Марионетка для вампира

— Добрый вечер, Милан.

Он не выказал никакого раздражения на своеволие пациента. Видимо, специально скрывал от меня приход барона. Ради сюрприза. И тот получился, я даже открыла для съедения свою королеву!

— Добрый вечер, — пролепетала я, не в силах отыскать более сильного голоса.

Барон поднялся и бодрым шагом приблизился к шахматному столику. Я не сводила с него глаз, напрасно ища следы болезни. Барон был прежним. Таким, которого я знала. Которого боялась. Которого ненавидела. По которому скучала. Но которого не любила. Я ведь точно его не любила…

— Пан Драксний, позвольте мне помочь жене отыграться!

Он особенно старательно выговорил слово «жена». Будто за неделю я могла забыть о своем новом статусе. Старик не поднял глаз.

— Это не игра, Милан. Это урок. Здесь можно и нужно ошибаться.

Он подцепил королеву ногтями и аккуратно перенес на свою сторону стола.

— Ваш ход, пани Вера.

Взгляд шахматного учителя так и не оторвался от моих остальных фигур.

— И все же… Верочка…

Петер скользнул мне под волосы, и я с трудом удержала вздох в воспламенившейся груди. Его пальцы нашли левую мочку, сдернули сережку, затем правую… Обе они легли на середину доски прямо под глаза пана Драксния.

— Играем?

Пан Драксний поднял на барона горящий желтым огнем взгляд. Да, драконы не могут отказаться от драгоценностей, даже если это какие-то жалкие пару граммов золота. Барон пошел с коня. Пан Драксний отдал ему пешку.

— Нет, так не пойдет… — Рука Петера сжимала мое плечо, оттого оно и не дрожало. — Играйте в полную силу, пан Драксний. Вере не жалко этих сережек. У нее теперь есть другие.

На стол легла знакомая бархатная шкатулка. Оказывается, черный бархат отливал синим. Барон достал те несчастные золотые серьги с гранатами в виде виноградной грозди и продел мне в уши. Я не знала, благодарят ли в таких случаях, ведь это был своеобразный обмен. Чтобы не молчать, я спросила:

— Не хотите ли присесть?

Приподняться со стула я не могла. Тяжелая, как и прежде, рука пригвоздила меня к стулу. Не прошла у барона лишь седина. Такие процессы от прилива жизненных сил, видимо, не зависят.

— Вера, я великолепно себя чувствую. Но даже падая, не заставил бы вас стоять…

— Вы мне это наглядно продемонстрировали в сугробе! — вспылила я нечаянно. — Простите…

— Ваш ход, пан барон! — спас меня старик от первой семейной ссоры.

Петер походил. И через два или три хода, а может и того меньше — я уже не следила за ходом игры, раскаленная до предела близостью воскресшего барона — поставил шах, но пан Драксний в считанные минуты закончил партию матом.

Барон подал мне руку. Я поднялась. Мы уже поужинали. Даже с Карличеком за одним столом. И наверх тот тоже успел отнести полный поднос. Что теперь… А?

— Милан, вы специально оставили шкатулку открытой?

Мы оба обернулись на скрипучий голос пана Драксния.

— Пытаетесь пристыдить меня? — он буравил барона желтым взглядом.

Петер улыбнулся. Очень добро. И погладил мой локоть.

— Пристыдить вас? Да боже упаси… Это невозможно!

Старик тут же поднялся, схватил когтями шкатулку и поплелся к двери.

— Господи боже ж мой! — барон даже отступил от меня на шаг и с полминуты смотрел в пустой дверной проем таким же пустым взглядом. — Я действительно ни на что не намекал, — прошептал он, обернувшись ко мне. — Просто навел порядок, чтобы ничего не напомнило тебе о пережитом ужасе…

Он закусил губу и опустил глаза к моей окольцованной руке.

— И нашел эту шкатулку. Я не забираю подарки. Твой подбородок, — Петер приподнял мою голову осторожно, двумя пальцами. — Почти не видно. Бедная… Мне безумно стыдно… Не знаю, сумеешь ли ты простить меня, но я буду упрямо стараться заслужить твое доверие…

Он убрал руку и снова спрятал взгляд в моем кольце. Я сжала ему пальцы.

— Простить или забыть? — я говорила тихо, хотя мне нечего было скрывать от Карличека, если тот вдруг снова стережет меня, спрятавшись за дверь. — Мне было страшно и больно. Так что не верю, что забуду ваш укус. Однако я сумела понять ваши действия и честно пыталась простить всю неделю, но пока… Пока у меня не получилось, буду с вами честной. Однако я скучала по вам, Петер. И проклинала стену между нашими комнатами.

Я специально не сказала «спальнями».

Барон стиснул в ответ мои пальцы, а свободной рукой тронул за щеку.

— А я все ждал, что ты постучишь. И все искал слова, которыми сумею убедить тебя остаться в коридоре. Но ты…

— Не пришла, — заполнила я паузу с грустной улыбкой. — Я не хотела вас смущать.

— Я знаю и благодарен за это. Но мне было грустно, очень грустно одному. Впервые я так остро ощутил одиночество.

— Вы были не одни, — я потерлась о его щеку, и он тут же сжал пальцы в кулак.

— Да мы не одни даже сейчас…

Он отпустил мою руку и взял под локоть, чтобы развернуть к двери. Пан Драксний еле передвигал ноги. Барон поспешил к нему, но тот, зло зыркнув на хозяина особняка, резко повернул к шахматному столу, на котором впервые оставил фигуры вразнобой.

— Считайте это свадебным подарком! — старик сунул в руки барона бархатную шкатулку и, когда тот тронул на ней замочек, хрипло прорычал: — Можете не проверять, у меня прекрасная память на вещи. Все, что принадлежало вашей матери, здесь, а это вот другое…

Карманы у пана Драксния оказались глубокими: он все выкладывал и выкладывал из них драгоценные металлы: не только разные колье, но даже серебряные ложки. Скоро посреди шахматной доски, завалив половину фигур, выросла довольно высокая гора из драгоценного барахла. Барон молча стоял над ней, прижимая к груди полученную шкатулку.

— Можете заложить, как все остальное, — выплюнул старик ему в лицо. — Женщина стоит дорого. Это веками не меняется, так что я все помню, не подумайте!

Он даже пальцем затряс перед носом барона, но тот не двинулся с места, вообще не пошевелился. Кажется, и губы остались в полном покое, когда выдавали слова:

— Вере не нужен ни титул, ни драгоценности, ни наряды…

— Вы так думаете? — старик аж зубами заскрежетал. — Или она вам это сказала? И вы верите в честность женщины, когда та говорит подобные вещи…

— Я верю не женщине…

В груди похолодело, и я жалела, что барон оставил меня у окна — ухватиться не за что, а от его слов упадет и здоровая, а я последнее время чувствую себя, да и действую, как не совсем здоровая… женщина.

— Я верю ее поступкам. Она трижды отказывалась выйти за меня замуж. Потом швырнула мне в лицо последнюю ценную для меня вещь — любимые серьги матери, которые я ни за что бы не поставил на кон. Ну, а что касается нарядов, то их, увы, больше нет. Вера! — он неожиданно обернулся ко мне, встав к старику спиной: — Вы ничего не хотите мне объяснить?