Мария I. Королева печали

Шли дни, и Мария, постепенно расслабившись, начала получать удовольствие от общества фрейлин, с которыми играла в жмурки в безлюдных галереях и в пятнашки в парках. Однако, когда отец вернулся с Анной Болейн, королева запретила дочери покидать свои покои. Отчего у той сразу испортилось настроение. Ведь прямо за ее дверью отец выставлял свою любовницу напоказ придворным.

Между тем двор активно готовился к ежегодной летней поездке короля по стране, и Мария пребывала в мрачном ожидании возвращения в Хансдон. Ее родители собирались в середине июля выехать из Виндзора в Вудсток. Близился день отъезда, но приказа вернуться в Хансдон так и не поступило.

В день предполагаемого отъезда Мария с матерью сходили к мессе, а затем сели завтракать. Вскоре после начала трапезы королева внезапно положила нож.

– Дамы, а вам не кажется, что тут как-то подозрительно тихо? – спросила она.

Что было чистой правдой. Они не услышали ни шума привычной суеты, сопутствующей отправлению двора в поездку, ни топота бегущих ног, ни громких криков внизу. Королева встала и выглянула во двор.

– В замке никого нет! – сдавленно ахнула она.

Мария и придворные дамы, сгрудившись вокруг королевы, посмотрели в окно, но не увидели ни толп придворных, ни повозок, ни вьючных мулов.

– Возможно, я ошиблась и отъезд назначен на другой день. – Екатерина с вымученной улыбкой отправила своего камергера лорда Маунтжоя выяснить точное время отъезда.

Вернувшись, он доложил со смущенным видом:

– Мадам, король уехал в Вудсток сегодня рано утром.

Королева кивнула и продолжила завтракать. Марию ужасно расстроило, что отец уехал, не попрощавшись с ней. Похоже, это было какой-то новой уловкой Анны Болейн с целью унизить и запугать королеву.

А затем, уже под конец обеда, появился гонец в ливрее с эмблемой Тюдоров. Поклонившись королеве, он произнес, обращаясь к стене за ее спиной:

– Ваша милость, королю угодно, чтобы вы в течение месяца освободили Виндзорский замок и переехали в любой из собственных домов. – Он нервно сглотнул. – Вы можете оставаться здесь до момента отъезда принцессы Марии в Хансдон.

Мария поняла смысл приказа лишь тогда, когда увидела лицо матери. Отец покинул их, не попрощавшись, и на сей раз оставил семью навсегда. Он оставил жену и дочь, не сказав им ни слова. И даже не стал ждать решения папы римского. От осознания чудовищности произошедшего у Марии перехватило дыхание. Онемев от потрясения, она смотрела на мать, которая, пытаясь восстановить самообладание, схватила дочь за руку.

– Поеду туда, куда мне дозволено, – произнесла королева. – Я остаюсь его женой. И буду молиться за него.

* * *

– Я должна ехать в Истхэмпстед, в Виндзорском лесу, – одним жарким августовским днем сообщила дочери королева. – А вы, дочь моя, не едете в Хансдон. Отец отправляет вас в Ричмонд.

– А почему мне нельзя поехать с вами? – жалобно спросила Мария.

– Потому что вы должны подчиняться воле короля, чтобы не давать ему повода усомниться в вашей преданности и послушании.

– Матушка, вы святая! – возразила Мария. – Как вам удается так терпеливо сносить подобную жестокость?

– Потому что мой долг жены короля – угождать своему господину, и ваш, как его дочери, тоже.

Мария покачала головой, совершенно сбитая с толку. Отец не заслуживал такой безоговорочной преданности.

Она была рада, что многие придворные дамы решили сопровождать королеву в Истхэмпстед, в частности милейшая Джейн Сеймур, в лояльности которой не приходилось сомневаться.

На сей раз расставание с матерью оказалось более тягостным, поскольку Мария не знала, когда они смогут увидеться в следующий раз. Она опасалась, что отец разлучал их, чтобы наказать жену за отказ аннулировать их брак. Уверенность Марии еще больше окрепла, когда по прибытии в Ричмондский дворец она, к своему величайшему огорчению, узнала, что ей запрещено видеться с матерью. Аналогичный запрет получила и леди Солсбери, а также остальные друзья королевы, включая неустрашимую леди Эксетер.

Ну а в остальном жизнь шла своим чередом. Мария соблюдала подобающей принцессе этикет, продолжала учебу и довольствовалась маленькими радостями в обществе леди Солсбери и служанок, с которыми музицировала, танцевала и играла в карты. Месячные по-прежнему оставались для девушки предметом мучений: по крайней мере два дня в месяц она оставалась лежать в постели, прижимая к животу горячий кирпич, обернутый фланелевым лоскутом. А еще в такие дни она была особенно нервной, становясь жертвой больного воображения и самых различных страхов. Леди Солсбери, как обычно, делала все возможное, чтобы их развеять, взывая к здравому смыслу своей подопечной, но одна тревога неизменно сменялась другой. Если Мария не волновалась из-за странного головокружения, то переживала из-за какого-то болезненного симптома или терзалась угрызениями совести, что сделала недостаточно для защиты матери. Иногда Марии хотелось убежать от самой себя. И единственной соломинкой, за которую еще можно было ухватиться, стала для нее истинная вера.

Ни Марию, ни ее мать не пригласили на Рождество ко двору. Отец отправил дочь на весь зимний сезон в Бьюли. Посланник отца передал ей, что она не должна общаться с матерью или мессиром Шапюи. Это известие окончательно доконало принцессу, поскольку не было такого случая, чтобы они с матерью не обменялись подарками на Новый год, и мысль о тоскующей в одиночестве бедной матушке была невыносимой. А мысль о Шапюи заставляла принцессу рыдать еще горше. Материнские письма не оставляли у нее сомнений, что этот надежный, заботливый человек с добрыми глазами оставался непоколебим в своей поддержке изгнанниц. Какая жалость, что Мария не могла встретиться с ним и излить ему свои горести! Он наверняка смог бы утешить ее.

Глава 6

1532 год

Подстегиваемая колючим январским ветром, Мария в сопровождении свиты подъезжала по обледенелой дороге к поместью Мор. Мария чувствовала душевный подъем, причем не только благодаря бодрящей зимней погоде, но и потому, что в поместье Марию ждала мать. Отец наконец-то смягчился и разрешил дочери навестить ее.

– Он, должно быть, хочет заткнуть людям рот, – язвительно заметила леди Солсбери, когда пришел приказ. – В народе ходит множество толков по поводу того, что он вас разлучил.

Мария наконец осознала, какую роль играет общественное мнение. Король, возможно, и имеет абсолютную власть, но она всецело зависит от расположения его подданных. Когда она станет королевой, мысленно поклялась Мария, то сделает все, чтобы добиться этого самого расположения.

Когда она, покинув Бьюли, ехала верхом по чьим-то землям, к ней по голому льду бежали люди, горевшие желанием увидеть и благословить принцессу. Она отказалась от носилок: перспектива встречи с любимой матерью как будто излечила все хронические болячки. Однако холод давал о себе знать, и Мария уже не могла дождаться, когда окажется перед пылающим очагом в любящих материнских объятиях. Когда процессия миновала сторожку привратника и конюхи выбежали во двор, чтобы взять под уздцы лошадей, Мария вихрем взлетела по лестнице в покои матери. И действительно, королева была там. Она протягивала дочери руки, ее измученное лицо светилось любовью. Мария прильнула к любимой матушке, с болью осознавая, как сильно та постарела и похудела за месяцы разлуки. А ведь мать не всегда будет с ней, и потому они должны максимально насладиться подаренным им временем. Ну а сколько оно продлится, одному Богу известно.

Они провели целую неделю в уютных королевских покоях, болтая, играя в карты и веселясь как ни чем не бывало. Иногда к ним присоединялась леди Солсбери, которая передавала новости, полученные от ее сыновей Генри, Джеффри и Реджинальда, – единственная доступная ей информация, поскольку, будучи отрезанной вместе со своей воспитанницей от мира, она не имела возможности получать письма даже от леди Эксетер.

Дамы старались не затрагивать дискуссионных тем, однако Мария не могла сдержать свою ненависть к Ведьме.