Мария Медичи

В церквях бесчинствовали проповедники, осуждая нарушение Нантского эдикта: он запрещал гугенотам проводить богослужения менее чем в пяти лье от Парижа. Но король разрешил построить им свой храм в Шарантоне — у самых ворот Парижа. На протесты парламента король небрежно заметил, что отныне Шарантон находится в пяти лье от столицы. Позже Равальяк скажет, что к покушению на жизнь короля его подтолкнули «слышанные мной проповеди, из которых я узнал причины, по которым надо убивать королей».

В 1609 году Равальяк уже готов убить короля. Но одновременно с этим испытывает некоторые сомнения и угрызения совести. Тем не менее за год до преступления он принял решение выполнить любой ценой миссию, которая ему уготована свыше.

Он следит за поездками короля. Однажды подошел к нему около кладбища Невинноубиенных. На суде он скажет, что в этот день собирался не убивать короля (не был вооружен), а просто спросить, правда ли, что Генрих хочет воевать с папой и гугеноты готовят избиение добрых католиков. Перед тем как совершить убийство короля, он должен был из его уст собственных услышать признание о дурных намерениях.

Позже он хотел было отказаться от своего замысла и снова поступить к фельянам или к иезуитам, но его не приняли. Ближе к Пасхе 1610 года Равальяк возвращается в Ангулем. Но нет мира в душе его. Он чувствует, как невидимая сила отбрасывает его от алтаря. Теперь у него не осталось сомнений: только убийство короля, по воле Господа, вернет его в лоно церкви, и он устремляется в Париж выполнить свою миссию. В апреле его снова одолевают сомнения, возвращают назад в Ангулем. Но увиденное по дороге распятие напоминает ему о долге. Он возвращается в столицу. 14 мая 1610 года около четырех часов пополудни на улице Ферронри Франсуа Равальяк бросился к королю и убил его двумя ударами ножа.

Многие соглашались, что не обошлось без иезуитов, которые еще 200 лет назад провозгласили тезис о законности тираноубийства.

Знамения

Странные знамения сопровождали смерть короля. В своих МемуарахРишелье приводит их с особой скрупулезностью.

14 мая монахиня аббатства святого Павла, около Бовэ, не явилась в трапезную обедать. Ее обнаружили в своей келье, заплаканную, потрясенную видением, предвещавшим неминуемую гибель короля. Во время вечерни видение повторилось: монахиня утверждала, что сию минуту видела короля, убитого ножом.

В тот же день в монастыре капуцинок одна из сестер, вдруг услышав звон колоколов, разрыдалась и сказала подбежавшим к ней монахиням, что колокола предвещают смерть короля. Все увидели, что монастырский колокол действительно звонил сам по себе.

В день убийства юная пастушка из Патэ (между Шатодуном и Орлеаном) пасла овец, как вдруг услышала голос, возвестивший ей, что в это мгновение убили короля. 14-летняя девочка даже не знала, какой такой король. Позже она приняла монашеский сан и стала настоятельницей монастыря госпитальерок в Париже.

Разумеется, видения никак не доказывали наличия заговора. Просвещенные люди той эпохи, и среди них Ришелье, толковали их как знамения, ниспосланные Провидением.

Прево из Питивье

В несколько ином свете видится дело прево из Питивье. В день убийства короля он наблюдал партию игры в мяч и после особенно удачного удара сказал с видом человека, который многое знает: «Сегодня последует удар получше». Позже он спросил, который час, и громко объявил: «Осталось недолго, если уже не свершилось».

Когда стало известно о смерти короля, люди, слышавшие эти слова, углядели связь между событием, потрясшим королевство, и высказываниями прево. Об этом донесли канцлеру, который его арестовал и заключил в парижскую тюрьму. Наутро прево был найден в своей камере повешенным на шнурке, перекинутом через балку. Далее выяснилось, что у прево было два сына иезуита, а сам он был связан с цирюльником д’Антрага и маркизы де Верней.

Мертвые не говорят. Более серьезными оказались разоблачения Жаклин д’Эскоман, в результате которых возникло подозрение в возможном участии Марии Медичи в заговоре с целью убийства короля, ее мужа.

Компромат на королеву?

Знала ли Мария о заговоре против Генриха IV? Если да, какова ее роль — стороннего наблюдателя или активного участника? Некоторые не колеблясь сразу же начали подозревать Марию Медичи.

Сюлли утверждает, будто летом 1609 года Генрих говорил ему, что «Кончини ведет переговоры с Испанией, Пасситея, приставленная Кончини к королеве, заставляет ее короноваться, а он прекрасно понимает их планы, которые увенчаются успехом только в случае его смерти, и, наконец, он совершенно точно знает, что его убьют».

8 мая 1616 года королева-мать и юный Людовик XIII подписывают с бунтующими принцами Лоденский мир, в одной из статей которого предусматривается пересмотр дела о смерти Генриха IV. Это доказывает, что, во-первых, проведенное в 1610 году следствие считалось неудовлетворительным, а во-вторых, потребовалась гражданская война, чтобы заставить Марию Медичи возбудить пересмотр этого дела. Кого она хотела прикрыть? Были ли у нее личные причины для беспокойства? Но дело так и не было возбуждено.

В мае 1617 года на процессе Леоноры Галигаи среди прочих судьи внезапно начали задавать ей вопросы о смерти короля. Знала ли она о заговоре против Генриха IV? Не желала ли она и ее муж смерти короля? Защита Леоноры была весьма ловкой, и судьи многого не добились. Но раз спустя семь лет после убийства в ближайшем окружении королевы искали нити, которые могли бы привести к настоящим преступникам, то это значит, что огромное подозрение пало на саму Марию.

В более поздние времена самый большой вклад в развитие этой точки зрения внес Мишле, не любивший Марию Медичи. Два с половиной века спустя он описывал эту эпоху со страстной ненавистью по отношению к итало-испанской ультрамонтанской партии, в которой главным действующим лицом считал Марию — нечто вроде Троянского коня при Генрихе IV. Когда речь шла о женщинах, король Генрих терял обычную ясность суждений. Поэтому почти всего можно было добиться через его жену: возвращения иезуитов, франко-испанских браков, предательства германских князей-протестантов, безусловного возврата Франции в лоно церкви.

Убийство Генриха становилось выгодно, прежде всего, Испании, папе и Марии, которую объявили регентшей.

В «странной смерти Генриха IV» следовало бы вести два следствия по делу Равальяка и Марии Медичи.

Обвинение строится на показаниях Жаклин д’Эскоман, приютившей Равальяка в Париже. Узнав из его откровений о намерениях убить короля, она попыталась немедленно предупредить Марию Медичи лично, но все ее попытки оказались неудачными (королева согласилась ее принять, но вдруг уехала из Парижа), потом через иезуита — духовника короля, потом через Маргариту де Валуа. Последняя говорила с королевой и герцогом д’Эперноном. Когда д’Эскоман начала обвинять Анриетту д’Антраг и герцога д’Эпернона в организации заговора против короля, ее арестовали и препроводили в Консьержери, где немедленно допросили. Она обвинила Анриетту д’Антраг в убийстве прево из Питивье, потом доказала, что маркиза принимала убийцу короля у себя в замке Мальзерб, встречалась с герцогом д’Эперноном, из замка Мальзерб шли письма в Испанию, наконец, герцог лично знал Равальяка и давал ему поручения. Но дама так и не смогла показать записку, в которой Анриетта просила ее приютить Равальяка в Париже. Поэтому мнения разделились и сторонники герцога подвергли заявления д’Эскоман осмеянию. В середине 1611 года вынесен приговор: д’Эскоман приговорили к пожизненному заключению, несмотря на давление со стороны герцога д’Эпернона, который добивался вынесения смертного приговора за лжесвидетельство. В 1618 году после убийства Кончини Люинь перевел даму из тюрьмы в монастырь, где она и умерла.

Через некоторое время после этих событий Анриетта д’Антраг появилась при дворе, где Мария Медичи приняла ее весьма милостиво. В 1618 году дело д’Эскоман сгорело во время пожара во Дворце правосудия, а в 1622-м дочь Анриетты д’Антраг вышла замуж за сына герцога д’Эпернона: церемония бракосочетания происходила в присутствии Марии Медичи.

Доказывает ли это, что Мария действительно была замешана в заговоре герцога д’Эпернона и Анриетты д’Антраг? Даже враждебно настроенный по отношению к ней Сен-Симон не осмеливается этого утверждать и высказывает весьма осторожное сомнение: «Говорили, что Мария Медичи, в своей яростной ревности подталкиваемая Кончини, дошла до союза с мстительной любовницей, причем обе они находились под испанским влиянием, а Генрих IV стал их жертвой».