Мария Стюарт
Шрифт:
Как только 12 апреля Морей прибыл в Эдинбург, Трокмортон нанес ему визит. Морей сказал ему, что примет на себя регентство, хотя и не без дипломатичного колебания. Вместе с Мореем приехал французский посол де Линьероль, который открыто заявлял: тонкости дипломатии требуют создать впечатление, будто Франция оказывает давление с целью освободить Марию, которая была суверенной правительницей, невесткой его короля, а между странами существовала долгая традиция дружеских отношений. Посол не имел намерений добиваться доступа к Марии и, сообщив о своем поручении лордам, должен был немедленно вернуться во Францию.
Три дня спустя, 15 августа, Морей в сопровождении Атолла, Мортона и Линдси навестил Марию. После ужина Морей проговорил со своей сводной сестрой два часа наедине. Их беседа странным образом напоминала их встречу в Реймсе шесть лет назад, в 1561 году. В тот раз Морей, тогда еще просто лорд Джеймс, был отправлен лордами узнать, «что у королевы на уме»; вместе они выработали условия, на которых Мария
Первая версия была изложена Мореем Трокмортону. «Он (Морей) вел себя по отношению к ней скорее как духовный наставник, нежели советник». Мария вынуждена была посмотреть в лицо фактам: она пришла к власти в относительно благополучной стране, поддерживавшей добрые отношения с Англией и Францией, официально признавшей Реформацию и теперь постепенно ее принимавшей; прошлые раздоры знати постепенно отходили в прошлое по мере того, как дворяне принимали власть сильного монарха, а торговля с Англией и континентальной Европой процветала. Вместо сильного монарха Шотландия получила прекрасную девушку, предпочитавшую политике развлечения и своим своевольным браком испортившую отношения с Англией; ее игнорировала французская королева, пришедшая в ужас из-за ее возможного участия в убийстве короля, а ее невнимание к государственным делам поставило страну на грань гражданской войны. Морей оставил Марию в тот вечер, «не надеясь ни на что, кроме милосердия Божьего». Неудивительно, что Мария горько плакала.
Собственную версию событий Мария изложила Клоду Но десять лет спустя. Морей прибыл на берег озера, высокомерно оседлав одну из лошадей Марии, и, к ее большому удовольствию, свалился с нее прямо в воду. Как именно она рассмотрела это происшествие из своей тюрьмы, остается тайной. Морей повел себя вовсе не так почтительно, как подобало бы человеку, ужинавшему в обществе своей правительницы; позднее ей пришлось напомнить ему о долге по отношению к королеве. Он спросил ее совета относительно того, стоит ли ему принять регентство, ведь другие кандидаты могут и не относиться к Марии со свойственной ему мягкостью. Она напомнила ему, что единственная обладает законной властью перед Богом, а те, кто готовы ее узурпировать, с легкостью заменят его. Мария сказала Морею: «Тот, кто не держит слова, когда должен, вряд ли сдержит его, когда нет обязательств». Все его слова о ее покровительстве и защите Мария сочла обманом. Она попросила вернуть ей кольцо, которое было подарено ей Генрихом II. Морей отказался, заявив, что лорды вынуждены конфисковать ее драгоценности на тот случай, если она решит использовать их, чтобы финансировать свой побег. Клод Но прокомментировал: «Тут проявилось все высокомерие этого несчастного, который не поколебался обратить личную собственность королевы против нее».
Как всегда, истина лежит посередине между этими двумя версиями, ведь оба участника помнили только то, что им хотелось помнить в соответствии с их намерениями. Морей был по понятным причинам зол на свою сводную сестру и сожалел, что в свое время отправился за ней во Францию, тогда как Мария, словно бы заткнув уши, не слышала ничего, кроме несправедливых упреков в адрес монарха, который по данному ему от Бога праву стоял над людьми.
Шесть дней спустя, 22 августа 1567 года, «герольды и трубачи» у Хай-кросс в Эдинбурге провозгласили Морея регентом Шотландии. Он поклялся, подчиняясь королю, охранять истинную веру, созывать парламент и не поддерживать контактов с Марией без ведома Тайного совета. Де Линьероль уехал во Францию с обычной коллекцией серебряной посуды, а Трокмортон немедленно сообщил о произошедшем Елизавете, которая в ответ дала ему позволение сообщить партии Хэмилтона о ее поддержке. Партия королевы опять отказалась позволить герольдам сделать объявление на западе страны.
Когда Мария прослышала о том, что 15 декабря Морей созывает парламент, то увидела в этом возможность публичного рассмотрения ее дела и написала Морею длинное письмо. Она напомнила, что всегда обращалась с ним как с родным братом, а не как с незаконнорожденным, и доверяла ему управление всем королевством с тех пор, как оно перешло к ней. Она требовала разрешения на парламентские слушания, обещая, что, если парламент того потребует, она «отречется от власти, данной ей Богом».
Морей отказался дать разрешение, а 4 декабря Тайный совет подтвердил существование бумаг, «написанных ею собственноручно», которые указывали на соучастие Марии в убийстве Дарнли и даже обвиняли ее в заговоре с целью погубить младенца Якова. Постепенно стали распространяться слухи о Крейгмилларском соглашении, и, по сообщению Друри, Летингтон сжег все существовавшие его копии, за исключением одной, касавшейся «участия королевы; сохраненной, чтобы показать при случае». Чтобы увязать между собой тюремное заключение Марии и регентство Морея, собравшийся 15 декабря парламент придал действиям мятежных лордов законную форму. Убийство Дарнли, мятеж Босуэлла и заключение Марии в Лохливене произошли «по вине самой королевы». Босуэлла описали как «главного исполнителя указанного ужасного убийства».
Прозвучало требование заслушать письма Босуэлла и Марии, но их не предъявили, хотя парламентариев заверили в том, что они доказывали: «Она заранее знала и соучаствовала в упомянутом убийстве короля, своего законного супруга». Парламент также отметил «передачу короны и власти в королевстве, совершенную ее милостью королевой, дражайшей матерью нашего господина, подтвержденную ее письмами, подписанными лично и запечатанными ее личной печатью 24 июля». Парламент также мудро ратифицировал все сделанные Марией земельные пожалования, тем самым не давая ей возможности отозвать их в день своего рождения. Мария больше не была королевой Шотландии, она сама провозгласила: «Мы так расстроены и опечалены, что наши тело и дух не в состоянии сохранять силу в данной ситуации. Поэтому мы отказались от управления нашим королевством».Довольно неуклюже высказывая пожелание, чтобы такое никогда больше не случалось в будущем, парламент выступил против женщин в целом: «Женщин не дблжно ни в коем случае допускать к публичной власти в королевстве или позволять им иметь ее в стране».
Лорд Херрис объявил протест в отношении писем об отречении, назвал их недействительными и потребовал нанести визит Марии, чтобы лично услышать ее пожелания. Он возглавил парламентское меньшинство, отказавшееся подписать акт об отречении. Этот акт тем не менее был принят наряду с остальными актами, укреплявшими реформированную церковь, включая исповедание веры, заново утверждавшее положения кальвинистского учения, а также более радикальными актами, направленными против католиков. Партия Хэмилтонов на заседании парламента не присутствовала.
Морей провел два дня в Эдинбургском замке, а затем начал свое регентство с конфискации всего имущества Босуэлла, немедленно вынудив Патрика Уилсона, объявленного убийцей короля, передать ему замок Данбар. Эти действия имели более важное значение, нежели просто подчинение территорий, ведь именно в Данбаре хранилась основная часть драгоценностей Марии. Как она справедливо полагала, Морей наложил руку на всё, включая ее кольца. Мария знала, как это случается: так было с Дианой де Пуатье после смерти Генриха II и с ней самой после смерти Франциска II. В обоих случаях драгоценности становились собственностью короля, однако теперь Морей подарил некоторые из них жене, а остальные сохранил для себя.
В сентябре Морей принял делегацию лордов, преподнесших ему позолоченную посуду и задавших вопрос о его намерениях в отношении Босуэлла. Морей ответил им, что «не стоит делить шкуру неубитого медведя». Трокмортон также отметил, что Хэмилтоны «созвали вассалов на западе страны». 5 сентября Бедфорд сообщил Сесилу, что Морей собирается выступить против них с оружием в руках. Однако 15 сентября Морей принял Аргайла и Хэмилтонов для обсуждения спорных вопросов. Это, должно быть, оказалось бесполезным, поскольку 17 сентября Хэмилтоны потребовали освободить королеву и призвать к ответственности убийц Дарнли. Они поклялись в верности Якову, однако как принцу, а не королю, и вознамерились «помочь лордам, которые поддержали наше дело». К тому времени они смогли собрать 400 пехотинцев и получили обещание, что будут присланы еще 9 тысяч. Ясно обрисовались противоборствующие стороны, хотя 14 октября Морей уверял Сесила: «Состояние королевства указывает на всеобщее спокойствие». Однако подводный камень — тайные письма из шкатулки, становившиеся все менее и менее тайными, — оказался на виду 16 сентября, когда Морей в присутствии лордов Тайного совета подписал расписку в получении ларца. Как и Мортон, он объявил письма подлинными.
Морею также пришлось столкнуться с извечной проблемой любого правительства: у него теперь «почти не осталось денег», и он начал распоряжаться драгоценностями Марии, продав некоторые из них всегда готовой к новым приобретениям Елизавете. Сама Мария постепенно смирялась со своим заключением, «нарастила жирок», «вместо ярости проявляла благодушие и уже разжалобила многих». Вероятно, она всегда имела склонность к полноте, но раньше контролировала свой вес при помощи постоянной физической активности. Лишенная этой возможности, она быстро располнела. Начиная с июня в замок стали приходить сундуки с одеждой и прочими вещами для пленной королевы, к которой теперь присоединилась Мэри Сетон, хотя от прежней роскоши королевского гардероба не осталось и следа. Среди присланного были ткань для вышивания и для платьев, новые туфли, головные платки, нижнее белье и даже накладные волосы для прически. Подобно всем заключенным, Мария постоянно надеялась на освобождение, но в то же время страшилась событий, которые разворачивались за стенами ее темницы.
У второстепенных участников заговора против Дарнли исторгли признания, и они были казнены с варварской жестокостью. Их признания показывали, что главным организатором заговора был Босуэлл, теперь благополучно пребывавший в заграничной тюрьме, а его жена, бывшая королева, являлась его соучастницей. Все это было вполне удовлетворительно, и прочие лорды, подписавшие Крейгмилларское соглашение, могли спать спокойно в своих постелях. Лорды даже размышляли о возможности нового брака для Марии — она все еще оставалась женой Босуэлла, но эту неприятную деталь легко было исправить — и приняли во внимание целый ряд возможных кандидатов из числа знати, хотя саму Марию вряд ли спросили.