Марк Шейдер

Здесь не так уж много места, поэтому играть надо очень виртуозно, ну, знаете, в мини-футболе всегда больше простора для разных финтов. Вот так и здесь – ты должен аккуратно набивать мяч на одной ноге, ловко перепасовываться, при этом ни в коем случае нельзя толкать того, с кем ты играешь, – здесь достаточно один только раз не рассчитать силу, чтоб оставить противника инвалидом. Последний раз так аккуратно я играл лет десять назад – тогда, если нам не удавалось отвоевать хоккейное поле, мы шли играть в «квадрат».

«Квадрат» – это гимн изобретательности советского ребенка. Для этой игры не нужно было поле или какой-то инвентарь, даже столько человек, чтобы хватило на две команды. Для того чтобы играть в квадрат, тебе нужен был только кусок асфальта хотя бы пять метров на пять, мел и любой, даже резиновый, мячик. Играть можно было вдвоем, втроем, но лучше всего, конечно, было играть вчетвером.

На асфальте чертился мелом квадрат, который делился на четыре части – четыре составляющих его квадрата. В разных городах были разные правила, но обычно в центре чертился еще круг – не очень большой, но такой, чтобы в него можно было попасть мячом с расстояния. Каждый из четырех игроков становился в свое поле, и один из них подавал мяч – бил им в центральный круг, после чего мяч отскакивал к тому, на кого ты его направил. Мяч мог коснуться земли на твоем поле только один раз и до того, как ты сам коснешься мяча. Дальше твоя задача – перебросить мяч на чужое поле.

Если после касания твоего поля мяч улетел и коснулся земли за пределами квадрата – ты проиграл.

Если мяч уйдет от тебя – ты проиграл.

Если мяч коснется твоего поля второй раз подряд или после твоего касания – ты проиграл.

В итоге, чтобы удержать мячик в игре, тебе надо было набивать на носке, колене или на голове – касаться мяча можно было чем угодно, кроме рук. Ты принимал мячик, набивал его столько, сколько тебе хотелось, а потом отправлял в чужое поле. И если твой противник не успел его принять – он проиграл.

Если мяч уходил от его касания за пределы квадрата – он проиграл.

Если мяч касался его поля два раза подряд – он проиграл.

Проигравший получал одно штрафное очко и право следующим подавать мяч. Заработавший пять очков – выбывал из игры. Тогда мы продолжали втроем, а оставшуюся четверть квадрата считали «аутом». Когда выбывал второй – поле делилось пополам между двумя оставшимися игроками. Последний, кто оставался, – победил.

У нас были разные виды расправ победителя над проигравшими. Он мог просто загадывать желания – ну, например, тот, кто выбыл первым, должен был подбежать к Ленке и задрать на ней юбку. Или перебежать дорогу прямо перед КамАЗом. Или еще что-нибудь сделать. Но были и решения поинтереснее: например, победитель расстреливал проигравших мячом с трех метров или бил им поджопники.

Конечно, все хотели выиграть, а иногда, если дело касалось принципа, были готовы идти чуть ли не на жульничество. Обычно в правилах того или иного двора запрещали приемы, которые помогали победить быстро и без боя: например, в нашем дворе было запрещено «печатать», то есть, подойдя к границе, перебросить мяч на чужое поле и зафиксировать его на земле ногой резким ударом сверху.

У нас сейчас тоже многое запрещено. Если бы в отделе охраны труда нашей шахты знали, какие мы разработали правила для футбола в забое, они бы гордились нами.

Но они не знают наших правил.

Они не знают, что такое лава.

Человек, который всю жизнь провел на поверхности, никогда не узнает, что творится в забое.

На прошлой неделе я опоздал на матч «Шахтер» – «Таврия» и, даже запыхавшийся, не мог сдержать своего довольства. Я прямо светился, так мне сказал Саня. Никто не спросил у меня ничего, пока судья не остановил игру и ошалевших зрителей не стали выводить со стадиона.

– Это ты? – спросил меня Саня.

– Это ты, да?

– Что ты сделал?

Им всем было интересно, как я остановил игру. На самом деле это очень просто. На самом деле таким приемом сегодня пользуются даже дети, если они не хотят идти в школу. Для этого достаточно знать один-единственный телефонный номер и иметь достаточно решимости. Просто позвонить и сказать, что школа заминирована.

Я рассказываю ребятам, как в девяносто шестом я стал жертвой теракта.

Конечно, это был никакой не теракт, его проводили не террористы, и цели этих людей были далеки от «террора», как его понимали Ленин, Шакал или даже Шамиль Басаев. Вообще-то, это было самое обыкновенное убийство, просто совершено оно было так профессионально и с таким размахом, что во всех газетах и на всех телеканалах журналисты подняли невообразимый крик. «Теракт, теракт! – кричали они. – Теракт, о господи, это теракт!» Кричать для них ничего не стоило: конечно, ведь почти никого из них там не было. Они как будто обрадовались, что вот, наконец-то и на Украине есть теракты. Им скучно жить в стране, где нет ни войн, ни терактов, а население вымирает само из-за отсутствия отопления зимой и повального пьянства круглый год.

Но, честно говоря, когда ты лежишь в проходе под скамейкой, твоя одежда и лицо покрыты толстым слоем пыли и мелких камней, голова у тебя раскалывается, и каждый удар сердца раскатывается болью по черепной коробке, ты ничего не слышишь и видишь словно сквозь пелену тумана, пока не понимаешь, что вокруг тебя – огромное облако пыли, мимо тебя бегут люди, и чей-то громкий голос убеждает тебя, чтобы ты не паниковал, – поверьте, мысль о том, теракт это или не теракт, придет тебе в голову в последнюю очередь.

Я не хотел ехать в Донецк и не хотел идти на этот матч. Честно говоря, я не помню, как там оказался. Меня, кажется, привел туда кто-то из друзей.

Что я помню совершенно точно – у нас были очень хорошие места. Сидели прямо рядом с хозяином клуба.

– Смотри, – показал мне друг, которого я не помню, и назвал какое-то еврейское имя с фамилией, похожей на название национальности. – Это хозяин клуба.

Я спросил, что это за имя такое, и друг пояснил мне, что на самом деле это не имя, а кличка, обычное прозвище.

Я удивился, почему хозяину футбольного клуба вдруг дают какие-то странные клички.

– Футбольный клуб – это не единственное, чем он занимается, – ответил друг, – вообще-то он бандит. Он, пожалуй, самый серьезный бандит на Донбассе. Авторитет.

Авторитет.

Это странное слово.

Меня вообще поражает блатной жаргон. Они берут самое обычное слово, начинают употреблять его в разговоре, и у тебя на глазах меняется его смысл, история, даже происхождение. Если завтра бандиты начнут пользоваться словами «философия», «симпозиум», «деградация», мы скоро начнем забывать, что они значат сейчас.

Интересно, древние греки вкладывали в слово «авторитет» тот же смысл, что и мы?

Мой друг, которого я не помню, много чего мне показал тогда. Называл много имен, которые давно стерлись из моей памяти.

Что я запомнил – так это сам взрыв. Когда свет и звук вдруг смешиваются в одну трудноразделимую кашу, ты ощущаешь удар всей левой стороной тела, как будто двадцать человек одновременно врезали по ней бейсбольными битами, от лица до лодыжки, а солнце вдруг закрылось клубами дыма вперемешку с пылью, – этот момент запоминается на всю жизнь.