нашем озере царили тишина и покой.

Барон сел на траву. Он не собирался купаться. А я собиралась, пусть даже голышом.

Петер не сводил с меня глаз, пока я переплывала озеро туда-обратно и особенно, когда вся в мелких брызгах выходила из озера. Он чуть не зажевал всю тростинку, которую гонял во рту.

Полотенца не было, и я остановилась согреться в лучах заходящего солнца, но барон решил вытереть меня своей рубашкой. Я не подходила ближе, чтобы не закапать ему брюки стекающей с волос водой. Он поднялся сам и, неловко оступившись, с улыбкой протянул мне рубашку, а я во все глаза смотрела на лоскутное одеяло его груди. Кожа слишком часто меняла цвет. Бедный, что же это были за раны? И за что все это восемнадцатилетнему пацану! За что…

Я вскинула руки, но не для того, чтобы барону удобнее было растереть меня рубашкой, а чтобы обвить его горячую шею прохладными руками, прижаться мокрой грудью к его несчастной груди, где от нашей близости замирало сейчас сердце.

— Петер, я не могу тебя отпустить, — простонала я, позабыв про возраст и положение, когда он попытался развести мои руки. — Петер, будь моим… Хотя бы один раз. Ведь я имею на это законное право…

Он замер и прижал скомканную рубашку к моей дрожащей спине. Или все же дрожал он…

— Верочка, я не могу…

— Ты можешь!

Я приподнялась на цыпочки и прижалась холодными от воды губами к его сухим от скрытого желания губам. Мои пальцы ухватились за седые завитки на его шее. Он ответил на поцелуй. Ответил, как всегда осторожно, но через минуту уже терзал мои губы, как и мокрые волосы, но я не искала свободы ни от его губ, ни от его пальцев. Мои скользнули к пряжке на ремне. Секунда промедления, и все может закончиться плачевно. И я не медлила. Даже на долю секунды.

Ноги барона подкосились, и мы рухнули в траву. Мягкую и пьянящую. Мои волосы засыпали ему плечи, когда Петер отстранил меня на секунду, чтобы заглянуть в глаза. Но глаз у меня больше не было. Я не видела барона, я видела лишь огненную пелену. Высокая трава оказалась мягче перины. Но даже свались мы сейчас в воду, я бы не заметила разницы. Между нашими телами больше не было никаких недомолвок, никаких условностей, никакого страха. Даже когда нас окутала темнота. Кромешная.

— Верочка, надо домой.