Мария Федоровна

Германия, единственная из великих держав к тому моменту признавала советское правительство и имела официального посла в Москве (представительства прочих стран, находившиеся в «Совдепии», не признавали новую власть, а дипломаты не имели легитимации). Король просил не только за Марию Федоровну, а за всех представителей свергнутой Династии, и заканчивал свое обращение к кайзеру вопросом: «Можешь ли ты что-либо сделать, чтобы облегчить судьбу этих, таких близких мне людей».

Король, очевидно, надеялся побудить Германского Императора, состоявшего в близком родстве с Романовыми — Императрица Александра Федоровна приходилась ему двоюродной сестрой, — проявить человеческое участие.

Вильгельм II ответил немедленно. Но этот ответ не содержал ничего определенного. С одной стороны, кайзер выражал «понимание» озабоченностью Христиана «близкой ему судьбой Царской Семьи». Но вместе с тем он уверял, что в «данных обстоятельствах» любой его шаг в этом деле может лишь ухудшить ситуацию, поскольку большевики могут решить, что Германия желает восстановить монархию в России. Он предлагал Королю совсем другой ход: обратиться к Москве с консолидированной просьбой всех Скандинавских стран. И подобный демарш, как считал Император Германии, может произвести «должный эффект», так как все эти страны являются нейтральными. Было ясно, что кайзер ничего предпринимать не намерен. Копенгаген опять погрузился «в раздумья».

Не получая никаких руководящих указаний от своего начальства, посол Скавениус действовал на свой страх и риск. Благодаря его содействию из России удалось выбраться и спастись немалому числу людей, в числе коих находились: Греческая Королева-Вдова Ольга Константиновна, а также супруга и сын Великого князя Михаила Александровича Наталья и Георгий Брасовы.

Положение Скавениуса в стране, правительство которой Дания не признавала, было весьма сложным и двусмысленным. Он сам не имел возможности вступать в официальные отношения с лицами и институтами новой власти, той власти, от которой как раз во многом зависела судьба всех Романовых, как и «бывшей Императрицы» Марии. Стремясь воздействовать на эту не признаваемую власть, посол прибегал к опосредованным приемам. Первоначально он сам хотел частным образом встретиться с главой новой власти В. И. Лениным (1870–1924), но большевики не проявили никакого интереса. В феврале же 1918 года представилась иная возможность.

Посол поддержал представителя Датского Красного Креста Карла Кребса, перед его поездкой в Крым на встречу с Марией Федоровной, добиться встречи с наркомом иностранных дел Л. Д. Троцким (1879–1940). Красный бонза «аудиенцию дать соизволил» в Смольном, и она произвела на датского офицера неизгладимое впечатление. Собственно, никакой «аудиенции» и в помине не было. Троцкий удостоил краткой беседой во время «движения по коридору» Смольного, из одного кабинета в другой.

Датчанин напомнил наркому, что судьба Марии Федоровны вызывает беспокойство в его стране, что «урожденная Датская Принцесса» пребывает в «плохих условиях» и «хотела бы иметь законное разрешение вернуться домой в Данию». Кребс адресовал этот филантропический монолог деятелю, для которого человеколюбивые аргументы являлись пустым звуком. Его интересовало лишь «дело мировой пролетарской революции», а какие-то там слезливые стенания о «страданиях» представлялись вредной чепухой, с которой он и его «товарищи по партии» считаться не собирались.

Представителю Датского Красного Креста это кредо революционных убийц и насильников его собеседник ясно и кратко изложил. «Множество людей живет в плохих условиях», а правительство Дании не признает новую власть в Петрограде и заморозило счета Российского государства. В конце, перед тем как захлопнуть перед датчанином дверь, Троцкий изрек, что Мария Федоровна «просто русская гражданка» и «должна подать ходатайство о заграничном паспорте в местный Севастопольский совет».

Хамская отповедь не обескуражила Кребса, и он вознамерился все-таки добиться от обитателей Смольного документальной поддержки. Во-первых, разрешения доставить Марии Федоровне продукты и, во-вторых, разрешения сопровождать «бывшую Вдовствующую Императрицу» при выезде из страны. В посольстве Дании на этот счет было составлено два специальных документа, с которыми Кребс и прибыл опять в Смольный.

Но если в первый раз он ждал Троцкого почти три дня, то теперь его отловить удалось уже в первый день, в приемной у Ленина. «Красный нарком» был явно не в духе, никакой беседы вести не собирался и лишь бросил на ходу одну, поистине сакраментальную фразу: «Мария Федоровна является для нас старой реакционной дамой и судьба ее для нас безразлична».

Урок «революционной философии», преподанный Кребсу, ясно показал, что большевики и разговаривать не будут, пока Дания официально не признает их режим. Но подобное намерение в Копенгагене отсутствовало, а значит, необходимо было действовать исключительно неофициальными путями.

Кребс отправился в Крым без всяких разрешительных документов, но с полного одобрения и при непосредственной поддержке посла Скавениуса. По его инициативе в зашитом вокруг талии поясе датский офицер вез 50 000 рублей, предназначенных для Марии Федоровны и ее близких.

Возможно, для самого Троцкого судьба «старой реакционной дамы» и не представляла никакого интереса, но для иных представителей красной власти Романовы, в том числе и Мария Федоровна, были, что называется, бельмом на глазу.

В апреле 1918 года Ялтинский совет потребовал приговорить всех Романовых к смертной казни. Над обитателями «Ай-Тодора», «Чаира», «Дюльбера» и «Кореиза» нависла смертельная угроза. Злодеяние не совершилось лишь потому, что Ялтинский и Севастопольский советы переругались между собой за право вершить судьбу Романовых. А вскоре и самим большевистским властителям спешно пришлось бежать или укрываться от угрозы расстрела.

Крым заняли германские войска. По просьбе Вильгельма II его зять герцог Эрнст-Август Брауншвейгский отправил своей матери, сестре Марии Федоровны герцогине Кумберлендской, сообщение, что Императрица Мария и ее родственники «пребывают в хорошем состоянии» и что отныне им ничто не угрожает, так как они находятся под защитой германской армии и лично кайзера. Об этом сразу стало широко известно во всех европейских монарших домах.

В Дании это известие вызвало временное успокоение, но зато в Англии оно привело к совершенно неожиданным результатам: Король Георг V вернулся из оцепенения, к нему вдруг «возвратилась память». Год назад, весной 1917 года, он предал забвению свои родственные связи с Романовыми. После того как в апреле того года, по сиюминутным политическим соображениям, переданное ранее приглашение Николаю II прибыть в Англию было отозвано, Король ни словом, ни делом не проявлял участия.

Теперь же в Лондоне вспомнили, что в России страдают близкие родственники Короля, среди которых находилась и сестра Вдовствующей Королевы, «дорогая тетя Минни». Этот прилив родственных чувств объяснялся просто: кайзер Вильгельм, которого с началом Мировой войны в Англии поносили на всех углах и иначе, как «чудовищем», не называли, выказал удивительное благородство. То была моральная пощечина Королю со стороны повелителя Германии, и сей факт вызвал чрезвычайное волнение английского аристократического истеблишмента.

Георг V счет необходимым лично попросить Министерство иностранных дел, чтобы оно через своего агента в Москве Брюса Локкарта добилось от московских властей «лучшего обращения с Царской Семьей». Агент вскоре отрапортовал, что имел встречу с заместителем наркома иностранных дел Г. В. Чичериным (1872–1936), со слов которого Вдовствующая Императрица вместе с другими Романовыми «взята в плен немцами», которые собираются ее перевести в Киев.

Ничего иного на берегах Темзы не узнали, но на этом английская дипломатическая активность и замерла. Ее не смогла оживить даже двукратная просьба кузины короля принцессы Виктории Баттенберг-Маунбеттен, родной сестры Императрицы Александры Федоровны, с которой она обращалась в Форин Офис «предпринять попытки по спасению Царской Семьи». В конце концов, министр иностранных дел Великобритании лорд Бальфур (1848–1930) посоветовал надоедливой высокородной просительнице на сей предмет самой обратиться к Датскому и Шведскому Королевским Домам.

Георг же V снова на несколько месяцев «впал в оцепенение», из которого его не могли вывести даже мольбы матери — Вдовствующей Английской Королевы Александры.

Несмотря на то что после оккупации Крыма германской армией прямая угроза жизни миновала, Мария Федоровна пребывала в грустном состоянии. Вести извне по-прежнему приходили крайне редко, да и те, которые поступали, не вселяли радостных эмоций. Ей неоднократно говорили о трагической судьбе ее сыновей Николая и Михаила, но она не только не хотела о том говорить, но и слышать.