Марк Красс
Шрифт:
Но Красс оставался неумолим, он спешил. Ведь консул был уже далеко не молод, и этот поход стал его последней надеждой покрыть себя бессмертной славой. Славой, которая поставит имя Марка Лициния Красса выше имен Александра Македонского, Ганнибала, Пирра, Сципиона Африканского.
Марк Красс мечтал о небывалом триумфе. Он смотрел на безобразия, творившиеся при посадке на корабли, но едва отводил взгляд, ему виделось совершенно другое. Красс явственно представлял себя въезжающим на триумфальной колеснице в Рим. Позади шел, опустив голову, парфянский царь, индийские владыки, вожди неведомых племен. Потом вели их чернооких жен, дочерей, наложниц. Следом несли огромные чаши золота,
Все было у Красса: виллы, сады и виноградники, разбросанные по бесконечным просторам римских владений, мастерские, производившие все, что только можно было произвести, тысячи и тысячи рабов, сотни домов в богатых и бедных кварталах Рима, горы золота и серебра. Теперь ему нужна только слава военачальника, и ради нее самый богатый человек Рима без колебаний расстался со всем, что имел, и отправился в опасный поход. Его пытались остановить родные и друзья, прорицатели и авгуры грозили тысячами бед, но ничто не смогло удержать Красса в его ненасытной жажде славы — единственного, чего недоставало этому человеку.
Консул недовольным взглядом следил за погрузкой. Ему противно было смотреть на пьяных легионеров, не нравилась медлительность, с которой несли на суда провиант и снаряжение. Но Красс сдерживал себя: он ждал этого дня годы, и несколько часов ничего не изменят. «Не стоит раздражать воинов перед трудным походом, у них и так мало радостей в жизни», — рассуждал он.
Неожиданно на пристани возник огромный бешено крутящийся вихрь. Покружив по набережной, он налетел на одну из триер, подхватил ее и увлек в открытое море. Сходни рухнули в воду, а вместе с ними всадник с конем, воины в полном облачении легионеров и два раба, катившие бочку с водой. Все смешалось в студеной воде: раб, взобравшийся на полузатонувшую бочку, пытался как можно скорее покинуть ледяную купель, всадник оказался раздавленным собственным конем, а легионеры в тяжелых доспехах, стоя по горло в воде, проклинали все на свете и одновременно взывали о помощи.
Накануне отплытия Красс столкнулся с еще одной проблемой. Невозможно было найти опытных лоцманов, которые решились бы довести флот римлян от Брундизия до Сирии. Зимнее море отпугивало всех желающих заработать. Рокот волн даже в порту гремел так, что двум собеседникам, стоявшим рядом, нужно было громко кричать, чтобы услышать друг друга.
Несколько кораблей вынесло на мель, одну триеру увлекло в открытое море вместе с легионерами и грузом. Красс приказал бросить дополнительные якоря и связать суда между собой веревками. Так корабли, полностью груженные и готовые к отплытию, простояли в гавани Брундизия еще сутки.
На утро следующего дня буйство стихии пошло на убыль. Наконец-то Крассу удалось за тройную цену нанять лоцманов, и флот покинул гостеприимный Брундизий.
Через несколько дней плавания, к большой радости Красса, на горизонте показалась полоска земли. Она принадлежала Пелопоннесу — самой южной части материковой Греции.
— Считай, половина пути пройдена, — сообщил не менее довольный лоцман с флагманской пентеры.
Морским богам, видимо, не понравилась преждевременная радость людей, рискнувших зимой потревожить их покой. Внезапно налетевший порыв восточного ветра остановил движение кораблей к суше. Затем невесть откуда взявшиеся волны еще дальше отбросили флот Красса от вожделенной земли.
Моряки, накрываемые с головой гигантскими волнами, пытались бороться со стихией. Красс с верхней палубы с ужасом увидел, как очередная волна смыла за борт двух гребцов с его пентеры.
— Да помогите же им! — крикнул консул.
Через
несколько секунд он забыл о существовании оказавшихся за бортом моряков, ибо слева от него столкнулись две триеры. Все смешалось в бушующей воде: обломки кораблей и люди, цеплявшиеся за них; лошади и детали подвижной штурмовой башни, которые перевозила потерпевшая катастрофу триера.Им никто не пытался помочь, каждый корабль заботился лишь о собственном спасении. Все из последних сил стремились добраться до близкого, но труднодоступного полуострова. Лишь к ночи, когда шторм пошел на убыль, первые корабли достигли Пелопоннеса. Многие капитаны даже не искали удобной бухты, а просто сажали свои корабли на мель, а римляне прыгали в ледяную воду и пешком или вплавь добирались до берега. Все горели лишь одним желанием: поскорее покинуть негостеприимное море и ступить ногой на твердую землю.
Надо сказать, римляне всегда ненавидели море, хотя и жили на полуострове, с трех сторон омываемом водой.
До первой войны с Карфагеном у Рима практически не было флота. Команды немногочисленных кораблей комплектовались из представителей низших слоев населения. Вскоре римляне поняли, что победить карфагенян невозможно без мощного флота. С истинно римским упорством они принялись осваивать новое дело. Всего за два месяца было построено сто пятипалубных (пентеры) и двадцать трехпалубных (триеры) судов. Корабли получились тяжелые и сильно уступали карфагенским быстроходным судам в маневренности и скорости.
И вот в 260 г. до н. э. молодой римский и прославленный карфагенский флоты сошлись около мыса Милы у берегов Сицилии. Результат битвы был ошеломляющим для Карфагена, да и для Рима тоже. Пунический флот потерпел поражение, какого не знал сотни лет: было потоплено четырнадцать кораблей, взято в плен тридцать одно судно с семью тысячами моряков.
Римляне одержали верх благодаря одной лишней детали, установленной на носу кораблей. Это был огромный подъемный мост — ворон. Во время битвы мост перекидывался на корабль противника, по нему переходили легионеры и захватывали судно. Таким образом Рим, не имевший опыта в морских сражениях, превратил их в сухопутные. Побеждал в конечном итоге не моряк, а все тот же бесстрашный легионер.
Научившись одолевать врагов в морских битвах, римляне по-прежнему оставались бессильными перед стихией. В 255 г. до н. э. шторм у берегов Сицилии уничтожил почти весь флот римлян: погибло двести восемьдесят четыре корабля, на них было около семидесяти тысяч гребцов и двадцать пять тысяч воинов. Через два года буря потопила еще сто пятьдесят судов.
Огромные потери, нанесенные римлянам не врагом, а неведомым божеством, скрывающимся в морских глубинах, привели к тому, что сенат принял решение никогда не снаряжать впредь большое количество кораблей, а содержать лишь несколько транспортных судов для перевозки грузов на Сицилию. Но римское упрямство и воля к победе вскоре одержали верх. Постановления сената были забыты, и новые эскадры боролись со стихией и побеждали противников на море.
Катастрофа флота Красса у берегов Греции не шла в сравнение с трагедиями римлян во времена Первой Пунической войны, и все же военачальнику стоило немалого труда уговорить свое войско продолжать путешествие. Срочно выплаченное двойное жалование помогло преодолеть многовековую неприязнь римлян к морской стихии.
Как только море успокоилось, легионеры вновь заняли места на судах, но плыть в далекую Сирию они наотрез отказались. Конечной целью морского путешествия был избран ближайший малоазийский берег, а до провинции Красса было решено добираться более привычным римлянам сухопутным путем.